Третья проблема – это замена пожароопасного настила крыш, которые в Средние века покрывались соломой не только на Руси, да и вообще везде в Европе. Дело в том, что из трубы при сильной тяге часто вылетают искры, от которых соломенные крыши вспыхивали мгновенно. Переход к использованию черепицы произошёл не ранее XVI, но реально, например, в Англии только после грандиозного Лондонского пожара 1666 года.

В России черепица (сама по себе очень тяжёлая!) не прижилась. Керамика требовала устройства капитальных стропильных конструкций с большим уклоном, соответственно, таких же капитальных стен, которые бы могли выдержать вес такой крыши – совершенно нереальные затраты даже для зажиточного крестьянина; кроме того, черепица не морозоустойчива: в её порах накапливается влага, что в холода приводит к её растрескиванию, да и чистить от снега такую крышу неудобно. В итоге, славяне предпочти более лёгкий и доступный вариант замены соломы – доски. Но только тогда, когда научились изготавливать качественные пилы, то есть не ранее XV, а возможно и позже XV. По крайней мере, представленные на рис. 3, 4 русские избы XIX покрыты именно досками.

«Экзотикой», то есть свинцовыми плитами или медными (латунными) листами, покрывали на Руси только купола церквей, да дома знати. Тогда это было почти всё одно, что «зарывать» золото в крыши, и что было даже технически не просто. Так в 1420 году

«Псковичи наяша мастеров Федора и дружину его побивати церковь Святая Троица свинцом новыми досками, и не обретоша Псковичи такова мастера в Пскове ни в Новегороде, кому лити свинчатыи доски, а к Немцем слаша в Юрьев, и погании не даша мастера, и приеха мастер с Москвы от Фотея Митрополита…», запросивший за работу по тем временам астрономическую сумму в 44 рубля [Псковская летопись].

Четвёртая проблема – это получение опытным путём соотношения площади отверстия входа печи (что заслонкой закрывается) и сечения трубы. Хотя это соотношение, которое не должно быть больше восьми, более актуально при строительстве каминов, но иногда может быть критичным и для печей. Если это соотношение превышает число 8, возникает риск задымления помещения, то есть возникает риск отравления угарным газом. Понимали ли эту опасность предки? – Непонятно.

Пятая проблема – это необходимость регулярной чистки дымохода от копоти (примерно раз в полгода), что жизненно необходимо при значительной его высоте, например в двухэтажном строении. Копоть (сажа) – это слой графита, продукт неполного сгорания топлива. Довести копоть до состояния полного сгорания вполне может простой порыв ветра, который резко увеличит тягу в трубе, соответственно увеличит температуру частиц дыма, и сажа начнёт гореть, вполне возможно обеспечив выход огня через прогоревшие кирпичи в помещение, на чердак, на крышу…

При определении века начала массового строительства белых изб требуется определить периоды решения названных проблем, но определять их нужно без использования оператора «Или»; эти пять условий – системное целое. Так в каком веке начался в деревнях России бум строительства печей с трубами? А в городах? Или мы не изучаем историю?

Джильс Флетчер, 1598–1599

Давайте разберём это английское сообщение «по косточкам», попутно обратив внимание и на частичную дезинформацию по теме, связанной с сообщением! Ведь, на первый взгляд, Флетчер явно несёт околёсицу.

Итак.

«Печи, устроенные подобно банным печам в Германии» – пишет автор. Но был ли вообще Флетчер в Германии? – Первый вопрос.

Ответ: оказывается, и вправду был, в 1584 году, а, значит, мог видеть бани лично. Но функционировали ли в XVI в Германии печи, бани, и какие именно? Ведь мы уже свыклись с картинкой вечно немытой Европы Средневековья, да и сами европейцы того не отрицают!

Бани в Западной Европе до поры до времени, до XIII века точно были, о чём сообщают, например, Большие анналы Кольмара:

Но потом Римская церковь их запретила по двум причинам. Первый довод понятен: из-за дикого уровня разврата, который поселился в стенах тех помывочных контор (см., например, свидетельство тому Джованни Боккаччо от 1375 г., ст.1 темы 3.8 на Сайте); о второй причине – речь чуть ниже.

Однако стоит визуально представить себе о чём ведём речь, взглянув на картинку публичной бани во Франции, преспокойно существовавшей и веком позже (после запрета попов), в 1470 году.

Рисунок 5. Французская баня, XV. https://visualhistory.livejournal.com/250118.html

Сидят в кадках с тёплой водой мужики с бабёнками (рис. 5); можно увидеть, как один из мужичонков явно «созрел», да и дама не против, но в углу стоит поп, осуждающе смотря на парочку… – порнография XV века.

Однако это отнюдь не русские бани, это вообще не бани! Это – купальни! Ведь ни попу, ни музыканту отнюдь не жарко! Это – отнюдь не парная, служащая у нас для помывки и убийства болезнетворных микробов, а просто место совмещения приятного с полезным, три-в-одном: и поесть, и неприятные запахи отбить, да и потешиться хоть в соло- хоть в группенсексе.

Похоже, экология сыграла злую шутку с «демократами»: дровишки в Западной Европе закончились много ранее, чем, например, в Москве, где таковые потихоньку стали быть дефицитом только при Годунове: частных бань становилось в столице всё меньше, и были организованы общественные бани (но именно бани, а не купальни), с которых царь имел 1500 рублей годового дохода (см. выпуск 2). Понятно экономически, что банный нормо-час обходился горожанам на поточном производстве куда дешевле, чем при мелкосерийном на своём подворье, да и народу в городе прибыло. Но что вряд ли повлияло на помывочные традиции крестьян, т. е. на традиции более чем 97 % населения страны за «МКАДами» боярских «берлог».

Наверное, стоит, как и во всех странах Средневековья, чётко отделять людей от надстроек-реципиентов: например, во Франции середины XVII века отсутствие банной практики для «высшего общества» являлось чем-то вроде маркера, его коренного отличия от «черни»[1].

Это отличие было навязано извращёнными умами населенцев Ватикана, назвавших чистоплотность церковным преступлением, которое заключалось в смыве с тела добропорядочного христианина памяти святой воды, в которой его купали при крещении. Наверное, попы на примере манер знати пытались вызвать у Instrumentum vocale – неодушевлённых предметов, обладающих лишь даром речи – благоговение перед ними, сильно пошатнувшееся в то время.