Меня и раньше занимали праздные мысли того же свойства, я сидел и прикидывал: ведь нет в классе ни одного подонка - как дурные, жестокие, косные люди могут получиться из нас?! Из Синькова, например? Или из Паши Маркшейдера? Или из Лёпы? Невооруженным глазом было видно, что во взрослой жизни из нас должны выйти люди много добрее, чище и, уж точно, веселее наших родителей. Несколько человек в нашем классе сыграли все же тогда в эту игру, в которой каждый выступал "сивиллой" для другого. Удивительно, но в одном из уцелевших блокнотов у меня сохранилось "гадание" в отношении Васьки, по пунктам. К сожалению, судьба его сложилась почти по-писаному. Так выяснилось, что самые неуправляемые и вздорные люди могут оказаться и самыми прогнозируемыми - когда речь идет о сроках, намного превышающих длительность одного урока или даже целого учебного года. Мальчишка, патологически непослушный и столь же жизнерадостный, чрезвычайно неуверенный в себе - и оттого всегда готовый насмешничать или, наоборот, вызвать смех на себя, осуществляя акты власти над сверстниками и учителями, мог ли он стать профессиональным комиком, любимцем публики? Думаю, что должен был попытаться. Но что-то помешало ему, отклонило от линии судьбы, как магнит, подложенный под компас жюль-верновскому пятнадцатилетнему капитану. Расплата: расположенность к запойному пьянству. Талант - это вызов и выбор, способности - всего лишь материал. Фокус состоит в том, что только угаданная судьба и вовремя сделанный ход в состоянии разогнать человека, как ледяная дорожка, и освободить настолько, что он сможет оторвать наконец свой взгляд от трассы и не думать больше о всяких пустяках. Для озабоченных или живущих по аналогии счастья нет у Бога.
В 7-м классе наш Василий попал в нехорошую историю, которая мало или никак не отразилась на его дальнейшей участи, но немало способствовала делу нашего просвещения, - какой-то порог оказался перейден нами, сравнимый с утратой невинности. Вдруг оказалось, что на свете не только есть евреи (ну есть и есть, в Галиции их жило немало, у нас на полкласса "А" достало, если не больше), но что это особые люди, служащие для остальных чем-то вроде проверочных слов, к которым каждый должен обращаться, чтобы не допустить ошибки. Потому что в мире, рассчитавшемся на еврея и нееврея, начинается неуправляемая цепная реакция. Короче - мы узнали значение слова "антисемит" (которое в моем представлении до того имело какое-то смутное отношение к симметрии).
Наш признанный комик, без пяти минут двоечник и, как оказывалось теперь, злостный антисемит рос балбесом, до школы ходил в детсад, где то ли нянечки, то ли воспитательницы силой стаскивали с детей трусики в качестве наказания и выставляли затем в раздетом виде на всеобщее обозрение например, под новогоднюю елку. Мы подружились с ним, когда, пойдя в рост, он начал ощущать себя как бы не в своей тарелке: в вымахавшем теле маленькая, как у всех нас, душа почувствовала себя неуютно. Души у всех нас, я так полагаю, были минимального размера, - как бы косящие, очумевшие, суженные, и до поры это никому особенно не мешало. Зато и отличались они в этом возрасте редкой наглядностью - как у насекомых в стадии личинки.
Когда в 67-м году маленький драчливый Израиль управился за неделю с выглядящим на карте огромным Египтом, а в газетах и по ТВ прокатилась антиизраильская кампания, фонтанирующий дурью Васька принялся как-то на перемене самозабвенно носиться по классу и, наскочив на нашего единственного отличника Миню Горского, стиравшего формулы с доски, стал выдирать у него из рук тряпку с криками: "Минька, отдай Суэцкий канал!" Но у неловкого, задастого и рыхлого Миньки обнаружилась неожиданная цепкость. В общем гвалте перемены никто и не обратил внимания, как в борьбе за тряпку после чьего-то особо энергичного рывка Минька неожиданно сверзился на пол под ноги Ваське, никак не ожидавшему такого оборота, и то ли сломал, то ли подвернул руку. На следующий день он появился в школе со своим отцом, приемщиком утильсырья, и с перевязанной рукой. Тут-то и начали развиваться события, в результате которых Минька Горский уже через несколько дней стал учиться в классе "А", а Васька едва не вылетел из школы с клеймом антисемита. Помешало его исключению заступничество класса "Б", где у Миньки, являвшего собой скорее тип зубрилы, не оказалось друзей и даже, вопреки очевидному, сочувствующих, а терять неуправляемого балбеса Ваську, веселившего нас на уроках и переменах, никто не хотел. Как и в учительской, вероятно, не захотели выносить сор из избы. Парторг школы организовала осуждение классом Васькиного проступка, были произнесены негодующие речи учителями, горькие классной руководительницей, порицающие - двумя нашими полуотличницами, а остальные обещали взять дурака на поруки и провести с ним воспитательную работу.
Я чуть было не погубил все дело, заступившись за Ваську и попытавшись представить его проступок хулиганским, а не антисемитским (сейчас я, конечно, сомневаюсь в этом - где-то на родительской кухне подцепил, наверное, "вирус"), но в угоду собравшимся помянув зачем-то табуированный Израиль, о котором все молчали, как рыбы, читая газеты и клеймя на своих собраниях международный сионизм и американский империализм и от нас требуя того же на еженедельных политинформациях перед уроками. Лучше бы я этого не делал. Все страшно возбудились и всю процедуру повторили еще раз - с начала и до конца. Вышли все из класса поруганные какие-то и в мыле только часа через три.
Так вышло, что это было первое коллективное действие класса "Б" - мы взяли на поруки антисемита.
Тайм-аут
Я вынужден взять передышку. Устал стоять на страже лезущей через верх из горшка каши: и всю не съесть, и выбросить жалко. Я говорил прежде, что намерен закопать описываемый мной мир, как закапывал в детстве золотые пластилиновые дублоны в дедовском саду. Но, может, это и не так. Может, я хочу упаковать его, сложить вчетверо, минимизировать и все-таки взять с собой? Или сохранить, как файл, чтобы некое "я" могло продолжить жить в нем, как червь в яблоке?
