И снова вокруг имени Евпраксии начались споры. Киевские греки негодовали. Новый брак Всеволодовой дочери мог означать, что Русь поддержит Генриха IV против папы римского, а именно его сторону взяла константинопольская патриархия в споре с Генрихом IV. Печёрские монахи всегда были против того, чтобы русские княжны уходили замуж за рубеж: там они меняли веру, попадали под чужое влияние. Старое киевское боярство же и здесь боялось усиления мощи Всеволода и Мономаха.

После недолгих раздумий Всеволод послал дочери своё благословение, но от союзнических отношений с императором уклонился.

В 1088 году Евпраксия была уже невестой императора, а через год в Кёльне архиепископ Магдебургский Гартвиг торжественно короновал её императорской короной уже как жену Генриха IV, императрицу Германии.

Правы были киевские миряне, когда предрекали близкую смерть новому митрополиту. Вскоре он умер, а нового из-за моря уже не просили и поставили на митрополичью кафедру своего человека Ефрема, епископа переяславского.

Возглавив киевскую митрополию, он по-прежнему много заботился о родном Переяславле. Всеволод и Владимир с радостью видели, как митрополит отстраивает Переяславль каменным строением. Была достроена каменная церковь святого Михаила, над городскими воротами началось строительство церкви святого Феодора, а рядом — храма святого Андрея — в честь ангела князя Всеволода Ярославича. Всеволод и Владимир в эти годы и сами предпринимали в своём родовом гнезде большие каменные работы. Наконец-то Переяславль дождался строительства новых каменных стен; их заложили в 1089 году, и одновременно для народа в городе началось сооружение каменных же бань. Это было так удивительно, что даже летописец отметил, что в Переяславле «град бе заложен камень» и «строенье баньное камено». Князья сидели в Киеве, а отстраивали Переяславль. Всеволод и Мономах при помощи митрополита Ефрема на всякий случай превращали свою отчину в неприступную крепость, в красивейший город Русской земли. Теперь у Мономаха была прочная военная опора: Любеч на севере, Чернигов в центре, Переяславль на юге.

А заботы эти были вовсе не лишними: хотя и крепка была власть Всеволода, хотя и держал в своих руках Мономах, по сути, все военные силы Руси, но мощными были и противники Всеволодова дома. И когда великий князь по совету митрополита решил перенести мощи святого Феодосия, первого игумена Печёрского монастыря, из пещерки, где он был захоронен, в домовую печёрскую церковь и придать этому смысл всерусского единения, то из этой затеи ничего не получилось.

Ещё не пришли ответы из городов, а монахи начали поиски Феодосьевой пещерки.

К тому времени съехались в Киев епископы, игумены, черноризцы, многие благоверные люди из других русских городов, но князья не откликнулись: ни Святополк, ни Олег, ни Давыд, ни Ростиславичи. Из великого действа, которое замышлял Всеволод и которое должно было, как когда-то перенесение мощей Бориса и Глеба, показать всему миру единение Русской земли под властью великого князя киевского, не получилось ничего. Всеволод угасал, и князья сидели по своим городам, готовились к новому переделу русских земель.

С 1091 года появились на Руси несчастливые знамения. Сначала 21 мая пополудни солнце заволокло темнотой так, что ужаснулись люди. Затем во время пребывания Всеволода в Вышгороде в тамошнем лесу с неба упал огненный змии. В Ростове явился некий волхв, но вскоре сгиб. Рассказывали, что в 1092 году в полоцкой земле по ночам появлялись бесы, уязвляющие людей, а потом говорили, что видели их и днём. Писал летописец о том времени: «Было знамение в небе — точно круг посреди неба превелик. В сё же лето было так вёдро, что земля выгорела и многие боры возгорались сами собой, горели и болота».

В те летние дни 1092 года половцы учинили против Руси великую войну.

Уже несколько последних лет чувствовалось в диком поле происходит что-то для Руси страшное. Купцы и лазутчики рассказывали, что пришли в движение все половецкие колена, кочевавшие как в низовьях днепровского левобережья — «Чёрной Кумании»[19], так и «Белой Кумании», чьи орды владели полем на правом берегу Днепра. За долгие годы кочевий в этих местах половецкие стада вытоптали землю, опустошили богатые пастбища, половецкие рати давно обобрали близлежащие русские городки и сёла, и теперь «Белая Кумания» и «Чёрная Ку мания» задыхались от бескормицы и недостатка пищи для людей, от тесной хватки Мономаховых войск, которые железным заслоном заступили половцам путь в глубину русских земель.

Ощупью, преодолевая былые распри и обиды, сближались теперь хан Шарукан, глава «чёрных» куманов, и Боняк, правивший в «Белой Кумании». Половцы понимали, что только объединение всех их колен, живших поблизости от русских земель, могло помочь в борьбе с Русью, где единство было непрочным и всё более и более подтачивалось борьбой княжеств между собой. 1092 год был первым, когда на Русь вышли объединённые силы «белых» и «чёрных» куманов; ханы Шаруканиды и Бонякиды совместно вели половецкое войско на север.

Обходя горящие леса и дымящиеся болота, двигаясь в основном вдоль рек и речек, половцы с разных сторон вторглись в русские земли. Десятки тысяч половецких всадников лавиной прошли города Песочен, Переволоку, Прилук и другие; пожары, зажжённые половцами, смешались с теми, что давно уже пустошили Русскую землю, селения лежали в руинах по обеим сторонам Днепра, и князья не знали, где теперь ждать половцев, куда за ними бросаться, потому что были они всюду. И затворились города — и Переяславль, и Чернигов, и другие. Теперь князья ждали осени, надеясь, что дожди и распутица замедлят бег половецкой конницы.

Мономах отправил жену и детей в Киев, подальше от беды, ходил по опустевшему черниговскому дворцу, тревожно всматривался в далёкое зарево — то ли дубравы горят, то ли половцы жгут ограбленные сёла, устрашают православных. Перед лицом объединения но ловецких колен Русь, как думал Мономах, сама должна была объединиться, прекратить междоусобицы, кроворазлитья, княжеские смуты, зависть, коварные наветы, клятвопреступления. Но как добиться всего этого, когда князья со дня на день ждут смерти Всеволода, чтобы вцепиться в горло друг другу, урвать в сумятице что можно.

Тревога, тревога — и на земле, и в небесах, и повсюду, и нет покоя, нет надёжности и уверенности. С таким трудом устроенная Русская земля снова стоит на грани развала ж тяжких невзгод.

Потом наступила осень. Сами собой погасли пожары, оставив после себя едкую, удушливую гарь и сотни вёрст искалеченной, обугленной земли. Ушли на юг половцы. Теперь Мономах вышел из Чернигова, вновь отправился на совет к отцу в Киев.

Всеволода он застал совсем больным. Тот почти уже не выходил из дворца, дышал воздухом на сенях, не спускался вниз. Заботы со всех сторон обступали слабеющего князя, и не было уже ни сил, ни желания противиться им. Тлел ещё страх за дом, за семью — детей, внуков. Всё остальное отступило вдаль, переставало жить в его замирающем мозгу.

Тревожили нехорошие вести из Германии. Приехавший к Всеволоду от папы Урбана II легат — митрополит Феодор с предложением об объединении церквей и принёсший в подарок немало святых мощей, рассказал о событиях в Германии и Северной Италии. Имя Всеволодовой дочери теперь стало известно всей Европе. В борьбе с Урбаном II и герцогиней Матильдой Генрих IV собрал большие силы и отправился через Альпы в Италию. Евпраксию он взял с собой, но в Лангобардии она бежала от мужа, разослав епископам Германии письма с объяснениями причин своего разрыва с императором. Она писала о тех ужасных унижениях и оскорблениях, которые позволял по отношению к ней Генрих, о его развращённости, о том, что он понуждал её участвовать в оргиях издевался над её целомудрием.