Рабочие, вспомнив, зачем у них в руках лопаты, продолжили закапывать могилу. Люди молчали, с неодобрением глядя на Федора: ты здесь лишний, уходи! Но в их взглядах не было открытой враждебности. Алина подумала, что так смотрят на тех, кого побаиваются и тем не менее уважают.

Федор тяжело вздохнул, зачем-то уставился на свою ладонь, несколько секунд внимательно вглядывался в складки на коже, а потом его пальцы медленно сложились в кулак.

Алине показалось, что он сейчас опять взорвется, она читала в выражении его лица смешение чувств: гнев, обиду. Но нет, не взорвался. Разжал кулак и с напрягом пригладил свои всклокоченные волосы. Алина буквально слышала мысли людей: «Да уйди же ты наконец!» А еще она отметила, что в деревне теперь будет отличная тема для пересудов.

Федор сунул руки в карманы пиджака, ссутулился и пошел прочь от могилы. Когда проходил мимо Алины, едва не задев ее локтем, она не удержалась от запоздалого упрека.

– Это подло, – сказала эти слова тихо, надеясь, что услышит только он.

Федор остановился и искоса, с прищуром, глянул на Алину.

– Подло? У меня, девочка, на этот счет иное мнение, – он говорил чуть слышно, устало, от давешнего гнева не осталось и следа. – Вы его внучка, верно?

– Да, я его внучка.

Он с грустью усмехнулся:

– В тебе течет его кровь.

– И что, по-вашему, это должно значить? – с вызовом сказала она.

– Надеюсь, ничего. Я очень на это надеюсь.

– Мне кажется, у вас с головой не все в порядке.

Федор хмыкнул:

– Вы удивитесь, но в этой деревушке я самый здравомыслящий человек.

– Кто бы сомневался, – со злой иронией прошептала Алина. Она не отводила взгляда от его глаз. – Вы только что показали свое здравомыслие. Очень, знаете ли, убедительно вышло.

Рабочие излишне торопливо засыпали могилу, люди шушукались между собой, женщина в черном платочке отступила на шаг от Алины, всем своим видом говоря: «Я не подслушиваю! Зачем это мне? Болтайте о чем хотите». Издалека донесся вороний грай – возмущенный, резкий на фоне спокойного шелеста листвы.

– Вы ждете от меня извинений? – Федор вынул из кармана пачку сигарет, но тут же сунул ее обратно.

– Думаю, это было бы правильно. Хотя… не передо мной нужно извиняться.

– Перед ним? – Федор кивнул на могилу, а потом приблизил свое лицо к лицу Алины. Она с отвращением ощутила запах перегара. – А вот этого не будет. Более того, я приду позже и нассу на его могилу, вот так вот.

Он резко плюнул себе под ноги, осунулся еще больше и зашагал к дороге, рассекающей кладбище надвое.

«Странный тип, – глядя ему вслед, подумала Алина. – Надеюсь, я его больше никогда не увижу. Ну почему всегда находятся те, кто старается все обгадить?» В сознании всплыло искаженное яростью лицо мужа, и Алина тряхнула головой: нечего усугублять погаными воспоминаниями вконец убитое настроение.

Рабочие наконец зарыли могилу, установили деревянный крест. Люди возложили цветы и венки, после чего, постояв минут десять, мрачной процессией направились к выходу с кладбища, где ждал автобус.

Алина задержалась. Она задумчиво смотрела на венок «От друзей и близких». В голове возникли слова Федора: «Надеюсь, ты сейчас корчишься в аду, в самом пекле, нелюдь».

– Пойдем, дочка, – окликнула ее идущая в конце процессии пожилая женщина.

Алина отозвалась:

– Да-да, я сейчас, – и тут же мысленно обратилась к покойнику: «Чем же ты так ему насолил, дедушка, что он назвал тебя нелюдем?»

Она вздохнула, перекрестилась и направилась к выходящим на дорогу людям. Сделала несколько шагов и почувствовала головокружение, перед глазами заплясали темные пятна.

– Что за… – она уперлась рукой в ствол тополя.

Тяжело задышала, чувствуя, как надвигается паника: какого черта, что происходит?! Не хватало еще сознание потерять без всякой причины. А еще этот вороний грай… Ей казалось, что отчаянное истеричное карканье доносится отовсюду – звук был острый, точно бритва. И сквозь грай, будто из другой вселенной, слышался шелест листвы. «Не оглядывайся, – шептала листва. – Не оглядывайся…» Алина могла поклясться, что слышала именно эти слова.

И она оглянулась – оглянулась с опаской, ожидая увидеть нечто страшное и жалея, что не прислушалась к словам листвы.

Сквозь вспышки темных пятен разглядела могилу дедушки, венки, крест. Ничего ужасного! Воронье карканье начало стихать: сначала звук притупился, смазался, а потом протяжным хрипом унесся вдаль.

«Наваждение, наваждение», – принялась твердить себе Алина.

Кто-то взял ее за руку.

– Дочка, тебе плохо?

Алина часто заморгала, сплюнула сгустившуюся во рту слюну и посмотрела на пожилую женщину.

– Что?

– Ты вся бледная. Тебе плохо? Может, водички? – Женщина торопливо вынула из плетеной сумки пол-литровую бутылку с жидкостью малинового цвета. – На вот, попей морсика.

Пить не хотелось, и Алина отказалась. Сейчас она чувствовала себя лучше: головокружение прошло, темные пятна перестали плясать перед глазами. После странного приступа остались лишь растерянность и удивление. Она благодарно, хоть и натужно, улыбнулась:

– Пойдемте к автобусу.

– Пойдем, пойдем, дочка. – Женщина погрузила бутылку обратно в сумку. Пока шли к выходу с кладбища, она бормотала: – Это все от воздуха чистого. Ты ведь москвичка, верно? Привыкла дышать всякой гадостью, а тут у нас природа…

Алина слушала ее вполуха, время от времени кивая: мол, вы правы, все так и есть. Слушала, а в голове, как далекое эхо, звучал другой голос: «Не оглядывайся… не оглядывайся…» Частичка наваждения, шутка разума.

Она зашла в автобус и пожелала себе больше никогда не посещать кладбища. Хотя… ради похорон мужа, пожалуй, сделала бы исключение.

Федор оказался прав, во время поминок никто не рассказывал подробностей из жизни Андрея Петровича. Даже сестра его покойной жены Екатерина Васильевна ограничилась общими фразами: «Он был хорошим человеком» и «Они жили с женой душа в душу». Впрочем, как заметила Алина, даже эти слова тетя Катя говорила не слишком уверенно.

Прошло совсем немного времени, и люди, позабыв о скорби, уже трепались на повседневные темы: цены на электричество, наглая новенькая продавщица в продуктовом магазине, наезжающие на Россию проклятые американцы, упавшая во время позавчерашнего урагана береза на окраине деревни… Алина не сомневалась, что скоро дойдет и до песен, благо алкоголя хватало.

Плюгавенький старичок махнул рюмку и заулыбался, демонстрируя отсутствие половины зубов. Будто не на поминки, а на свадьбу пришел. Сидящая рядышком женщина подложила ему в тарелку винегрет:

– Ты закусывай, закусывай, папань, а то до дома тебя не дотащу.

Тетя Катя поспешно прикрыла свою рюмку ладонью, когда суетливый мужичок попытался налить ей водки. Теперь это был ее дом по завещанию Андрея Петровича, но вчера она посетовала Алине: «На хрена он мне сдался? Я уже старая и жить здесь не собираюсь. У меня прекрасная квартира в городе…» Однако Алина видела, что та лукавит: тетка смотрела на обстановку дома взглядом хозяйки, которая прикидывает, что бы переставить, а что бы и выкинуть. Тем более она твердо заявила: «О продаже дома даже думать не хочу, во всяком случае в ближайшее время». Алине отчего-то казалось, что тетка будет бывать здесь чаще, чем в своей квартире в Шатуре. А почему бы и нет? Дом добротный, ухоженный, дедушка не был прижимист в отношении обустройства своего быта. И вообще, деревня Сорокино лет десять как усиленно эволюционировала и в скором времени грозила превратиться в приличный коттеджный поселок. Алина успела заметить, что в северной части деревни, там, где начинались поля, идет строительство новых домов. Сорокино светило хорошее будущее, в отличие от сотен деревушек, которым меньше повезло с расположением и чье настоящее означало тупик.

Алина глотнула апельсинового сока и посмотрела на сидящую напротив молодую женщину. Ее звали Ольга, и она пришла на поминки с мужем и сынишкой. Муж, похожий на упитанного пуделя, сейчас сосредоточенно ковырялся вилкой в тарелке, а сын Сеня вместе с Максимкой смотрели на кухне пятый эпизод «Звездных войн» – для них поминки закончились после наспех съеденной курицы и разрешения Алины включить ее ноутбук.