- Вам виднее, - Ронкетти посмотрел на меня с сомнением, но настаивать не стал. - Мне говорили о вас, но я не думал, что вы доберетесь-таки до нашей биостанции.
Моя популярность тут, похоже, была очень высока. Впечатление было такое, что обо мне всем говорили. Именно говорили - так же ведь и Гримсон выразился утром.
- Почему? - спросил я без особого интереса.
- А какой смысл инспектировать нашу работу? Мы даем бета-треон. Немного, конечно, но больше-то все равно получить не в силах. И у нас здесь ничего серьезного не происходит. Уже давно, с тех самых пор, как погибло здесь двое сотрудников, ничего серьезного у нас не случалось. Вплоть до вашей сегодняшней неудачной попытки самоубийства.
- Ничего серьезного, говорите? Тогда вас действительно необходимо инспектировать - уж слишком вы выделяетесь на общем фоне.
- Хм, мне как-то это не приходило в голову, - Ронкетти усмехнулся. Неужели мы так хорошо смотримся со стороны?
- Со стороны все здесь хорошо смотрятся. Пока не станешь вникать в их дела глубже, все смотрятся просто прекрасно. Если не считать, конечно, того, что выполнение проекта близко к срыву, - я повернулся, налил себе полстакана воды и выпил маленькими глотками. Но неприятный вкус во рту сохранился. - Со стороны даже на Каланде дела идут прекрасно. Но я бы очень удивился после всего, что успел увидеть, если бы у вас тут все на самом деле оказалось в порядке.
- Вы что же, хотите, чтобы я сам покаялся в грехах? Так вас следует понимать?
- Да нет, это, пожалуй, уже ни к чему. Просто поясните для начала, как именно попадает бета-треон в атмосферу?
- Фильтры несовершенны, - Ронкетти улыбнулся одними губами и выжидательно посмотрел на меня. Наверное, наверняка даже, за этим его ответом стояло нечто большее, чем просто констатация факта. И он ждал неизбежного следующего вопроса, ответ на который был уже заранее заготовлен. Но мне не хотелось ни о чем думать и ни о чем догадываться, мысли, как парализованные, едва ворочались в голове. Единственное, о чем я думал, не мог не думать, права не имел не думать - это о том, как мне вырваться отсюда, под каким благовидным предлогом вынудить его дать мне вездеход или флаер и отпустить меня на все четыре стороны. Но предлога пока не находилось, и надо было продолжать играть свою роль - роль простого наблюдателя, дослужившегося лишь до звания инспектора третьего ранга. С трудом я сосредоточился - это потребовало почти физических усилий, так, будто пришлось мне поднимать огромную тяжесть - привел мысли в порядок и задал-таки тот вопрос, которого он ждал:
- Раз несовершенны фильтры, то почему же здесь нет жизни?
Он ответил не сразу. Отвел глаза, поиграл пальцами по сенсорной панели, высветив зачем-то общие сообщения по базе. Потом сказал:
- Знаете, инспектор, что меня больше всего удивляет? Больше всего меня удивляет то, что вы первый, кто задал мне этот вопрос.
Он встал, подошел к стене и, включив круговую проекцию, стал задумчиво смотреть на окружавший нас ландшафт. Солнце все еще стояло почти в зените, не отбрасывая ни единой тени, вершины ближних барханов, заслонявших горизонт, слегка курились мелким песком, и ничего живого не было вокруг. Я не сразу понял, что это не было проекцией окрестностей биостанции - только когда осмотрелся по сторонам и не увидел ни пластиформовых дорожек, ни резервного купола. Видимо, это был вид, даваемый монитором, установленным где-то в пустыне, и безжизненная эта картина мгновенно повергла меня в жуткую тоску. Хотя, казалось бы, куда уж дальше тосковать мне, который знал теперь все и который совершал поступки, расплатиться за которые вряд ли удастся даже ценой жизни? Куда уж дальше тосковать?
- Так почему же все-таки здесь нет жизни? - снова спросил я, чтобы хоть как-то отвлечься.
- Только потому, - ответил Ронкетти не поворачиваясь. - Что мы постоянно обрабатываем все вокруг биофиксатором. Только потому, инспектор, только потому, - он выключил проекцию так же внезапно, как и включил, резко повернулся ко мне. - То, что вы только что видели, еще полгода назад было покрыто лесом. Нормальным живым лесом, вы понимаете? И нам, которые пришли сюда только для того, чтобы изучать этот лес, изучать это чудо, равного которому я не видел, уж можете мне поверить - нам пришлось убить его.
- Почему? - спросил я. Вопрос вырвался машинально. Я не хотел вникать во все это, мне не было теперь дела до всего этого, но мозг мой работал почти инстинктивно, и я почти неосознанно откопал в мнемоблоках необходимые данные. Вот уже год, как добыча бета-треона на третьей биостанции держалась на постоянном уровне - зачем было расширять участки добычи?
- Почему? Да просто потому, инспектор, что старые источники уже не дают больше бета-треона. Они иссякли после того, как мы уничтожили жизнь вокруг них, и нам постоянно приходится наступать и наступать все дальше на лес. Но никого там, - он кивнул наверх, - это все не волнует. Они озабочены только тем, чтобы мы давали бета-треон, никто не интересуется ценой, которую за это приходится платить, - он снова сел на место, мрачный и какой-то нахохленный.
- А вы сообщали об этом?
- Сообщал. Да что толку сообщать - будто они и так не знают? Отчеты готовим - ежемесячные, ежеквартальные, ежегодные. Научную работу даже будто бы ведем. Научная работа называется - разрабатываем новые модификации биофиксаторов после того, как старые перестают действовать. Слово-то какое выдумали - биофиксатор. Отрава, самая обыкновенная отрава. Самих же себя обманываем. И это еще называется биостанция. Тьфу!
- А зачем вам вообще он потребовался, биофиксатор этот?
Он посмотрел на меня как на младенца. Вздохнул. И молча, без комментариев показал, что происходит с фильтром, поставленным для получения бета-треона из источника, если вокруг источника сохранилась жизнь. Это впечатляло. Я, в общем, знал, что организмы Кабенга способны на многое, но такой эффективности и слаженности в устранении помехи как-то не ожидал. Всего три-четыре часа, и фильтр, защищенный керамитовой оболочкой, без следа растворялся в луже едкой слизи, выделяемой, казалось, всеми окружавшими источник организмами. Через сутки все выглядело так, будто фильтра никогда не существовало.