– Товарищи солдаты, - постоянно говорил он своим подчиненным, - Караульная служба – есть основа армейской службы в целом.

«Товарищи солдаты», выслушивая эту казенную фразу по несколько раз в день, испытывали неподдельное желание придушить ненавистного поборника устава с погонами старшего лейтенанта.

Отехов самым тщательным образом осмотрел смену караула, сделав массу замечаний по форме одежды, проконтролировал разряжание и заряжание оружия, опять с массой претензий, и приказал идти на смену постов.

Они дошил до ворот части, где находились две сторожевые вышки. Часовые спустились с вышек, повернулись лицом к смене, взяли автомат в положение «на ремень». Лейтенант, строго наблюдавший за происходящим, подал команду:

– Смирно! Рядовой Яшмемедов, на пост шагом марш!

Часовой шагнул вправо, а Яшмемедов занял его место, глядя в противоположную сторону. Орехов опять скомандовал:

– Часовой, сдать пост!

Сонный, круглолицый ефрейтор вскинул правую руку к виску и монотонным заунывным голосом принялся на словах передавать пост. Старшему лейтенанту подобное отношение к караульной службе показалось кощунственным, и он заставил ефрейтора повторить все сказанное дважды, а потом произнес долгожданную для всех фразу.

– Часовой новой смены, пост принять!

Яшмемедов сделал вид, что осматривает вверенный ему объект и, услышав удаляющиеся шаги Орехова, радостно вздохнул, начав карабкаться вверх по лестнице. Когда он занял свое место на вышке, ефрейтор смачно высморкался и заметил:

– Наш «старлей» – конкретный козел.

6:15

Когда Отехов возвращался с развода караула, на площадке перед казармой шла зарядка личного состава. Долговязый сержант показывал упражнения, больше походившие на движения паралитика, а остальные повторяли их, вернее, создавали видимость повтора.

На крыльце казармы, в прохладной тени, на стульчиках сидели два «дедушки» – худой и толстый, оба в трусах, майках и тапочках. В руках они держали зеленые ветки, чтобы отгонять надоедливых мух. «Дедушки» блаженно дремали.

– Не понял, - окидывая взором представившуюся картину, безапелляционно заявил офицер, - Это физическая зарядка или колыхание глистов на солнцепеке?

Сержант разом стряхнул дремоту и принялся гнуться в немыслимых и противоестественных человеческому телу направлениях. Личный состав подхватил это рвение и так же проявлял завидное усердие, но было уже поздно. Отехов, по выражению своих подчиненных, «оседлал раскаленную кочергу», то есть принялся распекать личный состав.

– Еще раз не понял, - сказал он, глядя на «дедушек».

Те открыли глаза, сладко зевнули, нехотя встали и тупо уставились на «наезжавшего» офицера.

– Зарядка, - продекламировал тот, - Для всего личного состава! Ясно?

– Ага, - эхом отозвались «дедушки».

– Не понял! – рявкнул Отехов.

– В смысле, так точно, - миролюбиво пояснил толстый «дедушка» и почесал волосатую грудь.

– Ч-е-е-е-г-о??? – протянул офицер.

– Так точно, товарищ старший лейтенант! – во всю глотку заревели «деды» с такой силой, что их могли услышать и во Владивостоке.

– За нарушение внутреннего распорядка секретной военной части и боевой дисциплины всему личному составу объявляю устное замечание! А лично вам, сержант Карликов, и вам, господа «дедушки», наряд вне очереди.

– Есть! – ухнул двухметровый сержант

– Ну, «духи»! – сквозь зубы процедил худой «дед», - Попа вам сегодня улыбнется много раз! А сейчас бегом марш и ты, сержант, с ними, чтобы в другой раз энергичней шевелил булками!

– Бежим отсюда и до самого завтрака, - пояснил толстый «дедушка», и когда взвод, вздымая пыль, помчался по жаре, бросил своему коллеге, - Никогда не думал, что попаду в такую хреновую часть, где будет такой хреновый взводный.

– И не говори, - засыпая, промямлил худой, - Он, вроде, не тупой, но всё никак не поймет, что на нас – «дедах» вся армия держится.

6:38

Рябинин знал, что пора вставать, но упорно продолжал с закрытыми глазами лежать на мятой простыне в душной комнате. Ему не хотелось открывать их и видеть спящую жену, потолстевшую и поглупевшую за последние годы. Он не хотел больше смотреть на низкий потрескавшийся потолок, голые неровные стены, казенную мебель с инвентарными номерами… Не хотел, но открыл глаза и сделал это.

Рябинин встал, поморщился от собственного перегара, шагнул в соседнюю комнату, мельком глянул на двух близнецов шести лет, мирно спящих в кровати, и еще раз подловил себя на мысли, что не испытывает к ним никаких отцовских чувств. Рябинин прошел на кухню, открыл холодильник с одним и тем же набором продуктов и достал бутылку пива.

Он всегда пил пиво по утрам, а вечером водку. Когда, раз в два месяца, машина ездила в районный центр за продовольствием, он всегда заказывал шестьдесят бутылок пива и тридцать бутылок водки – все это съедало большую часть зарплаты и вызывало бурю возмущения жены, но он все равно так поступал.

Рябинин мастерски, одним движением, открыл бутылку и с огромным наслаждением, зажмурив глаза и смакуя каждый глоток, выпил все пиво. Эти секунды он и считал жизнью, а все остальное просто вечный сортир. Рябинин поставил, пустую бутылку в длинную череду такой же опорожненной по утрам тары и пошел умываться. Умывшись, он всегда брился, глядя в разбитое зеркало, напоминавшее его не сложившуюся жизнь.

Семья Рябининых славилась своими боевыми традициями – все мужчины этой семьи были военными, воевали в Гражданскую, с немцами, японцами, в Израиле, в Афганистане. Сергей Рябинин был отдан в четырнадцать лет в суворовское училище, потом было военное училище ПВО (он хотел в поступать в летное, но помешал хронический отит).

На четвертом курсе отец «нарисовал» сыну его будущие перспективы: после посредственной учебы в посредственном военном заведении, он получит посредственную специальность. Таким образом, Сергея ждала посредственная карьера в виде посредственных должностей, званий и мест прохождения службы.

Отец видел два выхода из этой ситуации: найти себе покровителя в виде какого-нибудь полковника с хорошими связями на теплом месте или жену в виде дочери такого полковника. После семейного совета остановились на втором варианте.

Рябинин-младший стал подыскивать себе кандидатуру. Однако все дочери старшего офицерского состава уже были заняты – многие шустрые курсанты тоже хотели попасть на «тёплое местечко». И все же Сергею повезло, он сумел «охмурить» дочь полковника-тыловика.

Рябинин-старший поздравил сына с крупной удачей, но тот не испытывал никакой радости. Красивый, молодой, спортивного телосложения, образованный, поющий и играющий на гитаре лейтенант на веки связывал свою судьбу с глупой толстухой, несимпатичной, капризной, без всяких интересов и инициатив.

Многие годы Сергея не покидало ощущение, что он женат не на ней, а на ее отце. Впрочем, жаловаться на тестя не приходилось. Отдельная квартира для молодоженов, машина, мебель, всякие дефицитные шмотки, квартира для свата (отец Сергея десять лет стоял в очереди как ветеран Афгана, но не подвинулся в ней ни на шаг), теплое место в штабе округа, внеочередные звездочки…

Ровно семь лет назад (как ужасно давно это было!) жизнь Рябинина круто изменилась. Сначала загуляла жена – эта толстая дура тайком бегала к начальнику столовой для офицеров, от которого вечно разило жиром, потом и жуткой смесью дешевого одеколона с чесноком.

Этой связи Сергей был только рад – ему теперь не надо был исполнять свой супружеский долг с давно опостылевшей ему женой. Уже давно, когда он ложился рядом с ней, его коробило от ощущения гадливости.

А потом жена заявила, что беременна и родила двойню – два симпатичных светловолосых крепыша. Однако у Рябинина были темные волосы, а у начальника столовой светлые. Кроме того, у Рябининых в роду никогда не было близнецов, а у двоюродного брата начальника столовой и родной сестры – были.

С тех пор Сергей возненавидел жену всем существом. Он так и не смог, как ни старался, полюбить детей – ласковых и веселых, привязанных к нему всей чистой детской душой, носящих его фамилию. Он был уверен, что сыновья-близнецы ему не родные по крови.