Красивые, привычные к мелкой работе энтомолога пальцы Алексея, задирали, комкая, подол платья Ланы, осторожно поглаживая её бедро, переходя на ягодицы, чуть прикрытые кружевом белья. Мужчина, оторвавшись от губ Морозовой, перешёл на её шею, горячо дыша и уткнувшись носом в изящную ложбинку между ключицами девушки.
Когда Лане уже казалось, что скоро их ласки перейдут за грань поцелуев, Коршунов неожиданно остановился и, глядя блестевшими в свече огоньков свечей глазами на Морозову, спросил:
― Ты выйдешь за меня замуж? ― наконец-то Лёша говорил тихо, что скрадывало лёгкую картавость его речи.
― Да, ― произнесла, смаргивая непрошенную, прозрачную слезинку, Лана. Ей вдруг стало трудно дышать, а сердце, успевшее немного успокоиться после ласк мужчины, вновь забилось с утроенной силой. Как же долго она этого ждала.
Коршунов тем временем быстро подошёл к шкафу, порылся в ящике и достал оттуда маленькую белую коробочку. Вернувшись к Лане, которая даже зарделась от смущения и предвкушения, рассеяно теребя кончиками пальцев края лепестков розы, Алексей мягко взял в свою ладонь правую руку девушки и, оттопырив её безымянный палец, плавно, словно растягивая удовольствие, надел на него кольцо. Серебряное кольцо в виде витка спирали с цветком из трёх лепестков в форме крохотных сердечек и маленьким прозрачным драгоценным камешком в центре.
― Через полгода будет золотое, ― улыбнулся довольный собой Лёша. ― Пока что только вот это.
― Я подожду, ― тихо ответила Лана, порывисто прижимаясь к мужчине и чуть ли не сдавливая его в объятиях.
Ей было двадцать лет ― прекрасный возраст любви и надежд, времени было не занимать.
========== 37. Наташа ==========
Комментарий к 37. Наташа
Жанры: Songfic, Психология, Учебные заведения.
Предупреждение: Нехронологическое повествование.
Стрелка наручных часов неумолимо ползла к отметке «10». Альберт Мейер устало поднял глаза от экрана монитора и, чуть скосив взгляд, посмотрел на сидящую рядом с ним Наташу, которая, упорно делая вид, что совсем не устала, уже давно не слушала его, прибывая на грани сна и бодрствования. Её очки в чёрной пластиковой оправе сползли на нос, угрожая в любой момент упасть, а растрёпанные пряди светло-русых волос, выбившись из косы, рассыпались по плечам: Нехлюдова часто запускала в волосы пальцы, когда ей не удавалось, скорректировать данные или же «не шёл» текст.
В такие минуты Наташа была удивительно милой и доброй, не отпускала свои шуточки, не улыбалась задорно и дерзко, не смеялась дурацким смехом, когда Альберт с сарказмом отмечал её или чьи-то недостатки, или же просто рассказывал о чём-либо. Нехлюдова вообще была очень необычной девушкой и студенткой, за долгие тридцать лет работы в университете Мейер не встречал таких. Обычно студенты боялись его, редко ходили на лекции и предпочитали сдавать долги и обязательные нормы латыни другим преподавателям, но Наташа, словно бросив вызов всему студенческому обществу, первая подошла к нему и заявила, что хочет рассказать часть обязательного минимума. Наташа просто любила эпатировать публику, он это понял почти сразу, после того, как вдруг решил сам заговорить с ней.
Он позвал её на конференцию студентов, аспирантов и молодых специалистов вольнослушателем и был немало удивлён, когда Наташа пришла и, устроившись на первом ряду, не сводила глаз то с него, то с выступающих участников. А после конференции она подошла к нему и попросилась в подопечные. Альберт ожидал этого, но всё равно был польщён и даже улыбнулся довольной и несколько смущённой Нехлюдовой, и пригласил её на практику. С ним. Наташа поломалась пару недель и всё-таки решилась поехать.
На практике она имела вид лихой и придурковатый, без конца шутила, причём хорошо, прилежно выполняла свою работу, а вечерами, усевшись на кровать-нары и скрестив ноги, играла на гитаре «Мельницу» и «Арию». Мейер не был любителем этих исполнителей, но красивый и сильный голос Наташи пробирал его, заставляя сидеть до самого конца. Иногда она играла на вечернем костре, и тогда он, не обращая внимания на назойливых комаров, сидел и слушал, как поёт его любимая студентка. Только ли студентка? Мейер тогда вдруг с ужасом понял, что он, умудрённый жизнью и закалённый годами общения со студентами и преподавателями, немолодой уже мужчина, влюбился в юную маленькую Наташу Нехлюдову, которая продолжала ходить по стационару, петь песни и работать, упорно пересекаясь с ним.
Одному богу известно, каких усилий стоило Альберту не подавать виду, что Наташа ему небезразлична. Для приличия он даже придирался к ней время от времени, но когда аспирант Саша решил, по своей дурной привычке, оставшейся у него ещё со студенческой скамьи, приударить за Наташей, то Мейер сделал зарвавшемуся молодому человеку жирный намёк на то, что здесь, вдали от города, закон ― тайга, а прокурор ― медведь. И что медведей нет в округе на ближайшие двадцать километров, как и любого человеческого жилья. Саша намёк понял и, поныв, поорав и пожаловавшись на судьбу, отстал. Уехал в ночь в город. Альберт даже помахал ему ручкой вслед, с радостью подумав, что теперь-то Наташа точно его. И тут же одёрнул себя, обругав за такие мысли. Преподаватель и студентка ― что может быть пошлей и банальней?
Но, тем не менее, он делал всё, чтобы быть с ней рядом. Смотреть на неё, вдыхать запах её шампуня, изредка, будто случайно, касаться рукавом Наташиных плеч, забирать предметы из её маленьких рук, непозволительно долгое мгновение задерживаясь кончиками своих пальцев на её пальцах, огрубевших от работы. Альберт чувствовал себя героем мелодрамы, влюблённым дураком, но то, что происходило в его сердце, было самым чудесным за последние годы. То было поистине волшебное лето.
Так прошло два года, в течение которых чувства Мейера то затухали, то разгорались с новой силой. Он просто не мог спокойно смотреть на Наташу и всеми силами, стараясь не подавать виду, искал способы нагрузить её работой, чтобы она чаще приходила к нему. Когда перед ним замаячила перспектива очередной весенней конференции, то Альбер пространно высказался Наташе, что она просто обязана поучаствовать. Месяц-другой всё было тихо, а затем Нехлюдова пришла к нему, и начались трудовые будни.
Мейер, желая продлить время, проведённое с Наташей тет-а-тет, вредничал и придирался к работе студентки, заставляя её переделывать написанное много раз. Не единожды он видел, как она, плотно сжав губы и глядя на него влажными глазам, готова была сорваться, бросить ему в лицо листы черновиков с неудачными распечатками и закричать так, чтобы эхо отозвалось в пустынном коридоре: «подавись ты своей наукой, сволочь бородатая!». Или применить ещё какое, более крепкое ругательство, но всякий раз сдерживалась.
После была ещё одна поездка, прошедшая точно так же, как и первая, а затем наступила зима и время курсовой работы. За это время Мейер стал замечать, что отношение Наташи к нему изменилось. Она стала мягче, спокойнее, но вместе с тем импульсивней, начала совершать странные, порой нелогичные поступки, в которых чётко угадывались забота и внимание.
Мог ли он надеяться на взаимность с её стороны? Альберт был не настолько влюблён и глуп. Она молода и привлекательна, он сохранил крепость и даже не поседел, но ему уже пятьдесят восемь, а Наташе едва исполнилось двадцать один. Мейер реально смотрел на вещи. Что бы ни значило поведение Нехлюдовой, это не могла быть взаимность. Точно не могла. Да, она широко улыбалась ему при встрече, пыталась подкормить принесённым из дома или купленными в буфете вкусностями, махала ему рукой при встрече, балансируя на тонкой грани уважения и фамильярности. Но Алберт считал всё это лишь следствием проявления обычной человеческой симпатии, возникшей вследствие долгого общения. Не более.
