Длинный стол от одной стенки комнаты, до другой был заставлен разными закусками и выпивкой. К выпивке никто никого не принуждал. Соблюдался колымский закон,– каждый наливал себе сам. Душа меру должна знать!

Для женщин был большой выбор европейских вин, начиная от сладкого «Бисера» и кончая кислым «Тырнова». Мужчин тешила просто «Водка» и «Пшеничная водка», «Столичная водка» и «Старка», «Черные Тучи» 63 градусов крепости и просто чистый спирт в графинчике, а с ним рядом стояла бутылка минеральной воды. Те, кто помнит старые времена, сейчас, наверное, слюнки глотают. Ещё бы!!! Тогда мы отраву, которой сейчас потчуют нас торгаши, не пили.

В торцах стола стояли по креслу. Одно для атамана, другое для его жены. Атаманово кресло располагалось как раз под портретом писателя. От первой стопки и до последней соблюдался определённый ритуал. Атаман с рюмкой в руке, встав на колени перед портретом М.А.Шолохова, говорил примерно такие слова:

–Дорогой Михаил Александрович! Разреши рабам твоим пропустить по рюмочке. Уверяем Вас и обещаем, что честь Вашу не запятнаем дурными поступками.

Между первой и последующими рюмками шло восхваление блюд и медленное их поедание. А на столе чего только не было: рябчики и куропатки, заяц, запечённый в духовке, для чего его сутки терпеливо вымачивали в уксусе. Вкус бесподобный! Иногда бывали глухари, и даже гуси гумённики с яблоками. Я уж промолчу про всякую рыбу, корюшку и чавычу, про красную икру. Они просто не сходили с праздничных столов. Ведь каждый мужик был рыбаком и охотником. Добытчики!

Первостатейно хвалили женщин за их умелые руки.

–Машенька! Твоя икра из маслят просто тает во рту!

–Анюта! Рябчики в сметане – это твоя стезя!

Между тем рассказывались и обсуждались всевозможные события и новости. При этом зимние колымские вечера и ночи становились удивительно короткими. Только-только вроде бы сели за стол, туда, сюда, а уже полночь и до утра недалеко. Интересно проводили время!

Пришло это, скорее всего, из охотничьих обычаев, когда с вечерней зорьки и до утренней (с шести вечера, до семи утра) приходилось коротать длиннющие – длиннющие ночи. Тогда охотники завели такой порядок: каждый должен рассказать интересную историю. Кто не знал таких историй, наказывался строго, но справедливо. Представляете, в охотничьей избушке перед рассветом такая холодрыга, что пальца боязно показать из спального мешка, не то, что носа. А наказуемый должен был наколоть дрова, растопить печь, натаскать снега в ведро, в кастрюлю или чайник. Конечно, каждый стремился что-то рассказать, чтобы не нести рабскую повинность. Если виновного не оказывалось, тогда прибегали к простому способу: играли в карты в подкидного. Кто «дурак», тому и топор в руки.

За праздничным столом порою рассказывались не только безделушки. Очень интересные и серьёзные истории. Я внимательно их слушал и отправлял на полку памяти в свой мозговой компьютер. Всякий раз при этом думал: «Пригодится для рассказа, а может быть и для повести». И вот теперь, пятьдесят лет спустя, они появляются в окнах моего ноутбука. Некоторые из них я хочу обнародовать.

Конечно же, первым рассказчиком будет, как и положено по чину, атаман. Вот его история.

-Шёл последний курс в университете. Уже куча собранного мной материала для дипломной работы раскладывалась по отдельным папкам, согласно тому плану, который был утверждён научным руководителем. Тут меня неожиданно вызвали в деканат, а оттуда прямой наводкой направили на совещание в кабинете ректора университета. Народу собралось достаточно. Все учёные мужи нашего факультета. Не буду их перечислять, это ни к чему. Совещание начал ректор. Он сообщил нам, что вчера его посетил Михаил Александрович Шолохов. Ректор с радостью поведал о том, что сейчас Шолохов пишет книгу «Они сражались за Родину». Книга эта очень важная и нужная для народа, для истории страны. Огромную, мол, ношу взвалил на себя наш знаменитый земляк-писатель. Ему необходим помощник. Энергичный человек. Записать оброненную писателем фразу или мысль, покопаться в армейских архивах, найти интересные события, геройские поступки солдат и офицеров. Одним словом, ему нужен секретарь.

Не трудно догадаться, что на эту должность наметили меня, для чего и пригласили на совещание. Я поблагодарил собравшихся за доверие, пообещал, что приложу все усилия, какие во мне есть, но оговорился, что лучше бы было обозначить некоторый испытательный срок. Ведь не всякая овца достойна ловца.

–Да,– посоветовали мне,– тебе сначала надо приглядеться к ситуации, обвыкнуть. Из воды да в полымя не лезь.

Короче, с лёгким портфельчиком я прибыл в Вёшенскую. Шолохову доложили обо мне. Он вышел из флигеля в охотничьих сапогах, в брезентовой ветровке. Наверное, только что вернулся или собирался уходить на рыбалку. Не знаю. Писатель принял меня тепло, душевно. Какое-то время поговорили с ним в беседке. Тут же он дал распоряжение домашним обустроить во флигеле моё жильё-быльё.

Эх, как же хорош, воздух в Вёшенской. Лёгкий ветерок порою дунет на тебя букетом разнотравья, одурманит сразу полынью, чабрецом. Вроде бы ты окунулся в иной мир. А какие ночи там тёмные! Словно тебя полушубком накрыли, Только далёкие ясные звёзды, как отблеск надоедливых городских лампочек, равномерно мигают над тобой, умиротворяя тебя и успокаивая. Хорошо здесь работается. Никто не мешает. Конечно же, Михаил Александрович напишет замечательную книгу. И я, чем смогу, помогу ему в этом.

Утром раненько поднялся, привёл себя в порядок, стал ждать указаний. Михаил Александрович не выходил. Спал ли он, а может, и работал. Ведь многие ночами пишут, утром.

Ближе к восьми часам услышал скрип калитки: какой-то мужчина, полусогнувшись, прошёл и сел в беседке.

–Кто бы это мог быть?– спросил я прислугу

–Прототип Нагульного,– сухо ответила женщина, глянув в окно.– Щас все соберутся,– недовольно подытожила она.– Размётнов придёть, дед Щукарь туда жа. С кнутом. Собаки прохода не дають. А Яков Лукич заявица аж сам друг: брата приведёть.

Да, действительно, вскоре в беседке места пустого надо было уже поискать. Когда среди них появился Михаил Александрович, я не видел, чем– то отвлёкся. Они перебрасывались редкими словами, и тут Яков

Лукич, прищурив левый глаз, проскрипел:

–Разговорчика бы купить. В глотке сушняк полный.

Надо вам заметить, Шолохов никогда не носил кошелька. Деньги держал в карманах брюк. Он выгреб из одного кармана мятую десятку, в том же виде пятерик и трояк. Лёгкого на ногу брата Лукича, как ветром сдуло. Секундная стрелка, наверняка, не успела сделать круг, другой, как он уж тут как тут с «разговорчиком». Ожидавшие явно оживились. И пошло и поехало. Как водится на Руси, дело катилось к поцелуям и естественной фразе: «Ты меня уважаешь?» О Русь святая! Сколько талантов утонуло под громкие поцелуи и такое простое: «Ты меня уважаешь?» Не счесть числа.

Я перед открытым окном ёрзал на табуретке, не находя себе места, в ожидании, когда это кончится.

–Та, не трусь сиди. Нужен будешь, позовуть,– с безразличием высказалась женщина прислуга.

Так продолжалось до вечера. Быстрые ноги брата Лукича несколько раз мотались в кооперацию. Так что разговорчик не прекращался ни на минуту. Расходились, когда стадо коров, подняв облако пыли над станицей, «мукало» с неотвязной настойчивостью говоря людям: «Бросайте всё! Нам невмоготу таскаться с такой тяжестью».

Завтра повторялось вчерашнее. Меня, привыкшего к дисциплине и порядку, это коробило и бесило. Надо же! Как электрички приходят по расписанию, так и прототипы появлялись в беседке. Иные люди на работу с такой аккуратностью не ходят

Позже, до меня, как до жирафа дошла такая мысль: «Михаил Александрович писал в основном ночью. Игра с прототипами своего рода отдушина, так необходима была ему, после ночных переживаний и вхождений в образы» Я помню его лицо, когда он сидел в беседке. Маленечко пригубив рюмку, он отрешённо вглядывался вдаль. Уже другие прототипы плыли перед его очами. А здесь он только присутствовал, улыбался, согласно кивая головой, нисколько не вдумываясь в суть беседы. Общение с людьми (а у казаков язык, как бритва: не успеешь очухаться, хвать, хвать, а ты уже лысый) рождало искромётный юмор, буйно рассыпанный в книге «Они сражались за Родину».