По заключению судмедэкспертизы труп беременной на втором месяце женщины Шабревич-Болбик А. Б., 1993 года рождения, подвергся посмертному изнасилованию с использованием презервативов.
Два трупа в стадии окоченения в гостиной четы Шабревичей были найдены в девять часов утра приходящей домработницей, явившей по расписанию для уборки адвокатской квартиры в престижном доме на набережной.
Последнее также принял во внимание Змитер Дымкин-Думко наряду с другими криминальными деталями, какие ему требуется красноречиво расписать, уложить в газетный, немалого размера подвал-комментарий, посвященный зверской расправе над адвокатами, посмевшими успешно защищать беженцев и эмигрантов, которые подвергаются в лукашистской РБ политическим преследованиям.
"Чудище обло, стозевно и лайяй... Зловредное, смертельно опасное государство-левиафан по Гоббсу, которого цитируют Радищев и Двинько..."
На эмигрантской штаб-квартире в киевской Дарнице они втроем негромко помянули, выпили для порядка по православному обычаю за упокой со святыми невинно убиенных рабов Божьих Льва и Альбины. Одарка со Змитером тотчас после ужина порознь уселись за усердную журналистскую работу. А Евген залил из пластиковой бутыли питьевой воды в электрочайник, чтобы заварить чаю, затем углубившись в интернет, во многие размышления, замыслы и разработки.
"Н-да... клавиша не педаль... Дерьмовые дела в Белорашке... Удобрить не сдобрить, а сдоба не удобрение..."
Мыслимым делом Ольга Сведкович не преминула оперативно и плотно держать в курсе расследования двойного убийства и свою кузину Татьяну Бельскую. Та фурией прилетела из Турции далеко не в курортном настроении. Об умиротворенном добродушном отдохновении и речи нет. Что у Таны было на уме в остатние сутки южного отдыха, то у нее объявилось на языке в Киеве в чересчур матерном неприличии площадного русского говора. Она уж поизощрялась на слух в отсутствие дочери в разнообразных многоэтажных конструкциях витиеватой архитектоники, абсолютно неприводимой к нормативной лексике.
Евгену и Змитеру даже захотелось, кабы лично на них тоже распространялись цензурные возрастные ограничения на всякие неприличия аудиовизуального воспроизведения. Ясное дело ― по части слов, жестов, сквернословия и брани в невоспроизводимом исполнении Татьяны Бельской и ее ненормированных угроз кому и куда ни попадя.
Невзадолге, спустя три-четыре дня, повышенная маниакальная возбудимость уступила место, перешла у нее едва ли не в аутическое, несомненно, депрессивное состояние. Накатившее на Тану угнетенное безмолвие ― вовсе не золото, по мнению Евгена, по возможности и необходимости все критические дни чутко наблюдавшего за соратницей.
Пришлось ему сложносочиненно и убежденно воззвать к чувствам, обратиться за подмогой к Змитеру, попросить его оказать ей по-товарищески, строго по-мужски, сексологическую помощь. Высвободить известным путем у нее эстрогены, эндорфины и тому подобную эндокринологию, свести один в один, папа в маму женский гормональный баланс, актив с пассивом, вывести ее из прогрессирующей депрессии.
Змитер участливо, психотерапевтически внял аудиторскому предложению старшего товарища. И все у него, у них вошло, вышло, кончилось наилучшим врачебным образом. Начав с вечернего чая вдвоем на кухне, они потом перебрались к нему в комнату. По прошествии двух-трех задушевных дарницких чаепитий поздним вечером Тана пришла в относительную психологическую норму. А их ночные физиологические отношения дальнейшего аффектированного продолжения в благоприятном анамнезе не имели.
Убедившись в дееспособности Таны Бельской адекватно воспринимать действительность тут и там, днем и ночью, Евген Печанский конфиденциально и оперативно вызвал Вольгу Сведкович из Минска. Чтобы пообщаться просто, спокойно, вживе. Превентивно он довел кое-какую встречную информацию до осведомленного размышления Змитера с Таной.
"Как это попроще сказать, крепким чайком со сдобными коричными плюшками побалуемся в Дарнице... Коли не изъясняться насустрачь в стиле высокой науки и велеречивой университетской культуры на многих языках, во языцех".
Глава пятьдесят четвертая
Вдоль большой дороги
Незадолго до приезда Вольги у Евгена на дарницкой штаб-квартире состоялась любопытнейшая встреча с двумя белорусскими добровольцами. Посредством Змитера и с другими надежными рекомендациями они сами на него вышли, вернувшись из зоны АТО под Мариуполем. Осторожно поговорили они с чаепитием сперва вокруг да около внешней да внутренней политики там, сям. Засим перешли к откровенному обмену мнениями и взглядами на будущее Беларуси вообще и своем собственном в нем участии.
В частности под сурдинку, под рюмку чаю многозначительно и сокровенно прозвучало от бывшего сержанта ВДВ с позывным "Сымонка" или "Симонка:
― Коли, Евген Вадимович, вздумаешь никак забодяжить что... в наших с тобой белорусских краях и закутах, не забывай о нас с "Базылем". Ему и мне неяк без разницы, будут ли у тебя нормальные бабки нам на поддержку камуфляжных штанов. Все равно записывай к себе в ягд-команду. Будем полевать, охотиться разом...
Прорезался также днями московский проныра Ванька Буянов. Привет почтовый передал через питерского брательника Севу. Напомнил тем самым об их давнишнем, вернее, давешнем разговорце в Киеве, в сентябре. Нижайше просит переговорить, буде тот возникнет, с неким вольным стрелком, русским и белорусским человечком из Ростова-на-Дону с позывным "Герасим".
"Текстовка не текстура. В шерсть и против шерсти следует о стукачах и провокаторах всерьез задуматься. В жизни все не так, как на самом деле...
Когда сказать-то нашим о моем решении наведаться врасплох куда-никуда нежданным маневром?.. Встречным маршем и встречным боем?.."
Тана Бельская на бордовом "фольксвагене-туареге" встретила, захватила Вольгу Сведкович в темном северо-восточном топографическом углу. Пунктуально в удобном окне на украинско-российской границе, где с обеих сторон не присутствует пограничное патрулирование как таковое. Столь же непринужденно по большой контрабандной тропе от москалей в европейцы они наладились в обратный путь до Киева с попутными разговорами.
― ...Хочу тебе вкратце рассказать, любовь моя Воленька, ведь башню едва-едва мне не снесло, как скоро от тебя узнала, что замочили Леву с Альбиной. Але чё-ничё, апосля оно анияк генитально утопталось, туда-сюда-обратно улеглось.
― Хлопцы нашенские да помогли?
― В какой-то мере, что в лобок, что по лбу, в общественном дружеском смысле...
Терпеть ненавижу одичавшее государство Луки на х..! Хохмач на ту ж букву "ха"! Туда ж его... ― длинно и витиевато выругавшись на государственном русском языке с упором в мужскую анатомию, Тана, облегчив мятежную душу, обратилась к напарнице. Ругань руганью, но по делу ― нужный белорусский час, а не москальское время, холуйски учрежденное в лукашистском Минске.
― Выкладывай-ка хутко последние наши разведдонесения о менских уродах, по-женски не стесняясь в выражениях, между нами, девочками, говоря...
Вольга Сведкович предпочла чуточки выделиться на фоне кузины. Ни в дороге с Таной, ни в Киеве в обращении, в общении с Евгеном и Змитером к матерному краснобайству почти не прибегала. О ходе и результатах ее частного расследования она докладывала последовательно, детализировано, без женских и девичьих эмоций, по выявленным фактам и задокументированным актам в сухом остатке:
― ...В том числе фактически выяснилось: в день убийства со Льва Шабревича сняли беспрецедентное наружное наблюдение, установленное за ним после судебных заседаний по вашим уголовным делам. До того следили без малого в открытую во вселяких видах. И от ментов, и от службы охраны Луки. Давили только на него конкретно. За Альбиной не было никого, ни в пешем порядке, ни на автомобилях. Ни в отслеживании мобильной связи.
