– Идем на Рекорды!
И мы набросились на пиво с новыми силами. Я достал блокнот, который прихватил с собой специально для продолжения Вакхических Песен, но все имеет свой предел. Песни получились настолько «вакхическими», что я храню этот блокнот лишь ради хохмы, потому что ни один черт не разберет, что в нем накарябано. Остальные подробности уже начинают стираться в моей памяти. Помню, вдруг куда-то исчез вошедший в раж Толстяк (а пошел он в Гогу). Наконец я двинул на его поиски и обнаружил его в противоположном углу в обнимку с каким-то Ветераном. Ветеран мотал сизым носом и что-то рассказывал про войну, а Толстяк кивал лохматой головой, поддакивал и бормотал что-то типа: «Да, батя… я понимаю… ты воевал… выпей пивка, батя…». Я совсем забыл упомянуть, что Толстяк очень любил Ветеранов. Я напомнил Толстяку, что мы еще не умерли, и вернулся к Джеггеру. В общем, подвожу итоги нашего вечера: Толстяк – 17 кружек, я – 13, Джеггер – 11. Это был Рекорд, до сих пор не превзойденный никем! Правда, после семнадцатой кружки Толстяк просто-напросто упал, и нам пришлось волочить его до Кировской и сажать в метро. После этого он поехал к Марине, где влез в пьяную драку, и в понедельник пришел в Школу с перебитым носом, двумя фингалами и злой как черт. Вот так иногда кончались наши пивные эпопеи. В тот день мы торжественно поклялись больше никогда не ходить на Покрова и скрепили нашу клятву рукопожатием. И как бы завершая Покровский Период, я все же не удержался и поставил в конце свою точку.
Через неделю или две мы с Толстяком заглянули на Покрова, и я установил свой личный Рекорд – 15 кружек. До Толстяка я правда не дотянул, но зато домой доехал нормально. Толстяку в тот день пиво что-то не пошло, он с трудом дотянул до десятой, что не помешало ему прихватить полную кружку с собой (У метро выпьем, – сказал он), но не пройдя и двух метров, он поскользнулся, замахал руками, уцепился за меня, и мы дружно покатились по утоптанному снегу, не только разлив пиво, но и потеряв саму кружку.
С тех пор мы лишь два раза нарушили нашу клятву и зашли на Покрова, и оба раза, как вы увидите позже, кончились для нас весьма печально.
ЭПИЗОД 5
27-го сентября 75-го образовалась бит-группа «Голоса Планеты». В ее состав входили, как принято говорить, три молодых музыканта: я, Маэстро и Нарцисс. Мы вместе учились в девятом классе 43 школы, с Маэстро мы сидели за одной партой, а Нарцисс сидел за нами. Маэстро тогда еще не был маэстро и играл на гитаре так, как я сейчас играю левой ногой; я же знал только три аккорда, да и то на семиструнке, поэтому спешно начал переквалифицироваться на барабанщика. Но я не буду подробно описывать нашу музыкальную эпопею, так как Историю Группы вы можете прочитать… в Истории Группы, если меня хорошенько попросите.
Окончив школу, мы практически перестали репетировать, Маэстро вполз в потогонный МВТУ, я пошел работать в Контору, Сквам (наш пианист и продюсер) поступил в Текстильный, а через год и Нарцисс проник в Керосинку, и связь с ним почти оборвалась.
Последний наш «диск», который мы записали в полном составе, по счету был одиннадцатым, а все последующие вплоть до 18-го были записаны мною и Маэстро примерно за два года. И вдруг – резкая смена декораций. Остальные альбомы напеты тоже дуэтом, но совсем в ином составе: я и Нарцисс. Так в чем же дело, может спросить нетерпеливый читатель? Объясняю.
Я начал пить зимой 76-77-го, пытаясь залить вином рану, которую нанесла мне моя Великая Любовь. Моими постоянными собутыльниками были сначала Гриф, а потом Позднячок. Но все это было отдельно от репетиций Голосов Планеты. Но… менялось время, менялись люди. Нарцисс пропал из поля зрения надолго, но осенью 79-го я внезапно обнаружил, что он пьет как сапожник. Сначала мы собрались на Ноябрьские праздники. Мы умудрились пропьянствовать пять дней подряд, причем пили и у Нарцисса, и у одной нашей бывшей одноклассницы, и у Капы (в то время я как раз крутил с ней любовь), а остатки вина я допивал в подъезде. Вся эта Вакханалия подробно описана мной в поэме «In To Goga!».
С этого эпизода я открыл для себя Нарцисса как удобного собутыльника, и зацепился за него крепко, тем более, что в это время он купил кинокамеру, и всей компанией мы снимали фильм из жизни шпионов; так что виделись мы с ним часто. И вот – три события подряд: День Рождения Нарциссовой подруги Светки, на следующий день – День Рождения Нарцисса, куда мы с Грифом принесли три бутылки водки; и через две недели – День Рождения самого Грифа. За это время было выпито колоссальное количество спиртного, и мы с Нарциссом окончательно объединились. Мы пили у меня, а чаще у него дома, и так стали появляться на свет новые альбомы Голосов Планеты. Так я РАЗНООБРАЖИВАЛ свое существование: в Баннере пил с Воронами, а в районе – с Нарциссом, не забывая регулярно наведываться в Контору на репетиции группы «Лицом к Лицу», где мы больше пили, чем репетировали.
Нарциссовый Тандем длился долго. Как только стаял последний снег и немного потеплело, мы начали делать вылазки в Наш Лесок. Обычно мы брали пузырь портвейна, четыре бутылки пива, баночку консервированных голубцов и батон хлеба. Как это ни странно, нам этого тогда вполне хватало. Я постоянно носил с собой ДЖЕНТЕЛЬМЕНСКИЙ НАБОР: консервный нож, нож обычный, чайную ложку и стакан. Мы изучили Лес вдоль и поперек, знали каждую дорожку и тропинку, наметили для себя любимые лавочки, и Лес всегда принимал нас как родных. Тема для разговоров у нас была неисчерпаема: о любви и женщинах.
Летом мы на время прекратили наши сборища, но в октябре 80-го я вернулся из Колхоза, а там мы настолько разгулялись, что я никак не мог остановиться, и мы набросились на портвейн с новыми силами. В ноябре к нам присоединился Старик, вернувшийся из Армии, и влил в наше болото свежую струю. О степени нашей деградации можно судить по последнему «диску», на котором песен… нет совсем! Сначала слышны дикие крики и автоматные очереди, потом минут 20 я стучал по двум барабанам, затем долгое время бил по тарелке, символизируя колокол, а Нарцисс извлекал скрежещущие звуки из каких-то тисков, и при этом мы на разные лады повторяли: Работа! Работа! Работа!
Но всему приходит конец, и настал тот день, когда наши встречи вынуждены были прекратиться. За прошедший год Нарциссовая Матушка стала меня считать дьяволом-искусителем, спаивающем ее сына. Заходить к Нарциссу в гости я уже опасался, а на улице становилось все холоднее. И вот однажды Батюшка ушел на какую-то вечеринку, я тут же позвонил своему компаньону, и мы побежали в магазин. Так как время было позднее, а день воскресный, нам удалось купить только флакон рома Гавана Клаб, который я уже пробовал в Колхозе, и в сочетании с Пепси-колой он мне понравился. Но Пепси-кола нам не попалась, и решив заменить ее пивом, мы засели в моей комнате, ограничившись минимальной закуской. Все шло очень весело, пока мы вдруг не обнаружили, что пьяны в стельку. Не помню, как ушел Нарцисс, не помню, как вернулся Батюшка и застал меня в весьма плачевном состоянии, но в тот же вечер ему позвонила матушка Нарцисса и сказала все, что она обо мне думала. На следующий день я имел долгий и неприятный разговор с Батюшкой, который уже начинал замечать мои АНОМАЛИИ, но молчал до поры до времени. С этого дня начались мои разногласия с Батюшкой. Конечно, он не стал запрещать мне видеться с Нарциссом, но я уже стал бояться пьянствовать открыто, и со временем наши встречи прекратились сами собой. Но это не означало то, что я бросил пить, тем более, что еще оставались Старик, Поручик и Редиска. Но ром я с тех пор не пью.
ЯКОРЬ: ПЕРЕРЫВ НА ОБЕД
Хотя Якорь не имеет непосредственного отношения к моей учебе в Баннере, он заслуживает того, чтобы я упомянул о нем в своей правдивой повести. Якорь располагался на ул. Горького в задней части дома, в котором находится ресторан Якорь, откуда и пошло это название. Старая Контора стояла на ул. Фучика, и я каждый день проходил мимо Якоря, но зайти туда как-то стеснялся. Но летом 78-го, как я уже упоминал, Контора переехала на 2-ю Брестскую, то есть ближе к Якорю, а предварительно произошло одно событие, круто изменившее течение моей жизни.
