Хотя стеклопакеты на глаз вполне приличны. Ламинат на полу пойдет в первом приближении. Стены достаточно массивны и капитальны. Дурных соседей вроде как не будет слышно. И сверху никто не станет битюгами, першеронами систематически или периодически топать, скакать, если последний поверх и накрепко запертый чердак без бомжей.
Арендная плата среднестатистическая для киевского рынка жилья. Не больше и не меньше.
Мебель в квартирке, конечно, никакая ― выкрасить и выбросить. Но это без больших проблем поправимо. Так же как и карнизы с нормативными шторами для жизни и работы с компьютером.
В той же последовательности приобретение новых компов и смартфонов для Евгена и Таны вышло самым нормальным, приятным и беспроблемным образом со склада фирмы, хорошо отрекомендованной коренными киевлянами: как Ондрием Глуздовичем, так и Одаркой Пывнюк.
В завершение результативной поездки в Киев они вшестером, с примкнувшими к ним Вольгой и Инессой, отменно пообедали, поужинали в хорошо знакомом Евгену ресторане, на паях принадлежащем Глуздовичу.
― Петровичу это понравится, говорю вам не до шуток, ― уверенно заявила всеведающая Одарка, ― не премините поведать ему о вашем гастрономическом восторге и неподдельном восхищении превосходной европейской кухней.
― Уж это я, Дашутка, без тебя, егоза, превосходно знаю, ― подтвердил Евген. И тотчас принял поварское решение невзадолге изумить, ублажить избранных гостей персонально кулинарным мастерством. Теперь надобно всерьез озаботиться приобретением необходимой посуды, столового белья, кухонной утвари и технологического оборудования. Как ни скажи, для кого-кого, но лично для Евгена Печанского оно ему доволе приятное занятие.
Вот чего нисколько не скажешь о политической кухне в Киеве или еще дальше экономически, за океаном. Как ни откладывай на будущее конкретное осуществление на практике прежних реальных замыслов, с разных сторон теоретически и абстрактно обдуманных за решеткой, в той еще проклятой лукашистской Американке. "Что-то, очень тебе ажно многие несъедобные блюда сготовить придется кое-кому туда и там в скором времени".
Вчера вечером, когда они сумерничали непринужденно в саду, Евген перекинулся несколькими словами с Андреем Глуздовичем о том, о сем, об общих знакомых. И кое-что уяснил насчет того, кому вдруг понадобилось убрать его из инвестиционного бизнеса и Беларуси, вынудив вот сюда эмигрировать. Еще немного фактов, тогда все и вся встанут на свои верные, отмеренные им места в раскладах вчерашних и завтрашних.
"Цент к центу, копейка в копейку, папа в маму...
Тады вероятная подельщица ― вось гэта отмороженная Танька Бельская. Она мне, я ей в шерсть с той же подставой. И кому-то, то есть тому самому козлу на букву "М", против шерсти. Надо бы вскорости выяснить, насколько она способна носить оружие...
Вовчика Ломцевича следует непременно подключить. Положиться на него по-таковски можно. Не сдаст и не сломается, при должной психологической поддержке и предварительном настрое. Судя по нашему удачному побегу, он ― типичный холерик, в лучшем смысле данного слова. Гормоны ему добавляют хладнокровия, точности и безошибочности. А стрелять-то я любого научу, не хужей, чем меня учили..."
В собственную очередь Тана Бельская точно так же час от часу прагматически, утилитарно оценивала партнеров по побегу со вчерашнего вечера:
"Хлопчуки оба всемерно и всечасно мне сгодятся. Право слово, повязаны крепко мы одним делом. Могут отчураться, но вряд ли.
Интересно, сколь хорошо этот Евген умеет стрелять? Помнится, волыну держал в руках без соплей, привычно, с чувством. Похоже, сумеет, коли чувствительно припрет, валить всех вподряд. Без раздумий и рефлексий интеллигентски-гуманистических. Не мелочиться...
Джентльмен и аудитор Печанский, как болботал вчера занудно олигарх Глуздович. Возможно, наш рафинированный Ген Вадимыч, со вкусом разбирающийся в бабском тряпье, станет тем самым истым британским джентльменом за Суэцким каналом. Kill them all, those aborigines!
И подставили нас обоих до оп...инения однольково. Что меня, что его, с чужой-то наркотой..."
Тем часом Змитера Дымкина после подачи тройственного официального заявления на статус политического беженца какие-либо мысли о недавнем прошлом, оставшемся вдалеке на белорусской Родине, вовсе не одолевали. Он всего лишь осваивается и вживается в новую для него здешнюю обстановку. Больше молчал, подчас спрашивал Дашутку.
А та говорила и говорила, везде и всюду без умолку. Чаще всего заливалась соловьем, трещала сорокой, тараторила о том, чего здесь типически киевское на глаза подворачивается.
"Наподобие азиатского акына. Что вижу, о том и пою. Ехай на кишлак на ишак, покупай курага, кишмиш хрум-хрум. Смачна!.."
Инесса Гойценя и Вольга Сведкович большей частью помалкивали. Вольга ― по оперативной привычке себе на уме. А малой Инессе, наверное, и сказать-то нечего, чего-нибудь тут-ка умное-разумное, ― единомысленно пришли к одному и тому же мнению собеседники.
Время от времени они, включая Вольгу, не скупились на остроумные выпады, фривольные высказывания взрослых и больших людей. Прекрасно чувствовали себя не вещами бессловесными в себе. Но истинно в своей тарелке в дорогом ресторане посреди разнообразных ресторанных кувертов и перемен, въедливо заказанных блюд и марочного спиртного.
Кое-какие мысли у Инессы Гойцени все же были. Но безутешные и самоуничижительные, подобно иному человеку, нисколько не вписывающемся в сплоченную компанию:
"Почувствуйте разницу. У них все схвачено, за все заплачено. Куда тут мне, дурнице тереховской! Вчера как дитё заснула... сегодня обратно спать охота..."
Наконец не кто-нибудь, но Вовчик Ломцевич снизошел, сжалился над стушевавшейся девчонкой. Разговорил доброжелательно, пригласил танцевать.
"Оба-на! Это ― мой девушка. И я его, ее сёдни танцую, таньчу... Give me girl again!.."
Глава тридцать шестая
На благородном расстоянье
С утра Тана Бельская ни с того ни с сего как вдруг прониклась снисходительной симпатией к Инессе Гойцене. Теперь вон вместе на свежем воздухе кофий кушают, воркуют умильно о чем-то женском. Раней-то Тана ее в упор не замечала, ― проницательно подметил Змитер Дымкин. С чего бы это?
"Может, гормоны так действуют, помимо сознания, ольфатически?"
До того он не менее удивленно подсматривал с галереи третьего этажа, как Тана и Вольга со срання усердно и ударно упражнялись в саду нехилой восточной гимнастикой. Апосля бесконтактно сразились короткими деревяшками. "Ого-го-го, как обе работают! Смертоубийственно анияк!"
Осмотрелся Змитер также и в загородной асьенде медиамагната Глуздовича. Вчера-позавчера ему было недосуг. Однак сегодня он заинтересовался окружающим антуражем и пейзажем в округе. "Видимо, от нечего делать..."
Гостевые спальни у пана Глуздовича размещены на третьем поверхе. Отсюда прекрасно видно, что Евген Печанский прилежно трудится себе в дальней беседке с компом, кропотливо переносит в виртуальность нечто шифрованное циферками и буковками из той толстой тетрадищи-гроссбуха формата А4. Размышляет тяжко, насупив брови.
На втором этаже ― апартаменты самого хозяина и двух его дочерей, нынче отсутствующих по причине учебы в Североамериканских штатах в неслабом универе Джона Хопкинса. На нижнем поверхе живет в домочадцах хозяйская обслуга, и сидят трое сменных охранников в дежурке у мониторов.
Внизу здесь у них кухня-поварня, столовая, гостиная. И огромнейшая веранда высотой в два поверха на северной стороне. Даже кровля из особого цветного стекла. Створ высоких дверей и широченные ступени ведут к пышно цветущим георгинам всевозможных сортов и расцветок.
На всякий журналистский случай Змитер все тут заприметил, в памяти отложил, красивые развесистые фразы накидал отдельным файлом. Вдруг да сгодится описать где-нибудь, когда-нибудь загородное летнее местожительство богатого и знаменитого Глуздовича? Очень вам архитектурно смахивает на техасско-мексиканское ранчо в южном колониальном стиле. Асьенда есть асьенда, если с дорическими колоннами.
