Верная служанка Матурина и ее помощница, приглашенная Франческо из близлежащей деревеньки по причине ее опытности в этих вопросах, стали обмывать тело, причем вторая не скрывала своего удивления гладкой кожей и хорошо развитым мышцам старца, хотя его худоба и тощие конечности долгое время оставались обездвижены из-за паралича. Поистине, какой же жестокой может быть смерть, которая, ликуя, сейчас демонстрировала свое доминирующее верховенство над жизнью!
Согласно последней воле Мастера, его тело пролежало еще три дня в той же комнате, где он проиграл свою последнюю битву с природой. Франческо Мельци сделал все, чтобы организовать такие похороны, чтобы ни у кого не возникло сомнения в том, что Леонардо умер как верный прихожанин католической церкви, хотя народная молва продолжала обсуждать жизнь и последовавшую за ней смерть Мастера так же, как два монаха возле покойного.
Тело Леонардо обрело вечный покой в монастыре Сен-Флорентен. На кладбище за его телом шли, неся шестьдесят свечей, шестьдесят нищих, которым он завещал милостыню, в четырех церквах Амбуаза отслужили три большие и тридцать малых обеден, семьдесят туренских су были розданы бедным при городской больнице Сен-Лазар. На его могильном камне была сделана надпись: «В стенах этого монастыря покоится прах Леонардо из Винчи, величайшего художника, инженера и зодчего Французского королевства».
Спустя месяц, немного оправившись от отчаяния, Франческо Мельци писал во Флоренцию, сообщая о смерти учителя его братьям по отцу:
«Сер Джулиано и братьям, с почтением. Я полагаю, вы получили известие о смерти мессера Леонардо да Винчи, вашего брата. Горя, причиненного мне смертью того, кто был для меня больше, чем отец, выразить я не могу. Но, пока жив, буду скорбеть о нем, потому что он любил меня великой и нежной любовью. Да и всякий, полагаю, должен скорбеть об утрате такого человека, ибо другого подобного природа не может создать. Ныне, всемогущий Боже, даруй ему вечный покой».
Мельци долго пребывал в состоянии горя, едва не убившего его. Он стал владельцем большого количества количества томов рисунков и записей учителя. Он взял их домой, в Милан, и бережно хранил как священные реликвии. Мельци старался из этого бесчисленного и неупорядоченного собрания бумаг составить xотя бы одну книгу – «Трактат о живописи», – над которым Леонардо работал последние двадцать пять лет своей жизни и который так и не закончил. К сожалению для будущих поколений, Мельци не оставил воспоминаний о Леонардо, и не сделал никаких комментариев к его трудам, хотя они надежно хранились в его руках полвека. Умирая, он завещал их своему приемному сыну Орацио, будучи убежденным, что тот будет обращаться с ними так же бережно.
Увы, спустя некоторое время Орацио распорядился поднять на чердак старые рукописи, «принадлежащие некоему Леонардо, умершему пятьдесят лет назад». Это и было началом безжалостного расточительства наследия Леонардо. Часть их была раскрадена, другую часть Орацио отдал скульптору Помпео Леони, который обещал передать манускрипты королю Испании, а многое просто не сохранилось, будучи уничтоженным за ненужностью или непониманием их значимости по причине полнейшего невежества вандалов, через чьи руки по какому-то злому умыслу прошли рукописи Гения. Ведь невежество – это упрямый отказ от познания. Невежество ненавидит всё, что недоступно для понимания. И оно напрочь отрицает всё, что требует напряжения, усилия мысли или изменения точки зрения.
Несмотря на такие варварские растраты, до наших дней дошло несколько тысяч рукописных страниц Леонардо. Четырнадцать рукописей попали в Амброзианскую библиотеку в Милане, тринадцать по приказу Наполеона Бонапарта были увезены во Францию – в их числе «Атлантический кодекс», позднее вернувшийся в Милан. Многие другие рукописи из собрания после злоключений и блужданий по свету нашли убежище в Виндзорской королевской библиотеке, Британском музее, Библиотеке наук и искусств Восточного Кингстона, библиотеке Холкан холл лорда Лестера. Самая объемистая – «Атлантический кодекс» – состоит из 1222 переплетенных вместе страниц, перемешанных без всякой системы, под влиянием минутных увлечений, и в соответствии с настроением их автора. На одних и тех же страницах можно увидеть математические вычисления, различные эскизы, геометрические задачи, хозяйственные счета, изображение дыхательной системы человека, морские приливы и отливы, представления о работе глаза, об испарении воды с поверхности Средиземного моря, о природе града, какие-то чертежи, формулы и многое другое, до сих пор не полностью понятое ученым миром. Но единственное, что здесь можно видеть совершенно отчетливо, так это бескрайний горизонт полета мысли Леонардо, его неутолимая жажда все постичь и подвергнуть анализу.
…Вновь послышался колокольный звон, тот самый, что по приказу короля Франции сопровождал похоронную процессию. Своей завораживающей силой, неимоверной мощью и благодатной красотой, он духовно возвышал, объединял и лечил души скорбящих по навсегда покинувшему их Гению.
ГЛАВА 3
Колокола не переставали звонить, разбудив Марко утром следующего дня. Он не сразу смог понять, что это был звук будильника, электронный циферблат которого показывал 7.30 утра. Что это было? Ночные видения были настолько реалистичны! Его ломило и он чувствовал разбитость и сильную вялость, овладевшую его телом. С трудом оторвав голову от подушки, он вылез из под одеяла и медленно побрел на кухню.
Выпив стакан воды натощак, Марко тщательно почистил зубы и умылся. Он не смог изменить устоявшейся с годами привычке выпить чашечку кофе, будучи все это время погруженным в свои раздумья. Вчера вечером синоптики обещали осадки, и, как ни странно, они не ошиблись. За окном действительно было хмуро. Марко, одевшись по погоде, повязал на шею подарок мамы на День Ангела – легкий серый шарф популярной итальянской марки Tranini, сочетающий тончайшую нежную шерсть молодого ягненка и шелка.
Ему, итальянцу, был свойственен тонкий эстетизм и врожденное чувство вкуса. Он надел кожаные перчатки и взял подмышку своего преданного друга – зонт, сопровождавшего его почти повсюду. Его черный зонт-трость, с которым он подружился еще во время учебы на Туманном Альбионе, был как новый и имел солидный, представительный вид, служа своему хозяину без единой поломки в течение вот же почти девяти лет – он поистине стал неотъемлемой частью его гардероба, не подводя своего хозяина ни во время непогоды, ни в жаркую солнечную погоду. Захватив портфель с конспектами, и взглянув на наручные часы – было 8.30 утра, профессор вышел из дома. В специальном шкафчике у входа в дом не было газет.
«Похоже, Джерпонимо еще не приходил», – подумал он о почтальоне, «хотя разве он приходит так рано?» – Марко тут же упрекнул себя в рассеянности. Раскрыв зонт над головой, он направился своим обычным маршрутом в сторону Университета.
На ещё вчера безмятежном и спокойном небе сейчас кружились хмурые, угрюмые, свинцово-серые тучи, задавившие слабое утреннее солнце своей тяжестью. Светило, как будто растерявшись, почти совсем скрылось за их неповоротливыми боками… Сверкнула молния, а через несколько секунд невдалеке пророкотал гром, подтверждая своим глухим ворчанием, что вот-вот на землю обрушится ливень. Марко съежился от холода и поправил свой шарф, пытаясь инстинктивно спрятаться от неотвратимо надвигавшейся первой в этом году грозы. Зато деревья, цветы и трава начали радостно трепетать, разворачиваясь в ставшем сразу прохладным воздухе и радуясь влаге… капли дождя падали на землю, будучи без следа поглощёнными землёй. Следом за ними летели другие, более крупные и сильные капли, их становилось всё больше, они сталкивались боками, суетились, теснились и толкались. И вот они уже сливаются в сплошные потоки и дождь расходится, уже льёт, как из ведра. Весна уже полностью захватила власть в свои руки. Всё дышит новизной и свежестью, хотя как-то тяжело, тягостно и отчего-то вовсе не радостно было на душе. Успокаивало лишь то, что когда закончится дождь, на деревьях начнут лопаться почки, а в воздухе запорхают бабочки и появится радуга – первая весенняя радуга.
