– Да, вы, – он в два шага очутился рядом с Бёрдом и ткнул в него пальцем. – Пусть вы – синтетик!

– Что-о?!. – бледнея, Майкл медленно поднимался из-за стола.

Ганич не на шутку перепугался за Фарадея. Вид у перекошенного лицом американца сделался такой, что незадачливому юнцу впору было либо бежать, либо скорее давать объяснения. Трипольский выбрал второе.

– Предположим! Предположим, что вы – синтетик, – как ни в чём не бывало договорил он после непозволительно длинной паузы.

Майкл заморгал. Быстро-быстро, будто что-то попало на радужку.

– Но он не может быть синтетиком… – робко вступился за Майкла не менее растерянный Ганич. – Он же кушает и выглядит, как мы… Воду… пьёт… солёную…

– Ха! Вот тут вы неправы! Внешний вид и подражание, пусть даже очень точное, не делают его человеком! Пресловутый и примитивный тест Тьюринга мне ещё приведите в качестве аргумента!

– Какая муха вас… – сдавленно просипел Майкл.

– Я пришёл к выводу, что изолировав арсенал, мы не решили проблемы, – заявил Трипольский, поперёк плюхаясь в кресло. – Что синтетик может быть среди нас! Ему не нужна кровь! Мозг его – не мягкий студень в костяной коробочке! И внутренние органы покрепче будут! А это значит, он легко мог перенести полёт непосредственно на борту «Герольда»!

– Но, постойте, я… – Майкл вновь обретал голос и способность рассуждать. – Я же… ЦУП, погружение, «прыжок»… Да я ж рядом с вами пробудился! Да и вообще, какого чёрта я оправдываюсь?!. Скажите, вы сумасшедший?..

Последняя фраза была ушатом ледяной воды. Трипольский, точно вынырнув из какой-то своей личной реальности, теперь выглядел как тот пёс, что не дотерпел и нагадил у самых дверей – виновато, обречённо и смиренно. Он сделался жалок: неуклюже ворочаясь, сел в кресле прямо, обхватил заметно трясущимися рукам голову и сник. Ганич и Бёрд переглянулись – они не ожидали столь разительной перемены.

– Как вы вообще додумались-то?!. – точно догадываясь о чём-то, первым спросил обвинённый в синтетическом происхождении.

Фарадей что-то пробубнил. Потом, видимо, понял, что сказал нечётко, и повторил:

– Алан Макленнор…

– И вы до сих пор верите?! – поразился Майкл. Его негодование как рукой сняло.

Алан Макленнор – чуть ли не самая большая удача пропагандистской машины Альянса. Его имя было окутано тайной почти мистической. Макленнора не раз сравнивали с Теслой, он был обласкан журналистами нейтральной Европы настолько, насколько это вообще можно представить. Неудивительно, ведь в том и заключалась немалая доля пропаганды. Учёный якобы создал совершенный ИИ и облёк его не менее совершенным телом, копирующим человека внешне и в некоторых основных принципах жизнедеятельности.

Но вскоре после окончания войны, следуя букве пакта «Доброй воли», стороны раскрыли множество своих секретов. В их числе очутился и Алан с его якобы совершенным искусственным человеком. То оказался умелый проект, фальшивка, дезинформация с целью отвлечения определённого ресурса Союза на противодействие «изобретениям» великого Макленнора.

– Если вас не убедили признания официальных лиц… – вкрадчиво, почти как с ребёнком, продолжал Майкл. – Может, тогда вы поверите мне, полковнику бывшего ЦРУ? Во время бойни, что мы с вами устроили, я отвечал за некоторые проекты… в том числе я достоверно знаю и о «человеке Макленнора». Его никогда не было, Алексей!

Трипольский теперь и правда походил на разочарованное дитя. Резким движением он вытер с глаз накопившиеся слёзы. Глубоко вздохнул. Посмотрел на Ганича. Покосился виновато на Бёрда.

– Приношу свои извинения, – он встал и, взяв со стола причитающуюся ему порцию хлебцев, снова направился к лаборатории. – Со мной такое бывает. Редко. Но… Простите, в ложь про мистера Макленнора я не верю!

Рената вся светилась, стоя у работающей электроплиты. Ей очень нравилось готовить. На Земле этого почти не приходилось делать, ведь она жила одна, а много ли надо себе любимой?

Питательная смесь представляла собой кремового цвета муку, не очень аппетитную на вид, если из неё просто сделать кашицу. А запечённые хлебцы – очень даже ничего. Помимо основных белков, углеводов и жиров, в её составе было ещё множество необходимых организму человека микроэлементов и соединений.

Рената месила тесто самоотверженно, не обращая внимания на боль в мягких ногтях, которые за ночь неплохо затвердели за счёт низолиновых пластырей. Хлебцы – это только начало.

Открылась переборка, и в камбуз вошёл Майкл Бёрд с пустой пластикой посудой, которая и испачкаться-то толком не испачкалась.

– Вон туда, пожалуйста, – указала ему Виктория. Майкл прошёл, поставил использованные тарелки и стаканы из-под воды, но уходить не спешил.

– А вы, кажется, австрийка?..

– Да… – кивнула Вика. – Надо же! Как вы узнали?

– Ты только говоришь по-русски, – Рената постаралась сказать так, чтобы шутка вышла очевидной. – Но думаешь по-прежнему по-немецки.

– Как?! А разве не только ты можешь?!. Подожди-ка…

– Успокойся, Вик, я пошутила, – вынужденно пояснила Рената. – И я не могу так вот просто слушать мысли, это байки. Ни один психосервер не может. А товарищ Бёрд, – она свернула глазами, с ног до головы оглядывая американца, – вообще не имеет в голове лишнего груза. Я имею в виду Ординатор, естественно.

И продолжила мять и давить неподатливое тесто. Только вот то ли оно стало туже, то ли Рената выплеснула накопившееся… Опять навалилось сожаление за сказанную колкость. Где её манеры? Нельзя ж так вести себя с представителем другой страны! Нельзя, даже если ну очень хочется. Даже если представитель этот – янки.

– Прошу извинить меня, Майкл…

– Да ничего! Я привык. Я же – страшный американец. Тот самый жуткий тип из-за океана с татуировкой дяди Сэма на плече и звёздно-полосатым флагом за пазухой. Это всё самое обычное дело, капитан Неясова. Можете не тратиться на извинения.

Ренате сделалось по-настоящему стыдно. Она перестала мять тесто, собралась с мыслями и обернулась. Вика всё это время, оказалось, смотрела на неё.

Внезапно Рената ощутила себя чужой в этом отсеке. На то не было явных причин, да и неявных тоже – ни взгляд, ни движения, ни мимика американца и австрийки не давали ни малейшего повода. Неужели и вправду порой можно было ощутить эмоции других космопроходцев?..

– Вы меня тоже извините, Рената Дамировна… Я не должен был говорить этого, – укорил себя Майкл.

– Так и начинаются войны… – Виктория посмотрела то на одного, то на другого.

– Нет. Так они заканчиваются…

Сколько длилось молчание, сказать сложно. Камбуз челнока на далёкой планете внезапно стал отражением сути потрясшей Землю трагедии: друг напротив друга стояли представители разных цивилизаций, почти не обременявших себя взаимопониманием, а между ними – третья сторона, не пожелавшая на этот раз поддерживать кого-то и вступать в самоубийственное противостояние.

– Я помню конец войны… – вдруг заговорила Виктория. – Двадцать девятое апреля… Сети тогда у нас уже не было, кругом говорило радио, как в фильмах про далёкую страшную Вторую мировую… По радио сообщили, что война окончена. Мой сосед Демис, грек, помню, плакал тогда, бегая по разбомблённым улицам Граца, махал руками и кричал: «Пасха! Пасха!» Двадцать девятого апреля две тысячи сорок пятого года была православная Пасха… Мне тогда исполнилось десять лет. – Виктория помолчала и вдруг спросила: – Майкл, а у вас есть дети?

– Конечно, – с нескрываемой гордостью ответил американец, его лицо расцвело при одном только упоминании. – Трое: Джастин, Сэмюэль и Клара.

– Клара?

– Достаточно нетипичное имя для американки, согласен. Хотя, встречались и пооригинальней. Супруга, Тэсс, очень любила одну писательницу… Кстати, украинку, эмигрировавшую в Штаты.

– И кто же эта писательница? – спросила Рената.

– Я не помню точно, – пожал плечами Бёрд. – Не стану голословить. Никогда не интересовался фэнтези… Помню только, что публиковалась она под мужским псевдонимом.