Поморы везли рыбу с дальних берегов и грузились хлебом, солью, лесом. Иноземные суда увозили в Европу сало, мясо, масло, лен, пеньку, коноплю, хлеб, кожи, поташ, смолу, ворвань, мед, воск, рыбу, рыбий клей, свиную щетину… А уж за пушнину, особенно за шкурки «царя мехов» – соболя, европейские купцы едва не дрались.

Россия не имела своего морского флота, поэтому почти вся внешняя торговля в северных морях находилась в руках иностранцев и осуществлялась на их судах. Европейские купцы привозили изделия из золота и серебра, посуду, галантерею, москательные и аптекарские товары, вина, пряности (особенно перец разных сортов), изюм, инжир, лимоны, чай, сахар, шерстяные и шелковые ткани, писчую бумагу, краски, белила, иголки, булавки…

Добрая половина архангельского люда находило работу на рынке. Даже бабы – по местному «жонки» – были заняты выгодной поденной работой. Часть их занималась промывкою на плотах крепко просоленной трески, а часть расселась у наскоро сбитых столиков и прилавков с ходовым товаром: шерстяными чулками, перчатками и рукавицами, сапогами, овчинными полушубками, ситцем, носильным платьем в виде готовых красных рубах… Торговали они и самодельными компасами – «матками», как называли их поморы. Много продавалось разной деревянной посуды, попадались и книги, стоившие очень дорого; на них спрос был большой, но только не каждому они были по карману.

Время близилось к весне, и рынок ожил, проснулся от зимней спячки, благо солнышко начало пригревать прямо с утра. Люд возле прилавков толкался разный: и рослые поморы-кемляне, и сумляне, раздобревшие на треске и чистой, не тяжелой работе, и робкие с виду жители Терского берега… Застенчивый коренастый лопарь – саам – пытался скостить копеечку с какого-то товара, но разбитная торговка с таким напором трещала языком, что он махнул рукой и отсыпал ей денег столько, сколько она просила.

Шенкурский мужичок – «ваган кособрюхий водохлеб» – покупал «матку». Торговаться он не стал; назвал свою цену, как отрезал. Видимо, хорошо знал, сколько стоит самодельный компас. Торговка повздыхала с сожалением, но уступила. Востроглазый Алексашка различал среди поморов мезенцев, прозванных сажоедами и чернотропами, подвинских жителей – с виду угрюмых, а на самом деле ласковых, но хитрых, пронырливых и острых на язык, татар, которые испокон веков держали в Архангельске торговлю бакалейными товарами и сладостями…

Работа в отцовской лавке, пусть и время от времени, приучила его разбираться в людях. Торговое дело не любит лентяев и олухов. Покупатель не должен уйти из лавки с пустыми руками, а значит, нужно видеть его насквозь и уметь найти слабинку, чтобы воспользоваться ею к собственной выгоде. Отец натаскивал Алексашку как щенка, чтобы вырастить себе замену. Он обучил его не только грамоте и счету, но и языкам. А иначе как общаться с иноземными купцами? От толмачей в делах торговых проку мало, нужно самолично обговаривать сделку. Только так можно получить наибольшую выгоду.

Проходя мимо торгового ряда, где продавалась всякая всячина, он услышал интересный разговор, который заставил его остановиться и подойти к лотку с разной дребеденью. Большей частью там были женские принадлежности – гребешки, иглы, наперстки, вязальные спицы, дешевые серьги и перстеньки, – и торговка поначалу с удивлением воззрилась на молодого человека, который делал вид, что приценивается, но потом решила, что тот просто убивает время гляделками, и насторожила уши, дабы выслушать то, о чем трещала ее соседка.

– …Слыхала, как вчерась оконфузились Тюрдеевы? Сына своего, Сенку, женили, дак лошади в свадебном поезде просто взбесились, на дыбы начали становиться, стали ржать, как ошалелые, пеной изошли. Их понукают идтить вперед, кнутами стегают, а оные – ни в какую.

– Почто так? – спросила ее товарка.

– Хе… – осклабилась торговка. – Сенка Тюрдеев много кому сала за шкуру залил, еще тот разбойник, вот ему и устроили веселье. Кто-то разложил куски медвежьего мяса на пути свадебного поезда. А известно, что лошадь боится медвежатины до ужаса, на нюх не переносит. Испортили молодых… Почти все поезжане – свадебные гости – потерялись, и свадьба пошла насмарку. Расходы какие…

– И как таперича?

– Надобно отпускать свадьбу от дурного глаза. Тюрдеевы сильного колдуна гдей-то сыскали. Грят, тока ему под силу исправить положение.

Алексашка мстительно ухмыльнулся; поделом Сенке! Это был его давний соперник. Он дрался с ним начиная с того времени, как крепко встал на ноги. И нужно сказать, много лет Сенка брал верх, так как был старше. И только последние два-три года Алексашка начал отдавать долги. Сенка был коренастым, сильным, но не очень увертливым, в отличие от Алексашки, чем тот и пользовался.

Он сбивал Сенку с ног разными коварными приемами, забегал то справа, то слева, и когда тот совсем терял голову и начинал слепо размахивать кулаками (нужно отметить, весьма увесистыми), как мельница крыльями, мутузил его до красной юшки. Потом, конечно, они мирились (все ж не кровные враги), но только до следующего раза, – Сенка, упрямый, как бык, никак не мог поверить, что хлипкий с виду Алексашка Ильин, над которым он всегда брал верх, сильнее его. Просто, Сенке никогда не доводилось видеть Алексашку обнаженным. Ильин-младший был высок, худощав, но мускулист; казалось, что все его тело перевито корабельными канатами. А уж в проворстве с ним мало кто мог тягаться.

– Подай копеечку, милостивец… – послышалось рядом.

Алексашка, заслушавшись, не заметил, как рядом появилась старушка, сморщенная как сухой гриб. Она была не очень похожа на попрошайку – сухонькая, в чистой, хоть и рваной одежонке, и взгляд светлый, пристальный, будто старушка что-то прочитала на лице Ильина-младшего. Алексашка пошарил в кошельке, но копейки не нашел, пришлось отдать алтын[21].

– Храни тебя Господь, – поблагодарила нищенка и продолжила, доставая откуда-то из своих одежд нательную латунную иконку с изображением святого Николая Чудотворца: – Возьми, люб ты мне. Будешь держать Николу на груди, все беды пройдут мимо тебя. А ждет тебя вскорости дорога дальняя и многие опасности.

Алексашка машинально взял иконку, посмотрел на ее обратную сторону, и с трудом разобрал слова из молитвы святому Николаю: «Помози мне, грешному и унылому, в настоящем житии…» Он поднял глаза – и в удивлении захлопал веками: старушка исчезла. Куда она могла деваться за столь короткое время, когда на рыночной площади людей можно было сосчитать на пальцах? Все еще в полном недоумении Алексашка пошел дальше, грея в руках образок.

«Чудно», – думал он в большом смятении. Святой Никола был для поморов Морским богом. В каждом поморском жилище икона Николая Угодника занимала самое почетное место. Что и не удивительно: Николу все считали скорым помощником. Когда молишься Богоматери и разным святым, они твою молитву сначала понесут Богу, и уже от Него ты получишь милость. (Если, конечно, заслужил.) А вот Николе милость вперед дана. Так что, если дело срочное, особенно во время шторма, когда карбас носит по волнам, как щепку, лучше просить милости у святого Николая Чудотворца, заступника всех мореплавателей и рыбаков. Тем не менее исцелитель и освободитель Никола Угодник был сильно обидчив и даже мстителен, будто какой-нибудь языческий бог. Поэтому его лучше не злить.

Добравшись до своей лавки, Алексашка немного поразмыслил и решил не искушать судьбу. От иконки нельзя было отказаться: вдруг Никола обидится? Он нашел среди разного барахла прочную швенскую цепочку, прицепил к ней иконку и повесил себе на шею. После этого ему вдруг сильно полегчало, он повеселел, а тут и первый покупатель явился, и Алексашка занялся привычным делом – втюхивать лопарю за два алтына то, что стоило не более трех копеек.

Удивительно прекрасное место! – с восхищением думал Кульчицкий, наслаждаясь великолепными видами природы и поджаривая на угольях ароматные колбаски люля-кебаба. Фарш для него обычно готовился с медом и оливковым маслом, но Юрек добавлял к мясу молодого барашка, порезанному на мелкие кусочки, еще перец и кое-какие травки по рецепту своей родины. Маврокордато, большой гурман, однажды попробовав произведение Юрека, теперь доверял готовить люля-кебаб только ему, а не своему повару-валаху, чем вызывал зависть последнего.