Выдвижение и утверждение кандидатов в члены Академии.

Бесцензурное издание трудов АН.

Бесплатная пересылка всех почтовых отправлений.

Бесцензурное получение зарубежных изданий.

Самостоятельная закупка за границей и беспошлинное получение книг, приборов, коллекций.

Беспрепятственный вывоз за границу академических грузов (включая рукописи).

Освобождение от таможенного досмотра на границе.

Право иметь свою гербовую печать.

Мог ли генсек оставить без внимания такой Устав? Начиная с 1927 года, он трижды менял старый Устав на новый, пока от «вольных» пунктов не остался один, последний, касающийся печати.

Согласно новому академическому Уставу, отбор кандидатов — впервые в истории мировой науки! — должен производиться при участии «широкой общественности». В переводе на нормальный русский язык это означало: кандидатов назначат сверху. Кому быть, кому не быть ученым решал отныне партийный аппарат. Второй шаг вперед — постановление СНК от 3 апреля 1928 года об увеличении числа академических кафедр до 85. Предстояло выбрать 42 новых члена Академии.

Академик А.И. Соболевский обратился к коллегам с письмом, призвал спасти Академию от гибели, не выбирать «марксистов». То был единственный голос мужчины в собрании отважных исследователей.

По отделению гуманитарных наук власти наметили 8 кандидатов. Все они прошли первую ступень (12 декабря 1928 года). Однако на общем собрании трем из них — А.М. Деборину, Н.М. Лукину и В.М. Фриче набросали вдоволь черных шаров. Экстренно созванный президиум (Карпинский, Иоффе, Крачковский, Крылов, Ольденбург, Ферсман) решил назначить общее собрание повторно, с участием вновь избранных, и вторично поставить на голосование троих забаллотированных. Постановление президиума поддержали академики Марр, Курнаков, Платонов, Комаров, Тарле.

Всего за троих отвергнутых голосовало 15 академиков. После же заявления президиума и пяти присоединившихся (это произошло 12 января 1929 года) уравнение на тему «Кто посмел?!» решалось легче: осталось всего 5 неизвестных.

Нет, что бы там не говорили, а трусость и предательство родились не в тридцать седьмом…

В двадцать девятом нашлись стойкие люди. Девять академиков заявили протест против перебаллотировки: Ляпунов, Левинсон-Лессинг, Карский, Лавров, Бородин, Петрушевский, Владимирцов, Сакулин. (Последних троих только что избрали.) С девятым, Иваном Павловым вышел казус: самый именитый и «пригретый», он оказался самым упорным…

Журнал «Чудак», поместивший по поводу академического скандала иллюстрированный редакционный фельетон, стыдливо опустил портрет Павлова в галерее девяти противоборцев[170].

А Иван Павлов стоит на своем. 17 января, на общем собрании, он резко протестует против произвола партийных чинов. Его увещевают Платонов и Крылов. Маститый математик, механик и кораблестроитель Алексей Николаевич Крылов произносит уютную фразу:

«Плюнь, батюшка, поцелуй у злодея ручку».

На общем собрании отсутствуют 37 академиков из 78. За постановление президиума подано 28 голосов, против — 9, воздержалось от голосования 4. Академия просит Совнарком «…в виде особого исключения» и «в отступление от Устава» разрешить повторное баллотирование 31 января.

Молотов докладывает Сталину о результатах. Генсек запускает на полную мощность пропагандистскую машину. Митинги на заводах, газетный гром, призывы — наказать, разоблачить, запретить, обновить… Что говорить, кое-какой опыт в организации политической травли Сталин уже накопил. В хоре новоявленных черносотенцев выделяется коллективный голос коммунистов Ленинградского комуниверситета:

«Пускай ученые обскуранты знают, что рабочий класс, идущий под знаменем единения науки и труда, во имя этого единения не задумается перешагнуть через них. А если нынешняя Академия Наук с ними не справится, то — и через Академию».

(«Ленинградская правда», 1929, 12 февраля).

Это уже голос из будущего.

13 февраля состоялись, наконец, выборы. Участвовало в голосовании 54 академика, обработанных столь основательно, что лишь двое-трое осмелились бросить черные шары.

А судьба злополучной троицы поучительна. Фриче умер через полгода после избрания. И умно поступил: покойного вскоре объявили представителем вульгарно-социологического направления. Деборин подвергся разгромной критике за меньшевистский идеализм и недооценку ленинского этапа философии. Он даже удостоился сомнительной чести стать основателем нового «уклона» — деборинщины… Академик Лукин принял посильное участие в травле инакомыслящих, но это его не спасло от участи тысяч ученых, списанных с корабля науки в тридцатые годы по разряду «врагов народа».

Все в духе времени.

Как тут не вспомнить слова Кржижановского, произнесенные в памятный день 13 февраля 1929 года:

«Мы вступаем в Академию Наук как колонна марксистов-диалектиков».

Диалектика…

А из тех, что не пожелали спину гнуть, пятеро ушли из жизни в близкие два года: славист Лавров, ботаник Бородин, литературовед Сакулин, белорусовед Карский и монголовед Владимирцов. Но раньше всех похоронили Соболевского.

Этот ранний мартиролог составил И. Вознесенский. Он сообщает, что лишь историк Д.М. Петрушевский сохранил независимость до самой кончины в 1942 году.

Алексей Крылов станет еще и лауреатом сталинской премии, и героем социалистического труда, три ордена Ленина получит. До глубокой старости лобызал он ту ручку. Он скончался в 1945 году, восьмидесяти двух лет от роду. Горькой тропой пришел Крылов к приятию злодея. При царе получил он чин генерал-лейтенанта флота. Октябрьскую революцию воспринял как бунт черни. Сын Крылова погиб на гражданской войне, сражаясь на стороне белых.

История пооктябрьской науки знает три истребительные кампании: 1917–1923, 1929–1931, 1936–1938.

Первая падает на годы жизни Ленина, когда Сталин только подбирал ключи к верховной власти. В 1923 году, при Ленине, советское правительство покончило с традиционным демократическим правом университетов (и некоторых институтов), — академической автономией. На эту давнюю университетскую привилегию цари в прошлом веке не посягали.

Дорвавшись до власти, Сталин перестал церемониться со всеми университетами и институтами вообще.

ВУЗы страны выпускали ежегодно десятки тысяч специалистов, будущих командиров производства и ученых. Большинство вскоре попало под топор большого террора. Ведала правая рука Сталина что делала левая? Ведала. Ради внедрения страха и покорности можно (нужно!) снять сливки с народа. Прежде всего — сливки!

Испокон веков русский мужик недоверчиво относился к «образованным». Ведь они почти все были дворянского происхождения. Сталин заботливо разжигал неприязнь, растил ненависть пролетариев к интеллигенции, особенно — к ученым. В необъявленную войну против отечественных ученых Сталин вступил в конце двадцатых годов. С помощью испытанного подручного Молотова, Иосиф-Строитель перетряхнул состав Академии Наук. Полоса террора оказалась довольно кратковременной, всего два года, но Академия вышла из нее преображенной. За это время ученые освоили науку молчания и исполнения высоких предначертаний. Упрямцам скрутили руки, самых непокорных вышвырнули вон. Предприимчивые поняли, что на этом корабле удержаться можно лишь за счет менее приспособленных братьев-ученых. И действовали соответственно.

«Дело Академии Наук». Так называлось начатое в 1930 году дело историка Платонова. В то время наши славные чекисты вскрыли контрреволюционные «центры», «партии» и другие «организации» во всех сферах экономики. Миллионы «врагов народа» в школах и детских садах, в наркоматах и больницах, в пожарных командах и оперных театрах. Могла ли отстать от всенародного движения Академия Наук? «Как оказалось» академики не только помышляли о насильственном свержении советской власти, они уже сформировали подпольное правительство. А пока, в ожидании переворота, занимались идеологическими диверсиями и прямым вредительством. Один ученый, Владимир Николаевич Бенешевич (1874–1943), профессор церковного права, историк, активно сопротивлялся избранию в АН марксистов. По «делу» он проходил как министр вероисповеданий в кабинете Платонова. Портфели этого мифического правительства распределял на Лубянке следователь А.Р. Стромин.