Сейчас он выглядел так, будто находился на грани слёз, поэтому я встал, подошёл к плите и обнял его.

— Не нужно больше ничего говорить, — сказал я. — Это старьё, былое, ушло и забыто. Я ценю то, что ты это сказал, но больше не нужно ничего говорить. Я понимаю.

Он застенчиво вытер глаза.

— Я не сделаю этого снова, — сказал он.

— Чего не сделаешь?

— У меня снова есть племянница и племянник, и я больше не сделаю этого дерьма. Я не буду относиться к ним так, как относился к Ною, будто я почему—то слишком хорош для них, будто Бог хочет, чтобы я повернулся к ним спиной. Я хотел, чтобы ты знал это. Я хочу быть частью их жизни. Тот старый брат Джон в церкви Первого баптиста может поцеловать мой большой жирный белый зад, потому что я не хочу упустить ничего из жизни этих детей. Не так, как было с Ноем.

— Ты это серьёзно?

— Конечно, мелкий ты засранец.

— Я рад это слышать.

— Думаю, оба ребёнка очень милые. Честно. И я рад видеть, что вы с Джеком справляетесь, создаёте семью, веселитесь вместе. У меня такое чувство, будто прямо сейчас всё будет хорошо. Мой младший брат справился. Действительно, брат. И я не хочу, чтобы вся эта брехня вставала на пути.

— Ты сам не так плох, — отметил я. — Теперь твоя дочь будет звездой кантри-музыки и заработает тонну денег. Ты, должно быть, тоже сделал кое-что правильное.

— Наверное, это были больше действия Шелли, чем мои, — сказал он. — В любом случае, я просто хотел, чтобы ты знал. Я сожалею. Правда, Вилли.

— Всё хорошо. Я сам не был таким уж замечательным. Я тоже допустил много ошибок, всегда подначивал тебя и издевался. Я тоже был придурком. Так что… мы в расчёте.

— Ты это серьёзно?

Я кивнул.

— Я возьму твоего мальчика на улицу, и мы покидаем бейсбольный мячик. Можно?

— Валяй, — сказал я.

— Я хочу сказать, я знаю, что он не слышит меня, но он умеет играть в мяч. Верно?

— Он может делать всё, что захочет. Но он просто маленький ребёнок, так что будь осторожным.

— Не переживай об этом.

Глава 108

О, Боже

Казалось, весь Нью-Олбани — может быть, большая часть округа Юнион — собрался на ежегодном показе фейерверков в центре города. Местная госпел-группа разогрела толпу на наспех установленной сцене, и люди по-прежнему продолжали подтягиваться.

Я не осознавал, насколько важной была Мэри. Местные всегда говорили о том, что Элвис родился в Тупело, или Тэмми Уайнетт в Тремонте, но сейчас они говорили о том, что Мэри Кантрелл родилась в Нью-Олбани. Мне было тяжело воспринимать такой разговор серьёзно. Они говорили о Мэри, в конце концов, о моей любимой племяннице (ну, о моей единственной племяннице), девочке, которую я знал с того дня, как она родилась. Было тяжело поверить, что Мэри по-настоящему встала на путь становления звездой.

Но… это было так.

И ещё как.

Когда её группа поднялась на сцену и заиграла начальные риффы “Слушай музыку” после растянутого представления мэром, воздух так наэлектризовался, что им можно было выпрямить волосы.

— О, Боже! — завизжала Амелия, поднимая взгляд на меня и сияя.

Мы стояли прямо перед сценой, в VIP-секции. Пока Мэри поднималась на сцену, жена мэра шептала что-то Билли и Шелли, мама болтала с миссис Ледбеттер. Их прервали крики.

— Привет всем! — крикнула Мэри, перекрикивая звуковую систему, улыбаясь убийственной улыбкой, с видом дивы. На ней была жилетка и леггинсы, с бахромой вокруг её голых рук и ног. Её наряд был дополнен парой ковбойских сапог и ковбойской шляпой. Она всегда была симпатичной; теперь она выглядела невероятно потрясающе.

— Мы снесём эти стены или как? — интересовалась Мэри.

Мы заверили её, что ей не нужно переживать на этот счёт.

Она с важным видом прошлась по сцене, казалось, полностью расслабленная.

Я на её месте обмочился бы.

— Папочка, смотри! — крикнула мне Амелия, указывая вперёд, когда Мэри начала петь. – О, Боже! О, Боже! О, Боже!

Амелия смотрела в восторженном очаровании, пока её старшая кузина сносила стены. Песня была такой заразительной, такой счастливой, что нам не потребовалось много времени, чтобы начать отрываться, качая головами и показывая танцевальные движения.

Я прижал Тони ближе к себе. Он, казалось, не мог понять происходящее, и присутствие стольких многих людей заставляло его нервничать. Я обнимал его одной рукой, и он держался, будто чтобы убедиться, что я не отпущу. В конце песни аплодисменты были такими энергичными, что он испугался. Он, казалось, не понимал, что происходит. Он повернулся и посмотрел на меня, его взгляд был поражённым. Я поднял его на руки, усадил на своё бедро, ободряюще улыбнулся. Он обнял меня за шею, затем начал осторожно тянуть за мою бородку, игнорируя суматоху вокруг.

— Чёрт, она хороша! — воскликнул через шум Джексон.

— Она моя племянница — чего ты ожидал? — ответил я с определённой долей гордости.

— Я хочу спеть для вас всех одну из моих собственных песен, — сказала Мэри, когда толпа затихла. — Хотите?

Мы действительно хотели.

— Я так горжусь тем, что я дома. Я вижу, что там стоят мама и папочка. Привет, папочка! Там двое моих младших братьев, мой дядя Вилли, его супруг, мой племянник, моя племянница, моя бабуля. Чёрт, здесь даже родня из Бостона! И так здорово быть дома! И так хорошо, что вы все пришли и слушаете меня. Вы просто не поверите, какой у меня был год, и когда я только думаю, что лучше стать не может, Бог расходится на всю катушку, и я изо всех сил стараюсь не отставать и не отставать в том, чтобы не отставать. Но в любом случае, вы пришли сюда не для того, чтобы слушать, как я лепечу, как дурочка. Я хотела бы спеть песню, которую назвала “Мой личный штат Айдахо”. Она есть на моём новом диске, и я надеюсь, вам всем она понравится.

Песня была в умеренном темпе, хорошо прочувствованной кантри-песней.

Мэри пела:

Единственное, чего я когда-либо хотела

Единственное, о чём я когда-либо просила

Было опустить голову

На свою кровать

В своём личном штате Айдахо

Голос Мэри был заводным, но легким.

Мария будет петь так сладко

С исчезнувшими в её волосах цветами

И все мои братья и сёстры

Будут там…

С солнцем на наших лицах

Где каждому есть место

Далеко от спешки и беспокойств

Мы найдём лучшую жизнь

В своём личном штате Айдахо…

Это была довольно провоцирующая песня для аудитории кантри с не-особо-нежным отношением к геям, но они, казалось, нисколько не возражали.

Она снова завела толпу энергией песней Люка Брайана и закончила потрясающей версией “Боже, благослови Америку”, которая заставила нас всех вытирать глаза.

Мэр передал ей честь запустить первый из фейерверков, и мы сидели на корточках пятнадцать минут во время старой доброй американской традиции.

Тони сидел у меня на коленях и смотрел в ночное небо изумлёнными глазами, бормоча на взрывы света над нашими головами. Он продолжал поворачиваться посмотреть на меня, будто чтобы убедиться, что я тоже смотрю на фейерверки. Я задавался вопросом, каким ему это может казаться, за минусом грома, шума, звуков взрывов. Я даже не был уверен, понимает ли он, что такое на самом деле фейерверки.

Амелия сразу же убежала к Мэри. Они вели себя, как старые приятельницы.

Мама и миссис Ледбеттер сидели на двух складных стульях, которые мы принесли. Я хорошо осознавал, что фейерверки в Нью—Олбани мало сравнятся с великолепием тех, что будут сегодня в Бостоне, но миссис Ледбеттер, казалось, наслаждалась ими точно также.

— Как в старые времена, — сказал Билли.

— Потрясающе, — согласился я.

Глава 109

Значит, это прощание

Следующим утром мы шли по кладбищу, шагая по знакомой тропе. Знакомой для меня, по крайней мере.

Когда мы добрались до могилы Ноя, я присел на корточки и положил цветы перед надгробием.