— Это не так!

— Тогда чего ради тебе нужно было звонить этому парню?

Он состроил гримасу.

— Почему? — требовательно спросил я.

— С тобой жить тяжело, Вилли, — огрызнулся он. — Иногда у меня такое чувство, будто меня сбил чёртов товарный поезд. Все эти заморочки с Ноем… чёртовы торнадо… твоя чёртова семья… иногда я просто хочу чего-то, что мне знакомо. Чего-то, что я знаю. Чего-то, что я понимаю.

— И что именно всё это значит?

— Это не то, чего я ожидал. Брак. Жизнь с тобой. Всё отлично, не пойми меня неправильно, и я ни о чем не жалею, но это не то, о чём я думал. Ты считаешь неправильно — хотеть увидеть моих старых друзей, хотеть вернуть что-то из своей прежней жизни?

— Из твоей наркотической жизни.

— Я занимался и другими вещами, помимо наркотиков, знаешь ли.

— Ага.

— Просто… мы только сейчас начинаем видеть свет в конце туннеля, Вилли, но теперь ты хочешь усыновить ребёнка. И не какого-то милого малыша, какого-то нормального малыша, нет, не ты, Вилли. Это должен быть очередной чёртов товарный поезд, который нас перевернёт, потому что именно это ты и делаешь. Ты такой.

— Это куча тупой брехни.

— Это правда!

— Это жизнь, Джексон Ледбеттер. Мы не все родились с серебряной ложкой в заднице. Мы не бежали на встречу с психиатром за триста долларов в час, когда над нами издевались в школе. Нам приходилось надевать пару яиц и справляться с этим.

— Я понимаю, Вилли. Действительно понимаю. И я знаю, ты считаешь, что моя жизнь была лёгкой, просто смех. Но мне нужно вернуть часть своей прежней жизни. У меня такое чувство, будто я потерял себя.

— Где мы сейчас, Ледбеттер?

— Я знал, что ты не поймёшь.

— Я пытаюсь. Поверь мне.

— Ты можешь просто пообещать мне кое-что?

— Что?

— Если мы усыновим этого ребёнка, пожалуйста, Вилли, давай просто закончим на этом. Я не думаю, что вынесу что-то большее. Я не хочу, чтобы ты через год наседал на меня с разговором, что хочешь усыновить ещё одного. Я устал, Вилли. Мне нужна передышка.

— Я буду заботиться о нём. Ты вернёшься на работу и будешь заниматься своими делами, и тебе не придётся волноваться.

— Ты тоже должен работать.

— Но у меня гибкий график, и я могу работать и быть с ним. Я буду водить его в школу и прочее. Вот увидишь. Это будет не такое уж большое дело.

— Просто, как только мы привезём его домой, как только твоя семья снова насядет…

— К чёрту их.

— Но как только они снова насядут…

— Они не насядут, Джек. Думаю, они ещё больше устали ругаться, чем я. Я никогда не изменю их мнения, и они никогда не изменят моего, ну и что? Жизнь продолжается. Мне бы хотелось думать, что я достиг точки, когда мне до крайней степени плевать.

— Твой брат, Билл, по-прежнему не можешь справиться с тем фактом, что мы поженились. Он по-прежнему называет меня “твоим дружком”. Это чушь, Вилли.

— К чёрту его. К чёрту их всех.

— Ты это не серьёзно.

— Я это серьёзно. Но ты просто ходишь вокруг да около, Ледбеттер. Что происходит на самом деле?

Он одарил меня своим классическим взглядом оленя в свете фар.

— Что? — требовательно спросил я.

— Я думал о том, чтобы переехать обратно в Бостон, — признался он.

Вау.

— Ты никогда ничего не говорил о переезде, — сказал я.

— Я ничего не говорил, потому что знал, что это тебя разозлит.

— В том и дело. Насколько серьёзно ты думаешь об этом?

— Каждый чёртов день, Вилли.

Я раздражённо выдохнул.

— Вау, — произнёс я, кладя руки на подоконник.

— Мы могли бы устроить жизнь здесь, — сказал он. — И конечно, моя семья сумасшедшая, но они хотя бы не ненавидят меня из-за того, что я гей, и они не будут постоянно совать нос в наши дела. И вообще, я скучаю по Бостону. Это мой дом, Вилли. Это место всегда будет моим домом. Я хочу снова присоединиться к реальному миру. В Миссисипи прикольно, но давай начистоту, никто в здравом уме не хочет жить в таком месте.

— Спасибо, Ледбеттер.

— Я говорю не о тебе.

— Обо мне, в каком-то смысле. Какое отношение что-то из этого имеет к Маку?

— Никакого, — сказал он.

— Никакого?

— Это сложно, Вилли.

— А ты попробуй рассказать. Я вылетел из колледжа, знаю, но мне удалось попасть на урок или два, прежде чем это произошло.

— Мы говорили о наших прежних жизнях. Прежних друзьях. О том, что делали. Клубы. Гольф. Прогулки по гавани. Новая яхта его отца. Знаешь, мы выросли вместе. Он был моим лучшим другом. Всю старшую школу. Не то чтобы он был совершенным незнакомцем. И он живёт не так далеко отсюда. И я кое-что понял.

— Что?

— Мне нужна моя жизнь, Вилли. Я люблю тебя. Я очень, очень сильно люблю тебя. Но сейчас мне нужна моя жизнь. Я хочу двухкомнатную квартиру рядом с Капитолием. Я хочу ходить в спортзал по дороге с работы. Я хочу время от времени ходить в чёртову художественную галерею. Я не хочу жить в месте, где на каждом углу чёртова церковь, и всё чертовски религиозное всё чёртово время. Ты открываешь газету, и там какой-то мудак капает тебе на мозги на редакционной странице. Или включаешь радио, а там Майк Хакаби* делает свой чёртов Хакаби-отчёт. Меня тошнит от этого, Вилли. Господи, Боже, я не думаю, что смогу это больше выносить.

*Майк Хакаби — консервативный американский политик, член Республиканской партии.

— Оу.

Джексон Ледбеттер обычно не ругался, но когда это происходило, то потому, что он был действительно, по-настоящему возмущён.

— И как бы весело ни было жить среди деревьев и кататься на квадроциклах по огромным лужам дорожной грязи к “лунке для рыбалки”, у меня такое чувство, будто я хочу большего, Вилли. И я не пытаюсь быть злым, но я городской парень, и я просто не получаю тех вещей, в которых нуждаюсь.

— Всё это из-за разговора с твоим старым бойфрендом?

— Я хотел поговорить с тобой об этом до того, как умер Ной.

— И за всё это время ты никогда не говорил ни слова?

— Ну, из-за Ноя ты был не в порядке, и я не думал, что рассказывать тебе о своём желании переехать обратно в Бостон было хорошей идеей.

— Значит, всё это время ты был несчастлив и только сейчас мне об этом рассказываешь?

— Не несчастлив, Вилли. Не в своей тарелке. И ты знаешь, о чём я говорю. Как только ты здесь открываешь рот и начинаешь говорить, люди тут же понимают, что ты не отсюда. И ты знаешь, каково это. Это ощущение со мной последние девять лет, и я от него устал.

Я замолчал.

Кстати о потрясении.

— Пожалуйста, не злись, — сказал он, снова беря меня за руку.

Я не отстранился.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты хотя бы подумаешь об этом, Вилли.

— А я-то думал, что ты влюблён в мистера Чопорные Штанишки, — сказал я.

— В Мака? Если хочешь терять своё время на ревность, валяй, но ты мой муж, и мне этого достаточно. Мак просто друг. И даже не очень хороший друг, больше нет. Он зашёл потому, что хочет помочь мне найти работу. Если я смогу сослаться на его отца в своём резюме, это может открыть много дверей. Я знаю, тебе плевать на такие вещи, но меня не было девять лет, и мне нужно найти способ вернуть прежнюю динамику.

— И ты хочешь переехать в Бостон?

— Да, — сказал он. — Боже, да!

Я покачал головой, отчасти ошеломлённый.

— Просто скажи, что подумаешь об этом, — умолял он.

— Мне придётся бросить свою работу в Тупело. Ты знаешь, как долго мне пришлось искать приличную работу?

— Здесь ты можешь быть переводчиком для глухих. И здесь намного больше вакансий, намного больше возможностей. Ты мог бы, наверное, получить работу в любой из главных больниц.

— А что насчёт страховки? Тони понадобится страховка — мы не сможем заплатить за всё его лечение. Одни лекарства стоят около десяти тысяч долларов в месяц или какую-то другую чертовски возмутительную сумму.

— У Тони есть Медикейд*. Нам придётся покрыть часть цены, но большую часть за него платят. И мы получим пособие за опеку над ним. Будет не так уж много, и определённо не для Бостона, но тебе не придётся переживать за страховку. И если ты делал своё домашнее задание так, как делал я, то знаешь, что льготы, которые он получит здесь, намного больше, чем те, которые он получит, если мы останемся в Миссисипи.