В пункте третьем, чисто конкретно юридическом, я по-любому обязан снять с моих подзащитных подлое незаконное и неправосудное обвинение.
По пункту четвертому, просто человеческому, прелестно хочу тебе сказать, Михалыч. Тана и Евген ― все ж таки мои деловые партнеры и друзья. Сдавать их ради абстрактно корректных и лояльных отношений с этаким преступным государством, с его пособниками и подельщиками мне не с руки. Попросту скажу ― это западло.
Лучше быть корыстным беспредельщиком по отношению к государственной хевре, чем ссучиться бесплатно у нее на дармовой службе.
― Я тебя понял, Давыдыч. Спасибо за прямоту. Наливай по третьей. Чую, сейчас пойдут оперативные вестки.
Уже светало, когда Двинько получил первую шифрованную эсэмэску, немедля отблагодарив Божью милость размашистым крестом по-офицерски.
― Велико милосердие Божие! В гебухе покуда не шерудятся, пентюхи. Но мой стартовый выстрел, свят Господь, сработал на ять. Теперь пойдет плямкать большой бедлам в бардаке со свистопляской.
В малые диверсионные подробности тебя, Давыдыч, и никого другого я не посвящаю.
― Понимаю и не любопытничаю. Как ты говоришь, не надо спрашивать лишнего. И все туточки.
Двинько на пару минут приумолк, нахмурил лоб, приподнял брови, о чем-то глубочайше задумавшись. Затем расторопно набрал несколько фраз на клавиатуре ноутбука. Извлек из него карточку памяти и вручил Шабревичу.
― Здесь кое-какие мои соображения и редакторские контакты в Киеве, Лев Давыдыч. Касательно пресс-конференции да все такое прочее.
В основном располагай практической помощью проворной Одарки Пывнюк. Эта гарна дивчина недавно была у меня в гостях в июне. Она ― наш человек на все сто. Причем, насколько я ее уразумел, она как-то знакома с нашим протеже Владом Ломцевичем.
Знаешь что... ― опять призадумался Двинько, ― латвей тебе, Давыдыч, отъехать сегодня же с утра. Не вечером садиться на киевский поезд. Но сей же час двигай ты на региональный экспресс бизнес-классом налегке до Орши. Анонимно. А тамотка на любом проходящем поезде под своей фамилией шасть скоренько в Москву, к твоей Альбине.
Давай-тка предусмотрим некое осложнение с твоим наглым задержанием в Минске или на этой вот белорусской государственной территории без права, без закона.
― Ты так думаешь, Михалыч?
― Пожалуй, да. Не годиться исключать, что малость обескураженный, скажем, ошалевший противник в одночасье не прибегнет к каратэ или к боксу заместо политических шахмат. Разумного Бог вразумляет, осторожного предостерегает, а дурака и вовсе дурковатым делает.
Латвей перебдеть, чем недобздеть, грубо по-армейски говоря.
Обговорив дополнительно ряд моментов украинской командировки Льва Шабревича, Алесь Двинько, в конце концов, дождался очередного краткого сообщения по международному роумингу. Как и следовало ожидать, первой из беглецов деловито отписалась о беспроблемном пересечении белорусско-российской границы Тана Бельская.
За ней кодировано доложил о предварительном успехе в деле экстренной эвакуации Вовчик Ломцевич.
Несколько спустя последовало ― отныне украинское! ― краткое сообщение от благополучно эвакуированного Евгена Печанского.
За окончательный успех общих благонадежных дел Двинько и Шабревич так и не выпили. Постановили отложить таковское питейное дельце до лучших времен в хорошей компании вместе с новоявленными политическими беженцами. Где-нигде в Киеве, например, на будущей неделе. А покамест попросту в Менске посидеть на дорожку. Не помешает и помолиться молча за общее дело.
Отправив восвояси Льва Шабревича в Киев через Москву, Алесь Двинько выключил везде свет в конспиративной квартире, проверил, не горит ли газ на кухне. Запер на шпингалеты балконные створки. А потом и входные двери на замки электронные и механические.
"Во многом еще, должно быть, пригодиться хорошая, нигде никак не засвеченная заговорщицкая квартирка, де профундис".
Домой Двинько шел неторопливой поступью по холодку гуляющего с утреца пораньше старого-старого писателя, полностью погруженного, углубленного в обдумывание новых творческих замыслов и свершений. Ногами по-стариковски не шаркал, но дендрологический возраст есть артрит неладный. То и другое глубоко чувствительны с некоторых пор.
Глава тридцать третья
Мечты, желания, печали
Как он ни мечтал, ну не сумел Евгений Печанский быстренько отделаться от "утомительной в шерсть" Инессы Гойцени. Духу не достало сразу отослать, послать ее куда подальше домой в Белорашку, в приграничную Тереховку. Как ни крути она руль потрепанной "девятки", вот-таки вывезла во благо беглого зека. А прочувствованную благодарность просто так со счетов не сбросишь.
"Кредит не портит отношений!"
В Чернигове Евген все же пожелал переодеться и малость приодеться, вызвав немалое удивление, спаренное шевеление всеми бровями, кривоватое недоумение у трех продавцов тамошнего тряпочного магазина для престижных покупателей. Хотя сначала они с Инессой без малейшего престижа заехали на часок в черниговское отделение правильного банка, где даже в украинской провинции менеджеров трудно чем-либо удивить. Очевидно, им не приходится относительно недоумевать по поводу рабоче-селянского внешнего вида и гопницких транспортных средств состоятельных людей, имеющих многоразрядные банковские счета за границей и привычку пользоваться иностранными платежными системами. Клиент есть клиент, деньги деньгами, а оплата банковских услуг, маржа и проценты ― по прейскуранту.
Вернув себе имидж джентльмена и аудитора на выезде, Евген заодно придал Инессе подобающий облик и дресс-код собственного секретаря. С удовлетворением отметил, что она довольно чутко тотчас преисполнилась переважного достоинства сопровождающего лица или, должно быть, соответствующего эскорта очень важной персоны. Говорливая его спутница ажно приумолкла и призадумалась. "Девятку" вела очень-очень сосредоточенно на киевском направлении. И в придорожный кустарник или в нужники на заправках уж не бегала каждый битый час.
Немного подумав, Евген вынес аудиторское решение скоропостижно не тратить время и деньги на замену машины. Подчас для начала сгодится засратый "жигуль". Для бутафории, скажем, если выступать в роли сирого да убогого политического беженца из задрипанной и задавленной РБ. И без ненужных хлопот насчет новой тачки хватает неотложных дел на сегодня и на завтра.
Прежде всего идут деловые контакты. Затем обустройство на новом месте и заботы о белорусских партнерах, о ком Евгений Печанский ничуть не забыл.
Не доезжая Чернигова, Евген Печанский достал из облачного хранилища постоянно обновляемую копию адресной книги и немедленно загрузил ее в смартфон, еще в Минске врученный ему Алесем Двинько. Ему же и отослал первое сообщение на свободе и о свободе. Затем он озабоченно справился, как идет путешествие у Таны Бельской. Но вот абонентский номер Вовчика Ломцевича пока не доступен.
Смартфон Евген тоже пока не стал менять. Успеется в Киеве подыскать сносный аппарат и загрузить в него бережно заархивированную в отдаленных облачных закромах операционку со всей персональной информацией и привычно обустроенным интерфейсом. Попутно ноутбуком также не помешало бы обзавестись. Если старая рабочая машинка печально сгинула где-то в каком-то прокурорском спецхране вещдоков.
Затем Евген позвонил старинному киевскому приятелю и основательному бизнесмену Андрею Глуздовичу. Оказывается, о бедствиях Печанского тот немало осведомлен их общим знакомым Марьяном Птушкиным. Глуздович много ахал и охал, восторженно изумившись нежданному появлению в Украине, надо было думать, безнадежно застрявшего в тюряге давнего делового партнера.
Ох как кстати, некогда то была весьма креативная идея бизнесмена Глуздовича, порадовать аудитора Печанского украинским гражданством в приятный подарок. Выходит, пришлась к рукам Евгену жовто-блакитная паспортина, ― тут же свел концы с концами Андрей Глуздович. Горя любопытством услышать о крутом побеге из первых уст, он особо не раздумывал, приглашая Евгена к себе в загородный дом. Можно и вместе с любопытной маленькой компанией, ― радушно принял к сведению Глуздович поправку Евгена насчет его нынешних знакомцев:
