Маклер продолжал:

– «С уплатой ему, Тароо, нижеследующими товарами: ружей французских со штыками двадцать три штуки, пороху лучшего мушкетного английского пять пудов, железа полосового шведского лучшего двадцать пудов, свинца английского лучшего в слитках пятнадцать пудов, стеклянного товара, бус, ожерелий, медных, латунных и проволочных вещиц и украшений и всякого лома шесть ящиков, водки французской лучшей двенадцать анкерков. Данные товары вышеупомянутый шкипер Бенуа и обязывается сдать все вполне на руки мне, Полу Ван Гопу, поверенному царя Тароо. За издержки же, хлопоты и комиссию вышеупомянутый господин Бенуа обязывается, кроме того, уплатить мне, Ван Гопу, не позже как через сутки, считая с вышеописанного числа, сумму тысяча франков ходячей звонкой монетой, не полагая оную сумму в счет той, которую я уже получил от него за доставление ему мачты и материалов, необходимых для починки корабля. Оных негров продал и деньги и товары получил все сполна. Подпись: такой-то. Оных негров получил всех сполна. Подпись: такой-то. Сей продажный акт составлен в двух экземплярах за собственноручной нашей подписью».

Когда чтение продажного акта было кончено, то царь Тароо качнул головой, махнул рукой в знак согласия и ущипнул за нос супруга Катерины, отвечавшего на эту царскую милость низким поклоном.

– Теперь возьмите-ка перо, капитан, – сказал Ван Гоп, – да подпишите, и дело в шляпе.

– Все это прекрасно, но прежде чем подписать, мне хотелось бы посмотреть ваш товарец.

– Вы правду говорите, капитан, я не люблю обманывать никого… Пожалуйте сюда. Смотрите их, как вам угодно. Нельзя продавать поросят в мешке.

Они вошли тогда в загородку, в которую загнали на это время черных людей.

Мужчины, женщины и дети лежали на земле со связанными сзади руками.

Бенуа начал осматривать негров как искусный знаток.

Он гнул им руки и ноги, чтобы удостовериться в гибкости членов, приказывал открывать рот, осматривал у них зубы, десны и небо.

Открывал глаза, чтобы узнать, не слепы ли они. Глядел, нет ли у них какой-нибудь болезни на ногах, вередов, чирьев, ран, щупал живот и грудь.

Одним словом, этот достойный человек осматривал негров, как барышники и цыгане смотрят лошадей на конной ярмарке, чтобы открыть, нет ли в них какого-нибудь порока.

В продолжение этого долгого и подробного осмотра капитан Бенуа иногда улыбался от удовольствия, даже два раза при виде сильных и здоровых людей он испустил легкий одобрительный свист. Напротив, в другой раз он нахмурился, сделал недовольную гримасу и значительно покачал головой, заметив товар с изъяном.

Однако после некоторых размышлений, вероятно насчет барыша, он сказал Ван Гопу:

– По рукам, кум! Дело кончено! Я беру товар, да и вам не будет худо!

– Гм! Но, капитан, прежде чем уйти, потрудитесь взглянуть вот на этого молодца, которого царь Тароо дал мне за труды на водку. Это один из самых лучших негров на свете. Посмотрите на него, он силен как бык и высок как дуб. Но зато ужасно как упрям, так упрям, что царь Тароо, напрасно колотив его палками, чтобы заставить подняться на ноги и идти, вынужден был велеть принести сюда связанного, как борова… Вот он, смотрите.

И он указал ему на негра, высокого и здорового, лежавшего на земле со связанными руками и ногами.

– Это, я думаю, – продолжал Ван Гоп, – начальник неприятельского племени малых намаков. Он очень упрям, но пусть поживет недельки две на корабле и в колониях, так сделается тих как ягненок.

Царь Тароо, который последовал за ними, напившись порядочно водки, подошел в это время к ним, и так как вид его неприятеля возбудил в нем гнев и ненависть, то он начал жестоко ругать малого намака и грозить ему. Но сей последний переносил все это с удивительным равнодушием, закрыв глаза и отвечая на его ругательства тихим и печальным пением.

Это хладнокровие так раздразнило царя Тароо, что он швырнул камнем в несчастного негра. Но так как он не попал в него, то хотел было снова начать, как вдруг Ван Гоп взял его за руку и сказал ему чистым намакским языком:

– Тише, тише, царь, этот пленник теперь принадлежит мне, и вы испортите мой товар! Поосторожнее, пожалуйста!

Тароо продолжал ругаться и грозить и посреди своего дикого рева чаще всего повторял слова «Атар-Гюль».

– Что за чертовщину он горланит? – спросил Бенуа.

– Он называет его по имени, потому что этот негр называется, кажется, Атар-Гюль.

– Право, смешное имя! Первый котенок, который родится от Мими – это любимая кошка моей супруги, дядя Ван Гоп, – будет назван именем… Как бишь его?

– Атар-Гюль!

– Атар-Гюль! Право, странное имя! Ну так что стоит у вас этот Атар-Гюль?

– Только для вас и для супруги вашей и по знакомству. Извольте, уступлю вам его за пятьсот сорок франков.

– Пятьсот сорок франков! А мне какой же тут барыш будет? Боже мой! Пятьсот сорок франков! Пятьсот сорок!

– Ровно четыре франка на франк! Вы продадите его за две тысячи франков на Ямайке… Посмотрите-ка, как он сложен! Какие плечи! Какие руки! Он немного похудел теперь, но это пустяки, он скоро поправится.

– Ну вот вам четыреста франков, дядя Ван Гоп, и по рукам! Право, я и то много даю вам, но между нами будь сказано, мне хочется употребить барыш, который я получу от продажи этого негра, для того чтобы купить моей супруге хорошую кашемировую шаль и новую шляпку с перьями и заказать для моего сынка, маленького Томаса, красивую лодочку. Он так любит мореходство!

– Ну так и быть, по рукам! Право, вы делаете со мной все что вам угодно, но вы такой добрый муж, такой добрый отец, что вам нельзя ни в чем отказать. Давайте четыреста франков, вот ваш товар!

Когда торг был заключен и окончен, товары сданы на руки Ван Гопу, ибо царь Тароо, беспрестанно пробуя то водку, то ром, повалился на землю мертвецки пьяный, то, попотчевав негров, Бенуа договорился, чтобы царский конвой присоединился к его восьми матросам и проводил бы купленных им невольников берегом до того места реки, где стоял на якоре корабль «Катерина». Там должна была производиться погрузка.

Что касается Атар-Гюля, хитрого змея, как называл его царь Тароо, то Бенуа велел его перенести связанного на шлюпку и поручил особенному надзору своего помощника Кайо.

Когда все эти маленькие распоряжения были кончены, деньги отсчитаны и товары отданы по принадлежности и проверены, Бенуа и Ван Гопу ничего более не оставалось делать, как разлучиться до нового торга, тем более что шкипер спешил воспользоваться морским отливом и попутным ветром, а потому вследствие мудрой истины, что ветер никого не дожидается, он дружески протянул руку маклеру:

– Ну, прощайте, дядя Ван Гоп! До свиданья!

– Дай бог, чтобы мы поскорее опять с вами увиделись, почтенный капитан.

– Дайте еще вашу руку! Право, приятно иметь с вами дело, дядя Ван Гоп.

– О, добрый капитан! Право, мне жаль расстаться с вами, но подождите, еще два или три годика поживу я на этом берегу, а потом вы отвезете меня с собой в Европу…

– В самом деле? О, вот бы славно было, мы позабавились бы! Но я заболтался, мне давно уже пора на корабль. Прощайте! Прощайте, старый друг мой!

И они крепко обнялись между собой, так что нельзя было без слез и умиления смотреть на них.

– Эх, дядя Ван Гоп, право, вы растрогали меня и заставите плакать… Прощайте! – воскликнул Бенуа, вскочив в свою лодку, которая быстро поплыла вниз по течению реки.

– Прощайте! Еще раз прощайте, почтенный капитан! – кричал Ван Гоп, приветствуя его рукой. – Кланяйтесь от меня госпоже Бенуа! Благополучного пути!

– До свиданья, кум, – отвечал Бенуа, махая со своей стороны соломенной шляпой до тех пор, пока он мог видеть маклера, стоящего на берегу.

Через два часа после этого все негры были посажены на корабль и надлежащим образом расположены под палубой: мужчины с правой, а женщины с левой стороны. Что же касается ребят, то их оставили бегать на свободе.

Атар-Гюль был закован отдельно.