– Или ваши сослуживцы, вот именно, – у вас остались только мы, только мы одни, можете мне поверить, – сказал Вован и одарил КГ долгим, многообещающим, манящим и как бы немного эротическим взглядом поверх большой кружки с кофе, которую держал у самых губ.
«Хорошо хоть, что не упомянули о матери и сестре», – подумал КГ. Он плохо осознавал, что происходит, и почему-то ответил первому охраннику в точности таким же выразительным взглядом. Но потом, словно спохватившись, хлопнул ладонью по своим бумагам и решительно сказал:
– Кто бы вы ни были и что бы вы о себе ни думали, но вот вам мои документы.
– Оч-ч-чень хорошо, так и держите их при себе, пользуйтесь случаем, пока что вам это разрешено. А нам-то зачем эти ваши документы? Мы все равно ничего в них не понимаем. Мы – простые люди, только лишь исполнители поручений нашего ведомства. Перед нами поставлена задача: охранять вас, чтобы вам не было никакого урона или вреда. Охранять по десять часов каждый день, а потом запирать вас, чтобы никто из посторонних не смог к вам попасть. Это наша работа. Мы вас охраняем. И получаем за это жалование. Чтобы есть, пить. У нас ведь еще и семьи есть.
А почему уж именно нас именно к вам поставили – это не нашего ума дело. Есть другие люди, чины, которые думают о правильном порядке в стране. Высшие власти, которые точно устанавливают, кто что нарушил, и дают нам поручение об аресте. И причину ареста устанавливают досконально, доподлинно. Откуда здесь могут быть ошибки? Вначале происходят нарушения и даже преступления. Потом информация о них поступает в наше ведомство. Она не может не поступить. Для этого существуют тысячи каналов. В общем, будьте уверены. Не будет преступления – ведомство вами не заинтересуется. Зачем ему невиновные? У него и так ой как много дел. Зачем ему заниматься лишними делами? Здесь все точно, как в аптеке. Социалистическая законность. У нас самые гуманные законы. Наши органы стараются не карать, а миловать. Главное – не суровость наказания… Вот-вот, вы знаете – а его что? Не-от-вра-ти-мость! Вот мы с вами беседуем как близкие друзья. За чашечкой кофе, кстати. Все вам терпеливо объясняем, разобъясняем. А нас посылают сюда. Охранять арестованного. Таков закон.
– Нет такого закона, чтобы взять и арестовать невиновного человека. Я не знаю такого закона.
– Не знаете? – тем хуже для вас. Незнание закона – что? Правильно – не освобождает…
– Этот закон – просто фу, он существует только у вас в голове.
Борису очень хотелось вызвать охранников на откровенность, узнать, о чем они думают, самому попытаться понять или склонить мнение охранников в свою пользу. Но ему ничего объяснять не стали. Потный сказал неожиданно жестко:
– Не только у нас в голове. Вы очень скоро почувствуете на себе его суровость и неотвратимость. И не смейте противопоставлять себя нашему самому прогрессивному пролетарскому государству. Даже не пытайтесь.
В разговор вмешался Вован:
– Послушай его, Димон, зачем ты с ним споришь? Он ведь сам признался, что не знает закона. Как можно доказывать свою невиновность, если не знаешь закона?
– Я уже сказал: незнание не освобождает… Но ему ничего не объяснишь, есть такие люди…
«Интересно, что он имеет в виду, мое еврейское происхождение, что ли? Да я ведь всего-то на четвертинку. Папа – чистый Кулагин. Немного с грузинской начинкой. А мама – наполовину. Хотя, как известно, бьют не по паспорту, а по лицу.
Нет, я больше не буду обсуждать с ними что-либо. Неужели я позволю сбить себя с толку этой безответственной болтовней? Они рассуждают о государстве, о законах, а сами ничего об этом – ни уха, ни рыла. И опять эти старухи в окне напротив – когда это прекратится? Тоже мне зрелище нашли. Почему всех так привлекают чужие неприятности?
Есть у них в ведомстве люди, хоть сколько-нибудь продвинутые? Если бы я нашел человека своего круга, – ну, не своего круга, а своего развития, – достаточно было бы двух-трех слов, и все стало бы на свое место. Может, мне просто рассмеяться и сказать им: «Ну хватит комедию ломать»? И они рассмеются в ответ».
– Давайте прекратим эти бессмысленные разговоры. Проведите меня к своему начальству.
– Проведем. Но не раньше, чем самому начальству это потребуется, – ответил тот, кого звали Димоном. – И теперь я дам вам один простой совет. Пройдите в свою комнату и спокойно дожидайтесь решения по вашему вопросу. Зачем вам нервничать, тратить свои силы на бесполезные рассуждения? Возьмите себя в руки и сосредоточьтесь. Вам будут предъявлены серьезные претензии, и дальше многое будет зависеть от вашего поведения.
Мы были добры с вами, а вы повели себя неправильно и несправедливо. Знаете, в чем разница между нами? Мы, по крайней мере, свободны. А это немалое преимущество. Придет время, и вы сможете это понять. Вы не понимаете, а мы тем не менее входим в ваше положение. Дайте нам денег, и мы принесем вам завтрак из кафе напротив.
«Насчет свободы все как раз ровно наоборот. Я могу взять и уйти, и ничего они мне не сделают. Но я не буду делать резких движений. Думаю, что эта ерунда сама собой рассосется. Завтрак из занюханного кафе в кинотеатре… мне тоже не нужен. Высохший сыр, прогорклое масло и позавчерашний салат «Оливье» – бр-р-р-р! – подумал КГ и, ничего не сказав, прошел в свою комнату. Взял яблоко, приготовленное на завтрак, и, не раздеваясь, плюхнулся на тахту. – Это яблоко, по крайней мере, свежее и, кстати, довольно вкусное».
У него почему-то поднялось настроение. Все рассосется, он уверен в этом. Беспокоило то, что он уже сорок минут назад должен быть на работе. Как объяснить свою задержку? Ему, конечно, простят опоздание, но как он будет все это объяснять? Может, так прямо и рассказать все, что с ним случилось? Вряд ли они поверят. Ну, тогда можно было бы попросить подтверждения у мадам Гаулейтер или, в крайнем случае, у тех старух из окна напротив – интересно, они ушли уже или еще нет? Или пусть спросят у Клары. Нет, Клара – скромная девушка, не нужно ее впутывать в это дело.
КГ подошел к шкафу. Там среди книг стояла бутылка армянского коньяка. Выпил одну рюмку – это закуска перед завтраком. Выпил вторую – это его завтрак. Неплохой завтрак получился.
А может, покончить жизнь самоубийством? Например, выброситься из окна прямо на глазах этих старух? Охранники, кстати, отвечают за его безопасность. Скандал. Вот уж у них точно будут неприятности. Почему они не подумали об этом, дубины стоеросовые? А из-за чего, собственно, ему нужно было бы покончить с собой? Из-за того, что эти двое съели его завтрак? Или, может быть, оттого, что они засовывали пальцы во все места его милой Клары? Будто для Клары это какая-то новелла – вот уж полная ерунда. И для нее, и для Бориса тоже. Наглость, конечно. Но пережить это совсем не сложно. Вот он есть – цел и невредим, и все у него в полном порядке. «Жив, здоров и невредим школьник Вася Бородин». Да и Кларочка, наверное, уже на занятиях. Спит, бедняжка, под мерный говор препа. КГ ей всю ночь не давал уснуть. А у этих, что на кухне, – очень, кстати, ограниченные типы, – если у них чуть соображения имеется в голове, они тогда тоже вполне могут сообразить, что нечего им опасаться, не станет он из-за этой ерунды принимать такие вот экстраординарные меры… Хотя, конечно, это их недоработка. Не принять ли еще одну рюмочку? Для храбрости, если понадобится. Хотя вряд ли понадобится…
Из кухни до него донесся резкий солдатский крик:
– Арестованный, немедленно к инспектору!
От испуга он стукнулся зубами о стекло рюмки. Это Вован. Такого окрика, безапелляционного и жесткого, КГ никак не ожидал от мягкого с виду Вована. Но факт предстоящей встречи со старшим по службе его обрадовал и взволновал.
– Есть явиться к инспектору!
Он быстро поставил в шкаф бутылку и рюмку и рванулся на кухню. Охранники тут же загнали его в спальню.
– Вы с ума сошли! В таком виде к офицеру? Спальная футболка, халат, незастегнутые брюки. Вас тут же отправят в холодный карцер на две недели. А нас – чистить нужники. У нас нужники – не то что ваш туалет. И личного состава там проходит за день две сотни человек. Костюм, галстук, рубашка, начищенные ботинки – у вас хоть есть такое?
