Copyright © 2016 by Anna Elizabeth Snoekstra «Единственная дочь»

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2018

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2018

Я всегда была хорошей актрисой: подонок видел во мне таинственную соблазнительницу, покровитель – простушку с невинными глазами. И то и другое я испробовала на охраннике – бесполезно.

А я была так близко к спасению. Двери супермаркета уже открылись, когда его широкая рука схватила меня за плечо. Главная дорога находилась всего в пятнадцати шагах. Тихая улица, обсаженная с обеих сторон уже пожелтевшими деревьями.

Его рука сжалась сильнее.

Он привел меня в свой офис. Тесная цементная коробка без окон, куда едва поместились старый шкаф-регистратор для хранения документов, стол с компьютером и принтер. Он достал из моей сумки булочку, сыр и яблоко и выложил на стол между нами. При виде этой добычи мне стало стыдно, но я старалась не отводить глаз. Он сказал, что никуда меня не отпустит, пока я не покажу ему удостоверение личности. К счастью, у меня не было с собой кошелька. Кому нужен кошелек, когда у тебя нет денег?

Я испробовала абсолютно все и расплакалась, когда репертуар иссяк. Это было не лучшее мое представление; я не могла оторвать взгляда от хлеба. Желудок сводило. Еще никогда я не испытывала такого голода.

Я слышу, как он разговаривает с полицией за запертой дверью. Смотрю на пробковую доску над столом. На ней прикреплен график дежурств охранников вместе с памяткой по операциям с кредитками, на которой внизу нарисован смайлик, и несколько фотографий с корпоратива.

Я никогда не хотела работать в супермаркете. Я вообще никогда не хотела работать в каком-то конкретном месте, но неожиданно мне стало завидно до боли.

– Простите, что беспокою вас по такому пустяку. Эта маленькая дрянь отказывается предъявлять удостоверение личности.

Интересно, знает ли он, что я все слышу.

– Хорошо, сейчас разберемся, – отвечает другой голос.

Дверь открывается, и в комнату входят двое полицейских. Женщина и мужчина, оба примерно моего возраста. Женщина собрала темные волосы в симпатичный хвостик. Парень бледный и худой. Сразу видно, что говнюк. Они садятся с другой стороны стола.

– Меня зовут констебль Томпсон, а это констебль Сирс. Насколько мы понимаем, тебя поймали на воровстве в этом магазине, – говорит мужчина-полицейский, даже не пытаясь скрыть скуку в голосе.

– Нет, вообще-то не так, – возражаю я, стараясь подражать своей благовоспитанной мачехе. – Я направлялась к кассе, когда он схватил меня. У этого мужчины проблемы с женщинами.

Они с сомнением смотрят на меня, окидывая взглядом грязную одежду и сальные волосы. Интересно, пахнет ли от меня. Мое опухшее лицо в синяках тоже свидетельствует не в мою пользу. Наверное, из-за него-то меня и схватили в первую очередь.

– Он оскорблял меня, когда привел сюда, – я понижаю голос, – называл дрянью и шлюхой. Омерзительно. Мой отец – адвокат, и он подаст иск о неправомерных действиях, когда я расскажу ему, что здесь произошло сегодня.

Они переглядываются, и я тут же понимаю, что они не купились на это. Нужно было плакать.

– Послушай, милая, все будет хорошо. Просто назови нам свое имя и адрес. Вечером ты уже будешь дома, – говорит женщина-полицейский.

Она моего возраста, но обращается ко мне, как к ребенку.

– Другой вариант – мы сейчас тебя оформим и отвезем в участок. Тебе придется ждать в камере, пока мы не выясним, кто ты такая. Будет намного проще, если ты назовешь нам свое имя.

Они пытаются запугать меня, и это работает, но совсем по другой причине. Как только у них окажутся мои отпечатки, им потребуется не много времени, чтобы установить мою личность. И они выяснят, что я сделала.

– Мне так хотелось есть, – бормочу я, и мой голос дрожит по-настоящему.

Все решает этот взгляд – нечто среднее между жалостью и отвращением. Словно я ничто, просто еще одна бездомная, с которой им приходится возиться. Воспоминания медленно проявляются в моем сознании, и я понимаю, что точно знаю, как выпутаться из этой ситуации.

Сила того, что я собираюсь сказать, огромна. Она обжигает мое тело, как глоток водки, снимает напряжение в горле и посылает покалывание в кончики пальцев. Я больше не чувствую себя беспомощной; я знаю, что могу справиться с этим. Перевожу взгляд сначала на нее, потом на него, наслаждаясь моментом. Смотрю внимательно, чтобы запечатлеть мгновение, когда их лица изменятся.

– Меня зовут Ребекка Винтер. Одиннадцать лет назад меня похитили.

Я сижу в кабинете для допроса, плотно укутавшись в свою куртку. Здесь холодно. Я жду почти час, но не волнуюсь. Представляю, какой переполох стоит по другую сторону зеркала. Они, наверное, звонят в отдел по розыску пропавших без вести, рассматривают фотографии Ребекки и скрупулезно сравнивают ее со мной. Этого должно быть достаточно, чтобы убедить их; сходство поразительное.

Я увидела это несколько месяцев назад, лежа в теплых объятиях Питера. С похмелья я обычно становилась плаксивой и до вечера пряталась у себя в комнате, слушая грустную музыку. С ним было по-другому. Мы просыпались в полдень и весь день сидели на диване, ели пиццу и курили, пока нам не становилось лучше. Это было в то время, когда я думала, что деньги родителей не имеют значения и все, что мне нужно, – только любовь.

Мы смотрели какое-то тупое шоу под названием «В розыске». Там рассказывали о череде страшных преступлений в доме для престарелых «Голден-Вэлли» в Мельбурне, и я принялась искать пульт управления. Расчлененные старушки наверняка испортят настроение. Я как раз собиралась переключить канал, когда началась следующая история и на экране появилась женская фотография. С моим носом, моими глазами, моими медными волосами. Даже с моими веснушками.

– Ребекка Винтер закончила вечернюю смену в «Макдоналдсе» в Мануке, южном районе Канберры, 17 января 2003 года, – говорил мужской драматичный голос за кадром, – но пропала где-то между автобусной остановкой и домом, с тех пор ее больше не видели.

– Черт побери, это ты? – спросил Питер.

Появились родители девушки, они сказали, что их дочь числится без вести пропавшей уже более десяти лет, но у них все еще есть надежда. Казалось, мать вот-вот расплачется. Еще одна фотография: Ребекка Винтер в ярко-зеленом платье обнимает одной рукой белокурую девушку-подростка. Одно нелепое мгновение я пыталась вспомнить, было ли у меня когда-то такое платье.

Семейный портрет: родители на тридцать лет моложе, два улыбающихся брата и Ребекка в центре. Идиллия. Не хватает только белого штакетника на заднем плане.

– Твою мать, думаешь, это твоя сестра-близнец, с которой тебя разлучили давным-давно, или как?

– Ага, конечно!

Мы начали шутить о грязных фантазиях Питера с участием близнецов, и вскоре он забыл о фотографии. В голове у Питера ничего долго не задерживается.

Я пытаюсь вспомнить все детали того шоу. Она из Канберры, подросток, пропала в возрасте пятнадцати или шестнадцати лет. В каком-то смысле мне повезло, что одна сторона моего лица припухла и в синяках. Это скрывает едва заметные различия между нами. К тому моменту, когда синяки сойдут, я уже буду здорова и далеко отсюда. Мне только нужно выиграть время, чтобы выбраться из участка и доехать до аэропорта. Размышляю, что буду делать потом. Позвоню отцу? Я не разговаривала с ним с тех пор, как сбежала. Пару раз снимала трубку телефона-автомата, даже набирала номер его мобильного. Но затем в голове отдавался металлический стук провалившейся в прорезь монеты, и я клала трубку. Он все равно не захочет говорить со мной.

Дверь открывается, в комнату заглядывает женщина-полицейский и улыбается мне: