В век царей Алексея Михайловича и Феодора Алексеевича достигла фамилия Милославских до высочайших почестей, но несчастные междоусобия и мятежи стрельцов в век царевны Софьи Алексеевны истребили совершенно почтенный род сей, от крови которых родился мудрый царь Феодор Алексеевич. Ненависть и преследования были так неограниченны, что бренный труп Ивана Михайловича Милославского был по прошествии 13 лет вырыт из земли палачами и отвезен на дровнях, запряженных шестью чудовскими свиньями, к месту предназначенной казни. Там рассекли труп его топорами на несколько частей и закопали под теми застенками, в коих производили известные пытки[45]. Подобное описание приводит нас в трепет и ужас, но в XVII веке взирали на сие равнодушно[46].

В царствование императрицы Екатерины Великой встречаем мы последнего Милославского (Федора Сергеевича, вице-адмирала), который был начальником Морского кадетского корпуса и заседал в Сенате. Мы находим еще одного Милославского в числе духовных писателей: Афанасий Милославский, архимандрит Киево-Печерский, был муж ученый и сочинил нравоучительную философию. Он жил также в XVII веке и умер в 1714 году в Киеве.

Место посаженого отца занимал у царя Борис Иванович Морозов, а посаженой матери – супруга Глеба Ивановича Морозова, Евдокия Алексеевна. Свахами были со стороны царя-жениха супруга боярина Одоевского да окольничего Ромодановского, со стороны невесты – супруга боярина Салтыкова да стольника Голохвастова. На другой день пожалован был И. Д. Милославский из стольников в окольничьи.

Через неделю по бракосочетании отправился царь на поклонение в Троицкую лавру и, возвратясь оттуда, пожаловал 2 февраля 1648 года И. Д. Милославского в бояре.

Через 10 дней после царской свадьбы венчался Б. И. Морозов со второй дочерью И. Д. Милославского. Олеарий говорит, что обе дочери Милославского были отличные красавицы и что он не имел сыновей.

В одном французском сочинении встретил я еще другое известие о женитьбе царя Алексея Михайловича. Там сказано, будто бы он, следуя введенному в России обычаю, приказал собрать всех благородных девиц и выбрал себе невесту. Имя и время умолчанно. Поелику поступок сей, продолжает сочинитель, не согласен был с намерениями Морозова, то и подкупил он прислужниц ее, которые затянули царской невесте так крепко волосы, что она пред венчанием упала в обморок. Приближенные донесли царю, что она одержима падучей болезнью, и настояли на том, чтоб ее вместе с отцом сослали в ссылку за сокрытие сей болезни.

Юная девица сия чувствовала так сильно несчастье свое, что отказывала всем в руке своей и хранила до кончины платок и кольцо, полученные ею в залог царской любви. «Впоследствии, – говорит писатель, – обнаружился заговор сей, царь возвратил ее со всем семейством из ссылки и наградил пенсионом»[47].

Не находя в наших сочинениях ни одного слова о происшествии сем и зная, что Болтин против сего спорил, счел я оное вымыслом и утверждался во мнении сем более потому, что вся история сия совершенно похожа на происшествие с Марией Ивановной Хлоповой, невестой царя Михаила Феодоровича[48].

Впоследствии, разбирая грамоты царя Алексея Михайловича, встретил я вовсе неожидаемо, что вся история сия справедлива и что невеста была дочь Рафа Всеволожского, который скончался в Тюмени, а жена его с сыном и дочерью, то есть царской невестой, возвращены в 1653 году из ссылки с повелением жить в дальних касимовских деревнях, состоя там под надзором касимовского воеводы Ивана Литвинова[49].

Особенного замечания заслуживает вопрос: почему истреблены все акты, относящиеся к царю Алексею Михайловичу? О царях Михаиле Феодоровиче и Феодоре Алексеевиче имеем мы полные известия и можем дать подробные отчет обо всех действиях их. Но о царе Алексее Михайловиче мы совершенно ничего не знаем, кроме кратких отрывков, находимых в грамотах, указах, иностранных газетах и современных ему иноземных писателях.

Выше видели мы новый закон, воспрещавший частную продажу вина. Напиток сей, равно как пиво и мед, повелено было подавать на казенных кружечных дворах. Соль, составляющая одну из важнейших отраслей государственной промышленности, продавалась также в подрыв казне тайными злоупотребителями. Против сего приняты были строгие меры, и продажа соли поручена гостю Шорину. При сем новом распоряжении, говорит Олеарий, набавлена одна гривна, и соль начали продавать по 30 копеек пуд. Но по грамоте от 18 марта 1646 года[50] видно, что на соль прибавлено по 20 копеек за каждый пуд, а в вознаграждение отменены сборы стрелецкие и ямские, которые, как сказано в грамоте, сбираются не равно: иным тяжело, а иным легко. В феврале 1648 года отменена сия надбавка на соль.

Распоряжения сии и возвышение цен взволновали не укротившиеся еще умы площадной черни и скитавшихся монахов. Привыкнув к мятежам, раздору, безначалию и неповиновению во время самозванцев и владычества поляков, произвели они явный бунт, и чернь, прибежав в неистовой ярости к царскому дворцу, потребовала выдачи Бориса Ивановича Морозова и окольничих Плещеева и Траханиотова[51].

Самодержавная власть царей российских имела тогда столь слабое основание, что царь Алексей Михайлович выходил сам уговаривать мятежников, приказал им выдать Плещеева и должен был слышать с прискорбием, что они убили его, Назара Чистого, гостя Шорина и ограбили дома ближних бояр.

На другой день, июня 3 числа 1648 года, случился жестокий пожар[52], в который выгорело множество церквей и домой. Несчастье сие ожесточило еще более бунтующих: они пришли опять ко дворцу и требовали выдать им окольничего Петра Траханиотова, которого и казнили публично на площади. Замечательно, что голову убитого уже Плещеева топтал монах за то, что был им когда-то высечен. Монах же присоветовал бросить труп Траханиотова в огонь для прекращения пожара.

Бунт сей продолжался одни только сутки, по прошествии коих схвачены были зачинщики и главные бунтовщики. Некоторые из них казнены, а другие повешены[53].

Бунт сей описан с большими подробностями Олеарием и Н. М. Карамзиным, который основал все повествование свое на одном только рассказе первого. Голштинский посланник Адам Олеарий говорит: «Милославский, выдав дочерей своих за царя и Морозова, стал очень высокомерен и ненасытен к подаркам. Его происками отставлены были многие чиновники, и места их замещены были его родственниками, которые кинулись, как голодные волки, на просителей. Злостнейшие из них были Леонтий Степанович Плещеев и зять его Петр Тихонович Траханиотов».

По актам того времени видно, что первый заседал в Земском приказе, а второй – в Пушкарском. Оба места сии были очень маловажны, и мудрено, почему вознегодовала чернь на сих незначительных чиновников.

Соображая описание иностранных повествователей с нашими собственными актами, надобно заключить, что неблагонамеренные люди взволновали чернь против всех знатных бояр, по приговору которых учреждены были новые налоги. Олеарий, описывая бунт, жалуется на думного дьяка Назара Чистого, называет его жадным взяточником и говорит: «Он делал нам много помешательств». Следовательно, думный дьяк, хотя и брал с иностранцев, но сохранял в то же время выгоды своего отечества. В позднейшие времена многие европейские министры инаково поступали.