Я почувствовал комок в горле, когда разобрал нижнее бельё и носки Тони и увидел в них дырки. Четыре футболки, которые упаковали, выглядели так, будто каждую выстирали тысячу раз, все выцветшие и потрепанные. И его пижама была слишком большой для семилетнего мальчика. И не первый раз я задавался вопросом, почему так много детей остаются незамеченными в богатейшей, самой процветающей стране мира. Мне хотелось спросить у ненавистников абортов, кричащих об убитых эмбрионах, обо всех детях, которые ложились в кровать голодными, или холодными, или нелюбимыми, или нежеланными, или подвергающимися жестокому обращению, которых выбрасывали на обочину, потому что они калеки, глухие или тупые, или все эти три качества вместе.

Если мы не могли позаботиться об уже существующих детях, какой смысл переживать за пучок клеток внутри женских органов? Но, видимо, жизнь священна только до тех пор, пока не окажется в родовом канале. Как только эта жизнь выползает из женской вагины, все ставки исчезают. Бог знает, мы с мамой снова и снова обсуждали эту тему, и то, что мама сказала бы о моём желании усыновить глухого ребёнка с ВИЧ, было совершенно за гранью моего понимания.

Джексон завернул Тони в большое банное полотенце. Он принёс его в комнату и посадил на кровать, после чего помог ему одеться в огромную пижаму.

Где… моя книга? — спросил Тони, лихорадочно оглядываясь вокруг.

Я положил её на шкаф. Я поднял её, показал Тони. Он забрал книгу из моих рук и прижал к своей груди, пока забирался в кровать.

Где… мои фотографии? — спросил он.

В твоей книге, — сказал я, кивая на книгу.

Он суетливо открыл книгу, перелистывая страницы, пока не наткнулся на полоску фотографий, которые мы сделали в торговом центре. Он посмотрел на эти фотографии и улыбнулся.

Джексон присел на одну сторону кровати, в то время как я сидел на другой.

Мы оба наблюдали.

Он, наконец, поднял взгляд от фотографий, глядя на каждого из нас.

Ты в порядке? — спросил я.

Он кивнул.

Хочешь чего-нибудь?

Он покачал головой.

Если тебе что-нибудь понадобится, приди и скажи нам. Мы прямо за этой дверью. Хорошо?

Хорошо.

Спокойной ночи, малыш Т.

Мистер?

Да?

Он выглядел так, будто хотел что-то сказать, но не говорил. Он просто смотрел на меня долгую минуту, затем повернулся и посмотрел на Джексона.

Мистер? — снова произнёс он, переводя взгляд обратно на меня.

Да?

Мистер?

Да?

Я… мне…

Он нахмурился, будто слова его подводили.

Я вытянул руку. Он погладил пальцами мою ладонь, с напряжением глядя на меня, потерянный в своих мыслях, которыми не мог поделиться. Он перевернул мою руку, чтобы посмотреть на тыльную сторону ладони, и провёл по ней пальцами.

Через пару минут я указал на него пальцем.

Ты… ложись спать, хорошо?

Он кивнул.

Мистер?

Да?

Останетесь?

Мы останемся с тобой, пока ты не заснёшь. Хорошо?

Хорошо.

Он закрыл глаза и откинулся на подушку.

Глава 20

Всё по Диккенсу

После завтрака, следующим утром, мы собрались в «Джипе Гранд Чероки» Ледбеттеров золотого цвета. (Миссис Ледбеттер озабоченно отметила, что это какая-то “ограниченная серия”, но мои глаза стекленели от роскоши).

— Куда мы едем? — снова спросил я.

— Ох, Вайлис, дай девушке повеселиться! — воскликнула с переднего сидения миссис Ледбеттер. — Мы будем на месте через пять минут.

— Я не особо люблю сюрпризы, Юдора.

— Этот полюбишь, Вилфред, могу тебя заверить. Стивен, посмотри на того маленького пешехода. Зачем кому—то выходить на этот ужасный холод, уверена, я не знаю, но ему не нужно, чтобы ты его переехал, дорогой.

— Он на тротуаре, — сердито ответил мистер Ледбеттер.

— Будь осторожен, дорогой. Случаются аварии. Мы не хотим, чтобы наши имена попали в газету, по крайней мере, не так. Наверное, эта бедная душа пользуется общественным транспортом, и у неё нет туалетного горшка. Последнее, что ему нужно, это протекторы шин на скулах. А теперь, Вайлис, ты просто должен пообещать мне, что не будешь делать поспешных выводов. Откройся, Вайлис! Я знаю, ты способен на это.

— Открыться в чём? — спросил я.

— Увидишь, дорогой. Джеки, я надеюсь, ты не испортил мамочкин сюрприз. Так ведь?

— Я не сказал ни слова, мам.

— И не должен был! Это меньшее, что ты можешь сделать.

— Куда мы едем? — снова спросил я, крайне раздражённый поведением миссис Ледбеттер. У меня всегда было такое чувство, будто эта женщина таскает меня, как воздушный шарик на палочке.

— Увидишь, дорогой. Постарайся быть терпеливым. Мы пришли к каким-нибудь выводам по поводу нашего маленького сироты?

— Он нам нравится, — сказал Джексон. — И не называйте его сиротой. Его зовут Тони.

— Но он сирота, дорогой. Это всё по Чарльзу Диккенсу, знаешь ли. Забрать какого-то ребёнка из убогого существования. За такие вещи должны раздавать награды.

— Благотворительность начинается с дома, — сказал мистер Ледбеттер.

— Ну, у нас нет несчастных, убогих детишек, которых они могли бы усыновить, так что им приходится искать где-то ещё, Стивен, и совершенно правильно. Я считаю, что им следовало арендовать утробу, если и только потому, что эта история будет более интересной. Не думаю, что когда-нибудь встречала женщину, которая вот так сдавала бы в аренду свою матку, но я открыта для нового. Я бы сдала в аренду свою собственную матку, но к тому времени, как с ней разобрался Джеки, от нее мало что осталось.

— Мама!

— Мамочка шутит, дорогой. Постарайся не отставать.

— Я не испортил твою матку!

— Но ты убедил меня никогда не повторять этой ерунды. Я помню, когда была с тобой в больнице, Джеки. Меня так тянуло на суши. Это было невероятно, правда. Медсестра сказала, что это не особо хорошо. Микробы, знаешь ли, всё такое. Я сказала, что у меня в вагине что-то размером с маленького кита, и если я хочу суши, то ради Бога, я съем суши. Ты чуть не убил меня, Джеки. Боль была нестерпимая! Ты не просто плыл по моему родовому пути, ты скакал вверх и вниз по этой бедняжке. Я поклялась, что никогда не повторю этого снова. Я сказала твоему отцу: “Если хочешь ещё одного ребёнка, тогда укради его с улицы, но ни за что в мире я не пройду снова через эту нестерпимую боль”. В любом случае, в те дни вокруг бродило так много детей, что никто бы не заметил, если бы один или два пропали.

— Мама, пожалуйста, — в отчаянии произнёс Джексон.

— Затем, когда ты родился, ты просто посмотрел на меня, и я поняла…

— Что ты поняла?

— Что я никогда не хочу пройти через этот ад снова. Ты бы подумал, что моя утроба батут, так я тебя вынашивала. После этого у меня много дней не сходили синяки по всему телу. Ты выбил мне три позвонка. Ты будто тренировался для роллер-дерби* (прим.: *Роллер-дерби — женский контактный командный спорт, в котором гонки на роликовых коньках сопровождаются столкновениями и своеобразной борьбой).

— Думаю, ты преувеличиваешь.

— Я, дорогой? Преувеличиваю, дорогой? Не глупи, дорогой. К тому времени, как ты родился, пяти докторам потребовалось засунуть руки в мою вагину, чтобы всё собрать. Честное слово! Потом медсестра сказала, что я должна покормить тебя грудью. Господи! Представь, каково это, когда такой, как Джеки, сосёт мою грудь днём и ночью! Ох, это было ужасно.

— Мам!

— Если бы я хотела, чтобы кто-то сосал мою грудь, я бы кого-нибудь наняла. Я слышала, что можно поехать в центр и найти что-то такое.

Джексон закатил глаза и вздохнул.

Мистер Ледбеттер остановился перед величественным зданием, в котором располагались апартаменты.

— Вот мы и здесь! — торжественно произнесла миссис Ледбеттер.

— Мы кого-то навещаем? — спросил я у Джексона, пока мы выходили.

— Увидишь, — с блеском в глазах ответил он.

Мистер Ледбеттер повёл нас вверх по крутой лестнице к квартире 504 на Пайн-стрит, у которой было милое крыльцо (узковатое, но милое) и очень вычурная входная дверь. Он достал ключ, открыл замок, и мы зашли внутрь.