Олег кивал головой. Алексей показался ему представительным человеком, не очень высокого роста, но соразмерной полноты. Глаза у Алексея огибали чёрные брови. Он смотрел из-под них одновременно и строго и кротко. Горделиво, не поворачивая головы, великий доместик кидал взоры то направо, то налево, улыбался сдержанно и таил в себе какие-то мысли.
Евнух шептал Олегу:
— На коне он ещё более величествен, чем пеший.
— А другой брат?
— Он старше его, но уступает Алексею в разуме и воинской доблести.
Исаак действительно не обладал таким выразительным лицом, как его младший брат, был менее уверен в себе и молча ждал со склонённой на плечо головой, когда начнётся обед.
Рядом с Олегом находились ещё два знатных мужа. Оказалось, что они родом из славянских земель и говорят на понятном языке, что очень обрадовало русского князя. Он узнал, что одного зовут Борил, другого — Герман и что оба всемогущие любимцы царя. Как и все остальные, они были в длинных греческих одеяниях, без плащей, и Олег заметил, что многие с любопытством рассматривали его красную рубаху с золотым оплечьем.
Наконец огромные двери растворились словно сами собою, хотя створки толкали невидимые руки приставленных к этому людей, и в палате появились силенциарии, на обязанности которых восстанавливать тишину перед появлением священных особ. Они постучали серебряными жезлами о мраморный пол, и тотчас все разговоры смолкли.
— Преклоните главы ваши! Се грядёт благочестивый! — крикнул один из силенциариев.
Склоняясь, присутствующие обратили взоры в сторону царя и царицы. Незримый хор возгласил многолетие. За царственной четой двигались попарно приближённые женщины царицы и евнухи.
Равнодушно окинув взглядом собравшихся, Никифор направился к своему месту. На нём был всё тот же серебряный скарамангий, из-под которого виднелись пурпуровые башмаки. Царица носила одеяние из голубой ткани с золотом. Эта высокая и стройная женщина отличалась большой и редкой красотою, с очень белым и как бы посыпанным мукою лицом. Она милостиво улыбалась. Те, на кого она обращала свои взоры, тоже невольно расплывались в улыбках. Но Олегу показалось, что царица особенно внимательно и даже с какой-то нежностью посмотрела на Алексея, юного доместика, и тот едва заметно склонил голову. Вслед за царём и все остальные стали поспешно занимать свои места, и тотчас после положенных молитв слуги начали предлагать яства, а виночерпий следил за тем, чтобы чаши не оставались пустыми. Вино здесь разбавляли тёплой водою из серебряных сосудов, и Олег мысленно обругал греков за этот обычай.
По правую руку от царя сидели вельможи, по левую, со стороны царицы, — приближённые женщины. За спинами у приглашённых стояли служители и евнухи, а на пустом пространстве, образованном тремя столами, суетились слуги, передавая из рук в руки яства. Олег с любопытством наблюдал, как двое из них принесли на огромном блюде розоватую рыбину, украшенную всяким овощем, и тот, что шёл впереди и двигался спиной вперёд, всё время со страхом оборачивался, чтобы не наткнуться на что-нибудь. Но больше всего, конечно, привлекала внимание князя царская чета, хотя он ничего не мог обнаружить, кроме того, что у царя по-прежнему был вид скучающего человека, а царице тоже, по-видимому, надоели подобные трапезы, и она почти не прикасалась к пище. Но Олег опять заметил, что она бросила быстрый взгляд в сторону Алексея и улыбнулась, склонившись над серебряной чашей, а он опустил глаза, и румянец вспыхнул у него на щеках.
Сидевший рядом с Олегом царедворец по имени Борил тихо задавал ему вопросы о том, что творится на Руси. Потом князь в свою очередь спросил:
— Алексей, знатный воин, что сидит рядом с царём…
Но Борил даже не дал Олегу договорить и перебил его:
— Картавый?
Услышав речь молодого красавца, князь убедился, что сосед не лжёт.
— Что ты хотел спросить?
— Говорят, он царского рода?
— Царского рода? Все они придумывают такое. Но верно, что он близок к царскому дому и к нему благоволит царица. Что ты хочешь? Наш царь уже в летах, а она цветёт. Впрочем, порой и старцев утешает на склоне лет нежная любовь…
Борил что-то недоговаривал, он хмуро косился на Алексея.
Стоявший за спиной Олега евнух, тот самый, что выполнял на приёме обязанности переводчика, может быть, услышал слова Борила, и они ему сказали более, чем князю, потому что поспешил перевести беседу на другую тему и шепнул архонту:
— А не приходилось ли тебе видеть сына царицы Константина?
Олег сказал, что не приходилось.
— Жаль! Если бы ты видел его! Красавчик! На днях ему исполнилось семь лет. Весь в мать: по цвету волос — белокур и так же румян, белолиц. Он точно распустившийся розан. Голубые глазки Константина сияют точно из золотой оправы. Так изображали древние Эрота…
Олег не знал, кем был Эрот, и постеснялся спрашивать объяснений.
Борил вздохнул:
— Но что ждёт этого младенца?
Вдруг Олег встретился глазами с одной из приближённых женщин, сидевших по другую сторону, за третьим столом. Она отличалась от других благородством осанки, милой улыбкой, никому в частности не предназначенной, маленькими белыми руками, которыми она пыталась закрыть своё лицо, якобы поправляя непокорную прядь рыжеватых волос. Перед нею лежал хлебец и на серебряной тарелке кусок рыбы. Но молодая женщина не притрагивалась к еде. Её что-то так взволновало, что ей было не до этого, и самое удивительное для Олега заключалось в том, что это была не кто иная, как его пламенная любовница, которую он ещё вчера посетил в царских садах, ушёл от неё на утренней заре, едва вырвавшись из жарких объятий. Вероятно, рыжеволосая красавица уже давно увидела за столом Олега и никак не ожидала встретить его здесь, потому что взор её блуждал растерянно, а щёки то пылали внутренним жаром, то бледнели как снег. Она кусала губы, и один раз василевс даже подозрительно посмотрел на неё, не понимая, почему эта женщина, всегда такая сдержанная, так волнуется. Даже кусает губы. Но в конце концов она справилась со своим волнением и стала тихо разговаривать с соседкой.
Василевс окинул хмурым взглядом столы. Хотя он сделал это неизвестно по какой причине, но гости подумали, что ему докучают разговоры, и умолкли. Наступила тишина, и тогда ещё слышнее затарахтели ложки. Царская трапеза была скорее символической, чем насыщающей человека, который любит покушать. Посреди стола лежала та самая рыба, которую с трудом принесли два служителя. Сам начальник пира отрезал от неё куски, и слуги разносили их указанному ножом гостю. Её заменили корзины с яблоками. В заключение подали сладкое: в сосудах, которые обносили по столам, благоухало мёдом хитроумное варево из орехов, сушёного винограда, смокв и вина, сдобренного имбирём и гвоздикой. Олег видел, как его возлюбленная, уже несколько успокоившаяся, положила себе на тарелку немного этой смеси и, склонив трогательно голову, ела её без большой охоты золотой ложечкой. На красавице было пышное одеяние, почти такое же, как у царицы, — так называемое одеяние препоясанной патрикии, с лором, или узкой парчовой полосой, сложно обвивавшей её стан, грудь и плечи. Она теперь не смотрела больше в сторону Олега.
Прикрывая рот рукою и невольно косясь на царя, князь спросил шёпотом склонившегося к нему евнуха:
— Кто эта женщина?
— Какая?
— Та, что в зелёном одеянии. Рыжая.
— Евдокия.
Олег поопасался расспрашивать здесь о дальнейшем.
Обед пришёл к концу. Царь и царица встали и, поклонившись, покинули трапезную палату. Отодвигая сиденья, гости тоже вставали из-за стола. Олег торопился это сделать, чтобы успеть поближе подойти к своей рыжеволосой возлюбленной. Он уже знал несколько греческих слов и хотел с нежностью приветствовать её. Такая любовь облагораживает даже злых и жестоких. Но женщина вместе с другими ушла за царицей во внутренние покои, не обернувшись на него.
Возвращаясь домой вместе с поджидавшим князя у дворцовых ворот Халкидонием, Олег спросил:
