Предчувствуя приход смерти, он попросил Франческо Мельци позвать священника. Все удалились, когда в комнату вошел священнослужитель со Святыми Дарами. Вскоре, выйдя от умирающего, он сообщил присутствующим, что Леонардо исполнил обряды Церкви со смирением и преданностью воле Божьей, исповедавшись и прося прощения у Бога и людей за то, что «не сделал для искусства всего, что мог бы сделать».

Доминиканец, уловив последнюю фразу, с удовлетворенной улыбкой на лоснящемся лице, кивнул головой – ни для кого не было секретом, что Леонардо при жизни не отличался набожностью и придерживался вовсе не монашеского образа жизни. Однако, он, этот строгий блюститель церковных канонов, особое внимание уделил тому, что Леонардо в своей исповеди все-таки не каялся в содеянных грехах, а вновь, как и всегда, говорил об искусстве.

– Что бы люди ни говорили о нем, сын мой, – провозгласил священник, обратившись как бы к Франческо, но уставившись на доминиканского монаха, – он оправдается, по слову Господа: «блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят».

Приняв причастие, Леонардо, взяв руку своего друга Франческо, прошептал последние слова: «Как хорошо проведенный день приносит счастливый сон, так плодотворно прожитая жизнь доставляет удовлетворение. Я чувствую себя как вода в реке. Меня уносит течение смерти…».

Ночью начались приступы удушья, и Мельци боялся, что он умрет на его руках. Сколь ужасно это равенство перед страшной смертью, поражающей Гения наравне с ничтожеством, когда стерта грань между драгоценной жизнью и бесполезной! К утру 24 апреля, на Светлое Христово Воскресенье, Мастеру стало легче. Но, так как он все еще задыхался, а в комнате было жарко, Франческо открыл окно.

В голубом небе летали белые голуби, и с шелестом их крыльев сливался звон пасхальных колоколов. Умирающий уже не видел и не слышал ничего. Ему грезились каменные глыбы, которые, падая, хотели задавить его; он хочет приподняться, сбросить их, но не может – и казалось, борьба эта не имеет конца. И вдруг, с последним усилием, он освобождается и летит на исполинских крыльях вверх – впервые в своей жизни ощущая на себе это удивительное чувство бесконечного полета вверх. Ему казалось, что сейчас он испытывает наивысшее наслаждение от воплощения самой главной своей мечты, мечты всей его жизни! Сердце Леонардо билось еще несколько дней, хотя он не приходил в себя.

Наконец, утром 2 мая, Франческо заметил, что грудь его больше не поднимается от каждого вдоха, а дыхание его слабеет. В нем еще тлела жизнь, но она догорала на глазах как тонкая свеча. Монах стал читать отходную молитву. Через некоторое время ученик, приложив руку к сердцу учителя, почувствовал, что оно уже не бьется. Смерть не делает различий ни для кого! Душа Мастера отлетела, словно показывая пример немощному телу, которое всю свою жизнь безуспешно пыталось научиться летать.

Франческо, с обильными слезами, закрыл ему глаза, затем бросился к кухарке Матурине со словами:

«Это Салаи… Салаи погубил его!». Та, утешая, похлопала его по спине, приложив руку к заплаканному своему лицу. Лицо умершего не изменилось, храня на себе выражение, которое часто бывало при жизни – глубокого и тихого внимания.

В это время за красным бархатным занавесом его комнаты засияло ранее майское солнце. Свет и тепло заливали зелёные поляны и свежую листву платанов парка, пели птицы и цвели цветы, – он так и не смог разгадать тайны той необъяснимой радости, которую они дарят людям. Дубовые доски пола его спальни казались сейчас золотыми от солнца, и из окна было видно, как весело развеваются в небе узкие флажки над башнями замка. Радостная волна вечного обновления разливалась по земле, и была высшая несправедливость в этом финале великой драмы его жизни, который разыгрывался на постели, так похожей сейчас на маленькую сцену.

В это время, снизу, из мастерской, где проводил свои дни Леонардо, прикормленный им крошками воробушек влетел в комнату, где лежал покойник. Покружившись над ним, среди погребальных свечей, горевших мутным пламенем в становившемся мощным сиянии солнечного утра, серая птичка опустилась по старой привычке на сложенные руки Леонардо. Потом вдруг встрепенулась, взвилась, взлетела до потолка и через открытое окно улетела в небо, с веселым чириканьем. И Франческо подумал, что в последний раз учитель сделал то, что так любил – отпустил на волю крылатую пленницу. Он вдруг вспомнил сказку, которую как-то рассказывал ему маэстро Леонардо. Сказку о завещании Орла.

Старый орел, что давно потерял счет годам, жил в гордом одиночестве среди неприступных скал. Но силы ему стали изменять, и он почувствовал, что конец его близок. Мощным призывным клекотом орел созвал своих сыновей, живших на склонах соседних гор. Когда все были в сборе, он оглядел каждого и молвил:

— Все вы вскормлены, взращены мной и с малых лет приучены смело смотреть солнцу в глаза. Вот отчего вы по праву летаете выше всех остальных птиц. И горе тому, кто посмеет приблизиться к вашему гнезду! Все живое трепещет перед вами. Но будьте великодушны и не чините зла слабым и беззащитным. Не забывайте старую добрую истину: бояться себя заставишь, а уважать не принудишь.

Молодые орлы с почтением внимали речам родителя.

— Дни мои сочтены, – продолжал тот. – Но в гнезде я не хочу умирать. Нет! В последний раз устремлюсь в заоблачную высь, куда смогут поднять меня крылья. Я полечу навстречу солнцу, чтобы в его лучах сжечь старые перья, и тотчас рухну в морскую пучину…

При этих словах воцарилась такая тишина, что даже горное эхо не осмелилось ее нарушить.

— Но знайте! – сказал отец сыновьям напоследок. – В этот самый миг должно свершиться чудо: из воды я вновь выйду молодым и сильным, чтобы прожить новую жизнь. И вас ждет та же участь. Таков наш орлиный жребий!

И вот, расправив крылья, старый орел поднялся в свой последний полет. Гордый и величавый, он сделал прощальный круг над скалой, где взрастил многочисленное потомство и прожил долгие годы.

Храня глубокое молчание, его сыновья наблюдали, как орел смело устремился навстречу солнцу…

Навстречу солнцу! – эхом отозвалось в голове у Франческо, и в этот момент он услышал лошадиное ржание и топот копыт – это король Франциск и рыцари из его свиты поспешно погоняли коней, надеясь застать в живых умирающего. Всадники приблизились к замку, когда солнце было в самом зените. Увы, их старание не опоздать было тщетным. Переступив порог, король более не сдерживал слез. Стуча высокими каблуками, он быстро подошел к постели, опустился на колено, приподнял голову покойного, которого он почитал как родного отца, и, убедившись в его кончине, припал к мертвой руке, а тело его сотрясалось от рыдания.

В присутствии Его Величества короля Франции монахи наконец-то прекратили обсуждение своих вечных вопросов, неуместных возле покойника, найдя сейчас занятие поинтереснее; они внимательно наблюдали за плачущим над телом Леонардо королем. Видимо, только смерть могла положить конец их вечной полемике об истине.