Он знает. Знает обо всем.

Когда первичный фетиш в адрес незнакомца переходит в стадию персональной заинтересованности, тлеющей на поверхности моей души и жаждущей удовлетворения, я осмеливаюсь постучаться в его номер в довольно позднее время.

– Что-нибудь желаете, сэр? – обыденным тоном интересуюсь я.

Он отрывает свой взгляд от стола, за которым работал, губы его чуть изогнуты в намеке на улыбку, после чего вежливо спрашивает:

– У вас есть имя, юноша?

– Простите, сэр, я не представился, – слегка мнусь, вспомнив о манерах и правилах. – Меня зовут Уилл Грэм. Я сотрудник этого отеля.

– Давно здесь работаете? – спрашивает он, пытаясь вести непринужденную беседу.

– Нет, сэр, недавно и только на лето, нужно поднакопить денег на учебу.

– Так ты здесь из-за них, Уилл? – интересуется мужчина, переходя на «ты» и, как мне показалось, вложив в эту фразу двоякий смысл. – О, прости я, кажется, тебя смутил?

– Вовсе нет, – отвечаю слегка оскорбленным тоном, вздернув подбородок, – я не занимаюсь проституцией.

– Видишь ли, Уилл, все, что мне в данную минуту может от тебя понадобиться и близко не напоминает «смени полотенца в ванной» или «принеси ваш фирменный шоколад, чтобы мне сладко спалось». Надеюсь, ты понимаешь, о чем на самом деле речь? – добавляет он, буравя меня взглядом и я, естественно, первым отвожу глаза не в силах выдержать этот натиск. – Не смею задерживать, – кивает он в сторону двери, возвращаясь к бумагам.

– А если я не хочу? – слышу свой собственный, осмелевший голос. – И предпочел бы остаться?

– Так дело все-таки в деньгах? – не отрываясь от работы.

– Я же сказал, нет!

– Ну, если ты здесь исключительно из альтруистических побуждений и все хорошенько обдумал, тогда раздевайся, – мужчина вновь отрывается от бумаг, изображая некоторую заинтересованность.

Мои родители постарались привить мне толику послушания, но во всем остальном я не из робкого десятка, потому продолжаю стоять на месте, с вызовом гляжу ему прямо в глаза, изображая неповиновение.

– Не заставляй меня просить дважды, Уилл, снимай свою одежду или на выход, – тот же властный тон и чуть вздернутая бровь.

– Тебе надо, ты и снимай, – нагло давлю сквозь зубы, ожидая его ответной реакции.

– Детский сад какой-то, – откидывается в кресле, вновь оглядывая меня с ног до головы.

– Так что, мне уйти?

Мужчина грациозно встает со своего места и в несколько шагов преодолевает расстояние между нами, окутав шлейфом дорогого одеколона. Что он собирается делать? Собственноручно выставит меня вон или вызовет дежурного портье? Тогда, боюсь, дни мои на этой должности сочтены.

Вместо этого его руки мягко ложатся поверх моей рабочей рубашки, начиная не спеша расстегивать пуговицы. Эта медлительность вводит меня в ступор. Человек, с которым я собираюсь приятно провести полчаса, может больше, специально растягивает удовольствие, подогревает свой аппетит или просто является джентльменом до мозга костей. А мне хочется, чтобы рубашка в клочья, чтобы пуговицы градом по полу врассыпную, чтобы засосы на шее, а затем толчок в грудь или спину и я прижат, распластан, беспомощен, скован.

Его пальцы работают с хирургической точностью, не делая лишних движений, а руки ласкают так убийственно нежно и правильно, что хочется плакать. Он обращается со мной, как с хрупкой вещицей, хотя я уверен, достаточно малейшего нюанса и этот мужчина переломит равного себе по силе, словно спичку. Он тщательно готовит меня к проникновению, будто опытный музыкант настраивает свой инструмент, перед тем как с блеском сыграть что-нибудь виртуозное. И все это без единого слова, лишь наше прерывистое дыхание и чуть участившийся пульс. Он все еще не во мне, а мое тело уже звенит и вибрирует, словно натянутая струна, а сам я готов в любой момент бурно излиться на шелк простыней.

– Ты во всем так подчеркнуто вежлив? – зло, почти через силу цежу я, несдержанно вскидывая бедра ему навстречу.

– Какой ты нетерпеливый, – тихий шепот у самого уха и влажное скольжение губ по линии плеч, шеи, затем серия легких укусов по тому же маршруту.

– Я думал ты любишь пожестче, побольнее.

– Не говори того, о чем не знаешь, Уилл. Ты даже представления не имеешь, какой разной может быть жестокость и боль.

Мне вновь хочется быть грубым, когда всего несколько его толчков, превращают меня в ничто, потом еще и еще, когда он мощно вонзается в мое разбитое, опустошенное, словно выпотрошенное тело.

– Ты сводишь меня с ума, мальчик мой! – жаркий стон куда-то в загривок. – Я готов разорвать мир на части, ради твоего неповторимого аромата и вкуса этих губ, ради жара между твоими бедрами!

У меня перехватывает дыхание, когда я вижу, как что-то дикое, хищное промелькнуло в его глазах, перед тем как их заволокло дымкой оргазма и они на короткое время скрылись за завесой зажмуренных век. Что-то темнее одержимости, которая обитала и во мне, но гораздо глубже, ненасытнее, страшнее.

Я тихо выскальзываю из его объятий, покидаю мятую постель, начиная спешно собирать свои вещи. Я не прошусь в душ, а быстро натягиваю на себя брюки, стирая собственной рубашкой следы обоюдной страсти. Его хриплый, но уверенный голос догоняет меня у самого выхода, словно брошенный в спину нож, заставляя вздрогнуть:

– Вызов принят, Уилл.

***

В огромной аудитории Висконсинского университета стоит гул, словно в пчелином улье. Все общаются, знакомятся, кто-то разговаривает по телефону, ожидая начала лекции. Уилл, тем временем, роется у себя в сумке, выкладывая на стол несколько чистых тетрадей и ручек, одна из которых стремительно скатывается под парту. Пока он, кряхтя, достает ее с пола в помещении практически одномоментно становится тихо. Когда же он принимает свое прежнее положение и бросает беглый взгляд на кафедру, Грэм, не веря своим глазам, начинает их лихорадочно тереть.

На сотню таких же как он, словно могущественный питон Каа на стаю ничтожных бандар-ло́гов взирает тот, кого бы юноша хотел забыть, да только не в силах. Чей вкрадчивый голос «ты сводишь меня с ума, мальчик мой» до сих пор вторгается в его сны, заставляя протяжно стонать и сворачиваться узлом. Тот самый мистер подчеркнутая безупречность в сшитом на заказ костюме, накрахмаленной рубашке, со стильным галстуком и нагрудным платком в тон.

– Доброе утро, студенты. Меня зовут Ганнибал Лектер и я именно тот, кто будет читать вам курс лекций по психологии на протяжении трех лет.

– Что это?! – мысленно спрашивает Грэм, чувствуя на себе проницательный, может чуть ироничный взгляд своего преподавателя/экс-любовника. – Случайность?! Совпадение?!

Ответ в его голове рождается так же внезапно, как заданный всего пару секунд назад вопрос. Только звучит он совершенно другим, до морозных искр, бегущих по позвоночнику, голосом. Его голосом:

– В нашем с тобой случае, Уилл, это бесспорная ЗАКОНОМЕРНОСТЬ.

========== Твой взгляд ==========

Комментарий к Твой взгляд

По фильму “Клуб бунтарей” Алистер/Майлз

http://savepic.ru/14569086.jpg

Отправитель: <Алистер Райл >

Кому: <Майлз Ричардс >

«Вот знаешь, Майло, сам не пойму, какого дьявола я сел писать тебе этот мейл? Расценивай это, как запоздалое извинение, хотя это не в моем стиле, да и ты на это плевать хотел. Сижу и думаю, как мне назвать свои откровения: «10 причин моей ненависти» или «13 причин почему»? Ты думаешь, ну не мог быть Райл таким подонком! Должно же было быть в этом парне что-то светлое! Попробую объяснить свое поведение, хотя вряд ли ты способен понять.

И так, поехали.

В отличие от тебя, меня угораздило родиться вторым сыном в семье. Только представь, каково это постоянно жить в тени старшего брата, когда родные и окружающие им восхищаются, ставят в пример, а ты должен из кожи вон лезть, чтобы хотя бы отдаленно приблизиться к его пьедесталу. Словно я без Себастьяна – ноль без палочки.

Мне даже его бывшие Оксфордские апартаменты не сразу достались, а какая-то жалкая нора, как выразился мой отец. А ведь мне было начхать, я все равно не хотел там жить. И тут являешься ты, само благородство, соглашаясь поменяться со мной комнатами, а я, к радости предков, остаюсь в святилище Райлов, ставшем вдруг фамильным. Не потому, что я что-то из себя представляю, здесь же жил мой брат! Как можно поменять эти хоромы на тот клоповник?!