Резолюции Оргбюро предшествовало решение ПБ, в котором также доминировали сталинцы.

Этакая административная гармония… То время родило выражение: «аппаратный режим».

Меж тем специальная комиссия ЦКК (Шверник, — еще один непотопляемый персонаж на кремлевской сцене) обследует работу ПУРа и… ничего криминального не находит.

Антонов-Овсеенко апеллирует к пленуму ЦК. На заседании 15 января он подробно анализирует резолюцию Оргбюро, который вменяет ему в вину письменную угрозу ЦК.

«Считаю неоспоримым правом члена партии указывать членам ЦК на ту или иную опасность партийного положения; считаю, что своим письмом выполнил долг партийца и Начпура, озабоченного положением в Армии и ее парторганизации. Наконец, никакой угрозы не заключается в моем письме от 27 декабря, кроме — воздействовать в партийном порядке (через конференцию или съезд) на фракционно настроенных вождей со стороны партийно-мыслящих товарищей».

Как это созвучно выступлению Ю.Х. Лутовинова на XII партсъезде. Сравнив Политбюро с «непогрешимым папой», Лутовинов сказал, что «монопольное право на спасение партии должен иметь не только ЦК, но и каждый активный член партии»[66].

…Антонов-Овсеенко на пленуме взывает к элементарной справедливости:

«Настаиваю на совершенной ясности в постановке вопроса обо мне. Речь идет об отстранении с поста начальника Политуправления, члена партии, осмелившегося выступить в партийном порядке против линии большинства ЦК, вредной для единства партии и моральной сплоченности армии.

Все обвинения в том, что ПУР был мною превращен в штаб фракции, отметаю с презрением — никто этого не доказал и никогда доказать не сможет. А до тех пор, пока это не доказано, смысл моего устранения будет один — еще до съезда партии свести групповые счеты со слишком партийно-выдержанным, неспособным на фракционные маневры товарищем».

Не Антонов первый обвинил партийную верхушку в групповщине. В апреле двадцать третьего, на XII съезде, о групповой политике руководителей ЦК в организационных вопросах говорил Станислав Косиор[67].

На январском пленуме ЦК 1924 года Антонов-Овсеенко смело разоблачил клеветническую кампанию, начатую центральным аппаратом против него с целью запугать всех активных коммунистов, причисленных к «троцкистской оппозиции».

«Я отнюдь не заблуждаюсь, — заявил членам ЦК Антонов, — что этой широко ведущейся кампании дан определенный тон и никем другим, как товарищем Сталиным».

В этом Антонов действительно не заблуждался. Однако он явно недооценивал силу людей, занявших в партии ключевые посты. В поддержку резолюции Оргбюро выступили Молотов, Шверник, Шкирятов, Ярославский. За стационарными спинами этих угодников (они еще сослужат Хозяину кровавую службу) главный дирижер мог бы и отсидеться, но Сталин, обеспокоенный аргументированной защитой Антонова, бросил на весы несколько тяжелых фраз. Он повторил ничем не подтвержденные домыслы об отказе начальника ПУРа согласованно работать с ЦК.

…Секретариат генсека — Политбюро — ЦКК — Оргбюро — пленум ЦК, — дело Антонова-Овсеенко пропустили через конвейер.

И партийные иерархи победили.

За начальника ПУРа вступился один лишь Карл Радек: «В резолюцию о внутрипартийной демократии нужен пункт, запрещающий работникам ПУРа принимать в ней участие. Если бы Антонов-Овсеенко использовал аппарат ПУРа для фракционной борьбы — другое дело! За недопустимый тон письма надо взыскать в партийном порядке, но не валить три вопроса в одну кучу. Пока следствие в ПУРе не окончено, снимать Антонова-Овсеенко нельзя!»

Со злобными «обличениями» Антонова несколько раз выступил на заседании М. Лашевич. Бухарин, Томский, Дзержинский, Петровский молчали. О чем они думали?

…Из тридцати трех членов и кандидатов в члены ЦК (не считая Самого), участников заседания, лишь десять переживут террор тридцатых годов.

Антонов-Овсеенко бросился в драку, очертя голову, во имя единства партии. Сталин удалил его от активной работы во имя того же единства.

Но это для «публики». На самом же деле Сталин не мог простить Антонову-Овсеенко его дерзкого письма с обещанием «призвать к порядку зарвавшихся вождей». Эти слова генсек процитировал на XIII партконференции и там вновь прибегнул к грубо сработанной инсинуации о «несогласовании» мероприятий ПУР с ЦК. Объясняя делегатам причины отстранения Антонова, Сталин заявил будто он «систематически отказывался установить деловой контакт со своим ЦК»[68].

Оклеветанного, униженного Антонова отправили через пару месяцев с дипломатическим поручением в Китай.

«Антон едет в Кантон», — с горькой усмешкой объявил Антонов своим старым товарищам, знавшим его в годы подполья под именем «Антон».

Потом его отправили полпредом в Прагу, Каунас, Варшаву. В то наивное время строптивых коммунистов наказывали всего лишь дипломатической ссылкой. Там, на заграничном досуге, найдется время подумать и решить — «пережил сам себя» режим фракционной диктатуры или нет.

Конфликт Антонова-Овсеенко с руководящей фракцией Сталина-Зиновьева не локальное событие, а поучительная история, в которой проявилась раскольническая стратегия генсека.

Спекулируя на ленинской доктрине единства партии, Сталин все круче завинчивает гайки партийной дисциплины, глушит любые попытки критиковать триумвират.

Конфликт был «улажен» испытанным рецептом. Они будут в действии многие годы — рецепты той кухни и повара первой руки — Молотов, Каганович, Шкирятов, Шверник, Ярославский…

Но почему все-таки молчали на заседании январского пленума ЦК видные партийные деятели, революционеры с героическим прошлым? Боялись за себя? И это было.

Многие не смогли еще уловить суть происходящего, а те, кто учуял запах главной кухни, решили его не замечать, поскольку лишь сталинский триумвират способен вывести партию на правильный путь.

Троцкий же заведет «не туда».

Так они думали.

В дни жарких политических сражений вдова Владимира Загорского, погибшего при взрыве бомбы в здании МК 25 сентября 1919 года, Ольга Пилацкая спросила генсека:

— Послушай, Коба, объясни мне, что происходит?

— Хочешь знать, да? Сама не видишь? Драка за кресло — вот что происходит!

В этой драке люди, подобные Антонову-Овсеенко, участвовать не хотели. Не для того вступили они в смертельную схватку с царизмом и буржуазным правительством. Не новой монархии ради свершили революцию. Но увидев в Сталине и его речистых коллегах опасных узурпаторов, Антонов не мог оставаться пассивным. Но и Троцкий в роли диктатора не сулил никому добра.

…В 1918 году не Троцкий ли учредил институт заложников из родственников царских офицеров?

…Для чехословаков оружие являлось единственной гарантией возвращения на родину. 25 мая Троцкий распорядился: оружие сдать, непокорных — в лагерь. Этот приказ корпусу был отдан в 23 часа, а на рассвете началось восстание чехословаков, унесшее десятки тысяч жизней.

…Май 1919 года. Командующий Украинским фронтом Антонов-Овсеенко отдал приказ о развертывании бригады Нестора Махно в дивизию, снабдить ее необходимым оружием, снаряжением. В критический момент кровопролитных боев Махно с белогвардейцами Троцкий отменил приказ. Это стало поводом для восстания махновцев против Советов.

…Год 1921, Кронштадт. И здесь Троцкий показал себя неумолимым диктатором.

…Декабрь 1923 года. Седьмого «Правда» публикует резолюцию ПБ о внутрипартийной дискуссии, Троцкий подал за нее свой голос, а на другой день выступил с письмом «Новый курс», в котором противопоставил себя Политбюро.

По части диктаторства, самолюбования и веры в собственную непогрешимость они могли потягаться, Троцкий и Сталин.

С высоты прошедших десятилетий можно определенно сказать лишь одно: страшнее сталинщины человек еще ничего не придумал. Поэтому Сталина от руководства следовало отстранить в любом случае.