Руки. Мои, Джорджа, Крафта. Анита, казалось, черпала из них какую-то чудесную энергию. До последних дней я и не подозревал, насколько это было важно для нее. Впрочем, тут нечему удивляться. Главная причина, почему мы стали любовниками, заключалась именно в моих руках!

Ее дом был под стать им — большой и вместительный. Выстроенный из камня, отгороженный высокой оградой от мира, он напоминал замок, внутренность которого окаменела в роскоши старого убранства. Эксцентричные треугольные башенки по краям крыши; подобие рва; окованные железом ворота — все это выглядело странно среди многоэтажных громад двадцатого века. Ветер стонал в кронах гигантских сосен и кипарисов, обступивших каменные стены, однако шум их стихал на стороне, обращенной к пляжу. Внутри здание украшали темные потолки, каменные стены и камины почти в каждой комнате. По ночам в просторной зале на мерцающей стали древних доспехов отражался каминный огонь и витали призраки ушедших эпох.

После нежных объятий Анита брала мои руки и прижимала к груди. «Твои руки сильны, как волны, — шептала она. — Отдай мне их силу!»

Но однажды, выпустив из своих мои руки, она пробор- мотала: «Даже волны умирают» — и потянулась за иглой, лежащей на туалетном столике.

Она и ночью не расставалась с ней. Это злило меня. Сидя в лунном блеске, обнаженная Анита вдруг напоминала мне своей кожей блеск иглы. Все увещевания убрать иглу куда-нибудь подальше были безрезультатны: «Нет, я не могу без нее». Тогда это казалось странным. Теперь уже ничего нельзя изменить.

Анита. Игла. Джордж. Руки. Заколдованный круг. Если б я сумел раньше выбраться из него! Стоя рядом с Джорджем, я наблюдаю за работой взмыленных полицейских. И не чувствую ничего, кроме горечи утраты: сначала Крафт и Анита, теперь Джордж и я. Не знаю, найдут ли они кого на дне этой ямы, но разве это меняет дело? Один мертвец уже лежит у моих ног…

Однажды ночью я почувствовал страх. Постепенный, подавляемый моей страстью к Аните, он подкрался ко мне во время одной из вечерних прогулок. Я направлялся к машине, оставленной во дворе, когда стоны Джорджа прорезали темноту за домом. Услышав мои шаги, он затих, сгорбившись на земле неподалеку от недавно разбитого цветника. На коленях у него лежал Сакс, борзая Аниты. На мое приближение Джордж не реагировал. Его голова, похожая на кочан капусты, покоилась на тяжело вздымавшейся груди, и над всем этим царило полное молчание.

— Плохо, старина? — спросил я растерянно. — Может быть, позвать Аниту?

— Нет! — захрипел он с натугой. — Я не люблю ее. Она нехорошая.

Дрожа от возбуждения, он суетливо погладил голову Сакса своей громадной ручищей, на добрую треть больше, чем моя рука. Собака ответила взмахом хвоста.

— Она велела сделать плохое…

Тогда эти слова проскользнули мимо моих ушей. Они были типичны — детские жалобы, беспричинные обиды. Однажды, по словам Джорджа, Анита бегала за ним со спицей по дому. Тогда я не поверил ему. Мало ли что мог рассказать Джордж.

— Отправляйся-ка спать, дружище. Простудишься.

— Я слушаю, — его голос помрачнел. Из глупого любопытства я поинтересовался, что именно он слушает, и это было началом моего страха.

— Голос мистера Крафта. Он разговаривает со мной каждую ночь, — нехотя отвечал Джордж, по-детски отводя глаза и продолжая поглаживать собаку.

— Крафта нет, — напомнил я ему. Бедняга затряс головой:

— Это он, он… Я слышу его. Как вас… Он разговаривает со мной… Да, мистер Крафт…

Всю последующую неделю я не видел во дворе Сакса. На мой вопрос, что с ним случилось, Анита ответила, что собака подохла. Только три недели спустя, в порыве откровенности, Джордж признался, что в тот вечер убил собаку по приказу хозяйки и похоронил в маленьком цветнике возле ограды. Это и было то «плохое», о чем он так сокрушался в ту ночь.

В тот момент меня уколола маленькая иголочка страха, в дальнейшем переросшая в более глубокое чувство.

— Чем тебе помешал Сакс? — спросил я у Аниты, рассерженный.

Она пожала плечами:

— Собака состарилась. Что толку держать ее в доме? Вдобавок она напоминала мне о Крафте.

Ее рука метнулась к иголке в платье; голос зазвенел на высокой ноте:

— Я не могу вынести никаких воспоминаний о Крафте, не мучь меня!

А между тем страх в образе Джорджа уже поджидал меня за домом. В один из таких вечеров мне пришлось испытать настоящий ужас. Анита и я вернулись с театрального представления. Выход был неудачным, и мы едва не поссорились; не разговаривали до самого, дома… Уже в спальне я примирительно тронул ее за плечо — и отшатнулся, потрясенный неожиданным воплем.

— Крафт! Не надо! — кричала, извиваясь, Анита. Через миг она ослабела.

— Крафт… Мне показалось, что он снова вернулся, — извиняющимся тоном сказала она потом.

— Почему?

— Руки. Я на мгновение подумала, что это его руки.

— Но мои, наверное, поменьше?

— Да, но они такие же сильные! Дай твою руку. Нет обе! — И она обняла их, прижала к груди, в течение часа согреваясь и согревая их своим телом.

Однажды Джордж буквально поймал меня, когда я вышел в сад. Положив мне на плечо свою громадную ручищу, он поволок меня на прежнее место.

— Мистер Крафт хочет поговорить с вами! — пробормотал он прерывающимся от волнения шепотом.

Не обращая внимания на мои протесты, он притащил меня, как мешок с мукой, к тому самому цветнику, где был похоронен несчастный Сакс.

— Он велел мне привести вас сюда. Не вырывайтесь.

— Джордж, мне пора идти!

— Мистер Крафт разговаривает со мной, слышите? Каждую ночь. Он просит меня помочь. Послушайте!

— Ради бога, Джордж, никого здесь нет! Оставь меня в покое!

Кочанная голова принялась покачиваться из стороны в сторону: «Да, это он… Я привел его, мистер Крафт! Да, искал… Это тот человек, мистер Крафт…»

Кроме Джорджа, ни один голос не нарушал ночной тишины. Но сам факт, что я стоял, прислушиваясь — быть может, минуту или две, — свидетельствует о том, что паутина этой истории опутала меня глубже, чем я того хотел.

Мое нежелание прислушиваться рассердило его. Он с неприязнью выпустил меня: «Подождите, она и до вас доберется, эта мисс Анита. Она скверная. Ненавижу ее!»

Не пьян ли он? Прежде я уже говорил Аните о поведении Джорджа. «Я поговорю с ним, — сухо обещала она. — Не обращай на него внимания».

Однако его предупреждение: «Она и до вас доберется!» — прочно засело в моем мозгу. После летних каникул я решил не возвращаться в свою холостяцкую квартиру, и Анита не возражала против такого решения. Порой мне казалось, что я совершаю ужасную ошибку, но уже ничего не мог изменить: своей хитростью и женским коварством Анита была сильнее меня. Она очаровала меня, наверное, так же легко, как Крафта или Джорджа. Сила ее обаяния удерживала меня рядом: такая сила сначала притягивает, а потом разрушает до основания. Я понимал это, но необъяснимая усталость мешала мне противиться колдовству.

Итак, я переселился к Аните. Вечерние прогулки, пляж, объятия в лучах луны — мы были счастливы, как только могут быть счастливы двое влюбленных. Мои руки, шептала она, напоминают руки ее отца. Ее часто посещала мечта, некое туманное видение, как она играла в детстве, сидя у отца на коленях, а он подбрасывал ее и ловил своими добрыми, ласковыми руками.

Руки. Они не покидали ее ни на миг. «Обещай, что не будешь бить меня, часто шептала она. — Ты же знаешь, Крафт…» При этом ее пальцы касались острия иглы, словно испрашивая защиты у поблескивающего металла. «Однажды отец ударил меня… Лучше бы он уронил… Тони, обещай мне…»

Однажды она все же вывела меня из терпения. Вид ее иглы, с которой она не расставалась даже в постели, угнетающе подействовал на меня.

— Зачем ты ее носишь? — тогда я, как мог, пытался избежать ссоры.

— Привыкла. Как ты к своим сигаретам! С ней мне спокойнее, — был ответ.

— Немедленно выбрось ее! — приказал я, но Анита, казалось, не слышала.

— Я не могу без нее, милый.