Дело шло к построению коммунизма, запустили Гагарина в космос, о чем сообщил населению города сдержанно ликующий голос из репродукторов. Помню себя с задранной головой, пялящегося на какой-то резонирующий пельмень из светлого металла на столбе. Наша учительница призналась, что она плакала от гордости за советских людей.
Ученикам младших классов первым стали давать бесплатные завтраки. Но вскоре их отменили и всей начальной школе прописали молоко в четвертушках. Его доставляли с молокозавода, и учительница посылала с урока перед большой переменой трех-четырех ребят поочередно принести в класс ящики с молоком. Зимой приходилось брать варежки или перчатки - кожа рук примерзала к металлическим прутам ящичного каркаса.
Больше года меня преследовала навязчивая идея - отправившись за молоком, подговорить остальных и незаметно подсыпать всему классу что-то одно из трех, что удастся раздобыть: сонный порошок, пурген или, что уж совсем маловероятно, конский возбудитель, о котором ходили легенды и анекдоты. Поддеть аккуратно крышки из фольги не составило бы труда - вообще всякий бесполезный и виртуозный труд, как на зоне, был коньком того возраста и тех лет. Никто ведь не пил молоко просто так, снятая крышка разглаживалась ногтем до исчезновения букв и зеркального состояния: если сделать один надрез, получался шлем витязя, надевавшийся на палец, из нескольких таких выходили жуткие когти кощеевой лапы; а сделаешь несколько надрезов пожалуйста, готов пропеллер, который остается только наживить на гвоздик.
Однажды я набрался наконец решимости и попросил в одной из городских аптек продать мне "сонный порошок".
- Зачем тебе? - изумилась тетка в белом халате.
- У моей собачки бессонница, - сморозил я.
- Да? А вот я тебе сейчас уши надеру!
Под дверью аптеки, трясясь от смеха, дожидался меня ближайший друг, который всегда устранялся, как только дело доходило до реализации идей. Но об этом чуть позже.
То был возраст чистого энтузиазма, который предшествовал возрасту подросткового неутолимого голода и всепобеждающего желания смеяться любой ценой - скалить зубы, ржать, - желательно сообща. То было лилипутское состояние человечков, никому особо не нужных, отданных в дрессуру, а в остальном предоставленных себе. Даже друг к другу они обращались: "Эй, малый!" Взрослые могли разговаривать с ними так: "Смотри мне в глаза!" или: "А ну повтори, что я сказал!" Им оставалось только мечтать - и, конечно же, обо всем грандиозном.
Сверхскорость - это бегать вокруг дома и за каждым углом видеть свою жопу. Сверхжадность - пукнуть под одеялом и не дать никому понюхать. Сверхловкость - съезжать на заднице по бритве, и кричать "Ура!"
То был выход не столько во взрослую непристойность, сколько в детскую брань, как можно более изобретательную, но, увы, что-либо изобрести в этой области было явно им не под силу.
Дети хотели разведать меру дозволенного и свои пределы:
- Ты бы съел за сто рублей дохлую кошку?
Все более фантастические суммы вознаграждения и виды нечистот варьировались в таком опроснике:
- Зачем ты выпил все ведро помоев, ты же и без того победил?
- Да сопля попалась, никак перекусить не мог.
Самоутверждаться помогали анекдоты о немце, французе, американце и русском. Скандировалось:
Один американец
засунул в жопу палец
и вытащил оттуда
говна четыре пуда!
А о своем нараспев:
Как ты смел в такую пору
навалить такую гору?
Пережимали друг другу сонную артерию, падали на спину, широко разведя руки, на подставленные руки товарища - самая расхожая тренировка самообладания и проверка на верность, - на переменах в проходах между рядами парт валятся, как сноп, то один, то другой. Остальные заняты щелбанами, репанами по бритой башке, битьем "понатяжке" по чьему-то подвернувшемуся отставленному заду:
- Понатяжке бить не грех, полагается для всех! - сказал так, - и сам неуязвим: нечего задницу подставлять! Бдительность, хорошая память и быстрая реакция:
- Летит самолет...
- Крутой поворот!
- Едет машина...
- Без бензина!
- Висит торпеда...
- Бей соседа!
Была и особая порода, очень немногочисленная, отличников. Однажды я отобрал у одной нашей зубрилы и воображалы тетрадный листок - каково же было мое изумление, когда обнаружилось, что он весь исписан в столбик глупостями: только непосредственно за какой-нибудь "сракой" следовали "попа", "писька" и "какашки". Так случилось, что дома отец обнаружил у меня злосчастный словничок, которым я собирался дразнить отличницу, и вынудил признаться, что это написал я. Я, который знал в десять раз худшие слова. Да посмотрел бы на почерк! Но мне легче было взять вину на себя, чем продолжать разговор на эту тему. За плохие отметки, появившиеся позже, он обычно грозил отдать меня в ПТУ, чтоб я его не позорил, тогда же просто отчитал - посмотрел с презрением на свое семя, порвал бумажку и спустил ее в унитаз. Блаженны пострадавшие за други своя, но пережить такое унижение из-за какой-то зубрилы, полагающей ругательством слово "попа"!..
В те годы, чтобы приучить к станку, нас довольно часто водили на экскурсии на промышленные предприятия. То на молокозавод, где всем, кроме меня и еще нескольких, досталось мороженое (с годами привык, но из всех обид до сих пор эта самая горячая), то на птицефабрику, где всем выдали по инкубаторскому желтому цыпленку, умещавшемуся в детском кулаке, велели по пути домой подкармливать его слюной изо рта в клюв. Я так и делал всю обратную дорогу, но он все чах, глазки его мутились, и сразу за порогом квартиры он сдох - вероятно, от огорчения и холода. Впрочем, у всех сдохли в тот же день или на следующий - никому не удалось воспитать курицу. Даже в пионеры нас принимали на каком-то приборостроительном заводе у замасленных станков в обеденный перерыв. Рабочие тем временем пили молоко из бутылок и закусывали краюхами ржаного хлеба - "серого", так он звался в булочных. Мой отец, заглянувший в глаза голоду в военные и послевоенные годы, не признавал никакого, кроме белого. За год до снятия Хрущева белый хлеб исчез. Сливочное масло нам присылали в посылках дед с бабкой с Донбасса, а драгоценные белые булочки я получал в молочной кухне для новорожденной сестрицы - это была моя обязанность.
