Мэддокс взглянул на Камиллу, которая вернулась к плите.

— Ароматизированные масла?

Она помешала во втором горшке, в котором что-то кипело за кааной.

— Мне просто нужно добавить немного магии воздуха и еще несколько полезных ингредиентов, которые я собрала по пути сюда. Тогда оно будет достаточно сильным, чтобы любой мужчина или женщина были без сознания по крайней мере пол дня от одного глотка.

— Твои умения впечатляют меня все больше при каждой нашей встрече. — сказал ей Барнабас.

Мэддокс настороженно смотрел на варево.

— Пол дня, говоришь?

— Чтобы эффект длился дольше, необходимо, чтобы оно дольше кипело. — ответила Камилла. — Я налью немного в флакон и мы можем уйти. Беспокоиться вам не о чем.

Он был благодарен за то, что эта ведьма, варящая сногсшибательное варево в помощь их похищению, также убедила его, что все будет хорошо. Опять же, и она и Барнабас обращались с ним, как с хрупким предметом, готовым разбиться на части в любой момент. Но он не был хрупким; он был сильным. И с каждой минутой, каждым днем становился все сильнее. Мэддокс знал, что он становится самым ценным в этом путешествии. Также он знал, что скоро отомстит за смерть матери. Смерть обеих матерей: Дамарис и Евы.

• • •

В первый день их трехдневного путешествия пешком во дворец Мэддокс оставался в основном молчаливым и погруженным в свои размышления. На второй день Камилле удалось построить с ним разговор, сказав, что ей хочется больше узнать о Дамарис.

— Она хорошо готовила? — спросила Камилла, когда они отправились снова в путь туманным утром из таверны, где им подали еду, едва подходящую для завтрака: подгоревшие яйца и жидкую каану.

Он кивнул утвердительно.

— Лучше всех. Она готовила рагу из ягненка и оно было таким превосходным, что она могла бы продать рецепт и этих денег ей бы хватило на пару лет. Она всегда умудрялась каждый день печь для нас хлеб — теплый, с хрустящей корочкой, но мягкий в середине, и он буквально таял во рту. Она пекла его всегда, каким бы тяжелым не было наше положение. Иногда мы только его и ели на завтрак с медом.

— У меня просыпается аппетит просто слушая об этом. — мягко сказала Камилла. — Она была очень хорошей мамой, как мне кажется.

Мэддокс кивнул. Он позволил мирной тишине повиснуть между ними, прежде чем набрался мужества спросить то, что определенное время занимало его мысли.

— Я все задаюсь вопросом о…. в общем, какой была моя родная мать. Ты знала ее?

— Ева? — уточнила Камилла. Она бросила осторожный взгляд на Барнабаса, идущего на пять шагов впереди, определенно маленькое расстояние, чтобы все услышать. Он не повернулся и не замедлил шаг, поэтому Камилла придвинулась ближе к Мэддоксу и снизила голос до шепота.

— Я никогда не встречала ее лично. Но слышала о ней много рассказов. Прошло не так уж много времени с ее смерти.

— Валория и Клеиона убили ее. — сказал утвердительно Мэддокс. — Тем не менее Валория до сих пор отрицает, что имеет что-то общее с этим убийством. Так следует ли винить одну Клеиону?

— Не смей больше произносить ее имя вслух! — яростно прорычал Барнабас.

— Чье имя? — спросил Мэддокс. — Евы?

— Нет. Имя богини Юга.

— Почему?

Барнабас застонал.

— Камилла?

Камилла откашлялась.

— Понимаешь, ходят слухи. Она — богиня огня и воздуха, и некоторые утверждают, что с такой сильной магией воздуха, как у нее, способна услышать свое имя и не имеет значения как далеко, когда и кто его произносит. Так она узнает своих врагов.

Никода прежде Мэддокс не слышал об этом. Опять же, здесь на Севере запрещалось говорить о южной богине.

— Ладно тогда. Я никогда больше не произнесу ее имя. — покорился он. — Но пожалуйста, расскажите мне больше о том, что случилось с Евой на самом деле.

Камилла сердито вздохнула.

— Точно никому не известно, кто в ответе за ее убийство. Но поговаривали, что перед последним вздохом она изрекла предсказание.

— Какое предсказание? — подтолкнул Мэддокс, когда Камилла замолчала.

Минуту спустя Камилла продолжила.

— Она якобы предсказала, что раз в тысячу лет ее магия переродится в виде смертной колдуньи. Говорят, что бессмертная Ева была намного могущественней, чем другие бессмертные, эту правду, я уверена, писарь Валории вычеркнет из истории. Именно поэтому она стала врагом для своего же вида. Когда Ева обнаружила, что беременна полусмертным ребенком…некоторые говорят, что беременность сделала ее уязвимой.

Вся эта информация — слухи или правда — заставила сердце Мэддокса учащенно биться.

— Я должен был защитить ее. — яростно простонал Барнабас.

— Как? — голос Камиллы сделался резким. — Луком и стрелами?

Она усмехнулась.

— Да ты и сам в то время был еще ребенком, Барнабас. И сделал все, что было в твоих силах. Ты должен перестать винить себя.

— Никогда. Она прожила тысячу лет, пока не встретила меня. Если бы не я, она все еще была бы жива.

— Ты не знаешь этого.

— Знаю. И знаю это также четко, как и то, что я — величайший охотник из всех, живших когда — либо в Митике.

Мэддокс слышал это горделивое выражение достаточно много раз, чтобы не спорить с ним. Барнабас повернулся к Камилле, его лицо стало напряженным, а руки сжались в кулаки.

— Все эти разговоры о прошлом напомнили мне кое о чем. Оно все еще у тебя?

Камилла вздернула подбородок.

— Да. — ответила она, и Мэддокс пришел в замешательство.

— Прямо сейчас? На тебе лично?

— Я всегда ношу его с собой. Как ты и просил.

— Покажи мне.

Ведьма моргнула.

— Ты уверен?

Он кивнул.

— Теперь я хочу носить его.

— Я очень надеялась, что долгие годы путешествий за морем помогут тебе обрести покой. Но, кажется, это не тот случай.

— Не может быть никакого мира, пока два монстра правят на этой земле.

Барнабас остановился, повернулся к Камилле и протянул к ней руку ладонью вверх.

— Пожалуйста.

— Хорошо. — вздохнула она, сунула руку под воротник своей блузы и спустя минуту вытащила золотое ожерелье, украшенное каким — то амулетом или кулоном. Она расстегнула тонкую цепочку, сняла ее со своей шеи и положила его на распростертую ладонь.

Мгновение спустя отец сомкнул ладонь, но и этого оказалось достаточно, чтобы Мэддокс успел рассмотреть кулон: драгоценный пурпурный камень в золотом обрамлении.

— Что это? — спросил он.

Барнабас спрятал ожерелье в один из своих многочисленных потайных карманов.

— Кольцо, которое когда — то принадлежало Еве.

Сердце Мэддокса на мгновение замерло.

— Могу я посмотреть на него?

— Нет. — Барнабас сжал челюсти, затем взглянул на Мэддокса. — Прости… я не хотел говорить так резко, но…не сейчас. В другой день, не сейчас. Ладно?

На кончике языка Мэддокса кружилась сотня вопросов о Еве и Барнабасе, но выражение горя на лице Барнабаса, когда он увидел кольцо снова, через многие годы, заставило его унять свое любопытство.

— Хорошо.

— Спасибо, Камилла. — сказал Барнабас.

— Ты не будешь меня так благодарить, когда снова начнутся кошмары.

Барнабас выгнул бровь.

— О, я уверен, у тебя есть какой — нибудь отвар, чтобы исцелить меня.

— Есть. — ответила Камилла. — Он называется «вино», и его тебе нальют без платы во всем королевстве до конца года.

Она подмигнула ему, затем повернулась снова к Мэддоксу.

— Не обращай внимания на старого Барнабаса. Он становится угрюмым, когда предается воспоминаниям прошлого. Но вернемся к более важному вопросу на данный момент — твоей родной матери. Она была храброй женщиной. Легенды утверждают, что она пережила много битв и испытаний, включая ярость брата — близнеца и уничтожение ее мира, от чего она сделалась только сильнее.

— Яростный брат — близнец? — спросил Мэддокс. — А существуют ли вообще добрые и мирные бессмертные?

— Больше в легендах. — Барнабас пренебрежительно махнул рукой. — Какой брат? Она никогда не упоминала при мне ни о каком яростном брате — близнеце. Мы сами можем едва ли предположить, что у бессмертных был другой дом, кроме массивного хрустального города в ином мире, где, я предполагаю, они и находятся по сегодняшний день.