– Нет, Умма, неправильно, – терпеливо поправил магистр. – Это означает, что сопредельщики не сдают экзамен. А из этого следует что?

– Что им не положено выезда на природу перед экзаменом. Я знаю. Но можно же было пригласить их? Так, за компанию?

– Эй, Оль! – повысил голос Кинфер. – А тебе не было видения о том, как кто-то балованный не научился вовремя закрывать рот и договорился у меня до…

– Было, было, – заверил Оль. – У меня по три раза за месяц такие видения, и что замечательно – непременно сбываются, – обернулся к Доралу. – Точно вам говорю, магистр, прорицательство – это самое мое!

– Напрасно шутишь, – ответил наставник, – у тебя действительно хорошие способности к прорицанию. Я всемерно поддержу тебя, если со второго года ты выберешь этот уклон.

Довольный Оль откинулся на борт телеги. Услышать от Дорала что-то подобное одобрению – не каждый день такое бывает.

Магистр нередко заставлял учеников ощущать себя неловкими и недалекими. Не потому что стремился сделать именно это, а потому что первогодки все никак не желали приучаться думать своей головой и больше надеялись на чужие. А тут Дорал с его невыносимой манерой пересыпать объяснения наводящими вопросами.

Магистр был молод, лет около тридцати. Высокий, сухощавый, с живым лицом и горящими глазами, с вечно растрепанными волосами до плеч, он выглядел человеком, забывшим повзрослеть и способным, страшно сказать, на дурачество. Ученики считали его своим в большей степени, чем любого другого магистра – пусть Дорал и «драл по три шкуры на занятиях», как уверял тот же Шадек, но молодые маги чувствовали некую свою схожесть с ним. Он многое знал, многое прощал, и с ним было интересно. Когда ученики не злились на него, то очень хотели вырасти такими же умными, все знающими и уверенными в себе, а еще такими же высокими, чтобы быть с Доралом на равных во всех отношениях.

– Ну а вы? – Магистр оглядел остальных магов, на каждом задержав спокойный и строгий взгляд. – Выбрали уклоны? До второго года учебы осталось три месяца, напоминаю на всякий случай, так что вам уже следует определиться. Умма?

– Травоведение и живология, – быстро ответила девушка и пояснила удивленному магистру: – Все прочее еще хуже. Я спокойного хочу, без трясок.

– Дело полезное, – подбирая слова, заговорил Дорал, – но далеко ты на нем не уедешь. Травоведов редко ставят гласными магами, а для переезжего у тебя, не обижайся, неподходящий нрав. Вот в паре с Олем вы бы сработались – гласной парой в большой город, два мага земного начала – достойная, надежная связка. Нет? Чем же ты хочешь заниматься? Поселишься в лесной избушке и будешь готовить составы от кожной зудянки на все селения окрест?

– Отчего это в избушке? – обиделась Умма. – Как раз напротив: устроюсь в каком-нибудь городе побольше, где каждый сам по себе. Только не гласником, а так… Буду понемножку людям помогать без лишнего внимания. Чем плохо-то?

– Ничем, – признал Дорал, но недоуменная морщинка у него на лбу не разгладилась. – А ты, Кинфер, что решил?

– Порталогия, – скупо бросил эльф.

– Прекрасно! – обрадовался магистр. – Обратите внимание: уклон на перемещения в пространстве – очень удачный выбор для мага, завязанного на воздушное начало! Гласником пойдешь?

– Не знаю, – все так же неохотно ответил Кинфер. – Там видно будет. Может, гласником, а может, в Эллоре поселюсь.

Теперь Умма посмотрела на Кинфера с негодованием, и тот почувствовал ее взгляд, повел плечами, словно устраиваясь в тесной рубашке, но не обернулся.

Шадек скорчил кислую рожу, наклонился к Умме и шепнул:

– Вот увидишь: осенью припрется из своего Эллора с заметиной в ухе, чисто коза из общинного стада.

– Бивилка? – спросил Дорал с таким живым интересом, что стало ясно: за любимую ученицу у него душа болит всерьез и загодя.

– Искательство, – серьезно ответила она.

Бивилке удалось поразить магистра: такого он не ожидал.

– Не знаю, девочка. Не уверен. Отдаю должное твоим устремлениям, но одобрить не могу. Не по тебе такой воз. Подумай еще.

– Искательство, – упрямо повторила Бивилка. – Меня научили: применять свой дар нужно полно, чтоб не было стыдно за недоданное. У меня сильный дар с водным началом, я смогу обучиться искательству – значит, не имею права браться за меньшее.

– Научиться-то сможешь – а использовать? Временами приходится искать – и находить! – страшное. Ты надорвешься. Я снова повторяю: тебе, самой молодой в вашей связке, стоит с двойной оглядкой подходить к некоторым разделам магии. Упорства и способностей тебе не занимать, а вот эмоциональной стойкости недостает – и в силу возраста, и по водной сути… Впрочем, на уклонных занятиях тебе дадут начальное представление об обратной стороне такого выбора. Передумать успеешь, и я буду рад, если передумаешь.

Бивилка упрямо сжала губы.

– И у нас остался Шадек, – с напускной веселостью продолжал Дорал. – Какой уклон ты выбрал, мой друг?

– Никакого, – насупился парень. – И выбирать не буду. Нечего меня в рамки пихать!

– Шадек, уклоны – это не ограничения, а…

– Еще какие! Как подписи на склянках аптекаря: вот состав от зубной боли, а вот – от хриплого кашля. Вот маг для того, вот маг для этого!

– Так вот, уклоны – не ограничения, а возможность углубленно изучать то направление магии, в котором твои таланты раскроются более полно.

– Они и без того раскроются.

– Как знаешь, – неожиданно легко отступил магистр и улыбнулся каким-то мыслям.

Дождавшись, пока друзья начнут тихонько переговариваться между собой, Умма вернулась к волновавшей ее теме, шепотом спросив:

– Магистр, а орки всегда такие, бесталанные к магии?

– Умма, сколько орков ты видела в Школе? И где они учились?

Магистр говорил негромко, но не понижая голоса нарочно, и Умма подумала, что другие наверняка все услышали. Ей стало неловко. Снова.

– Десятка два, – ответила девушка, ощущая себя еще и очень глупой. – На Сопредельном.

– Какой вывод из этого можно сделать?

– Что у орков редко бывает дар. И он всегда слабый. Отчего это так?

– Наверняка никто не скажет. Наиболее правдивым мне кажется вот какое объяснение: Божиня дает рога только бодливым коровам. Как ты знаешь, орки очень сдержаны в своих чувствах – не потому, что не проявляют их, а потому что не испытывают. Чтобы, скажем, расстроить или прогневать орка, нужно приложить значительные усилия. А что говорится в Преданиях про магию?

Услышав вопрос магистра, Шадек тихонько застонал и спрятал лицо в ладонях. Бивилка посмотрела на него осуждающе. К счастью, Дорал ответа не ждал и продолжил сам:

– Божиня дает магический дар тем, кто расположен использовать его для помощи другим людям. Приход к пониманию того, что дар необходимо применять во благо и для защиты ближних, и называется путем жизнепознания мага. А орки не могут пройти по нему именно в силу своей… душевной черствости, назовем это так. Определение не совсем верное, но мы немного упростим, согласны? К слову, у гномов, которые тебя, Умма, по понятным причинам не интересуют, тоже редко и слабо проявляется магический дар. И этому тоже есть хорошее объяснение: главным для гнома является его семья, и поставить общество выше своей многочисленной родни гном не может. Значит, что? Значит, гном тоже не способен пройти путь жизнепознания мага, и способности ему ни к чему.

– Но у некоторых они все-таки проявляются.

– Очень скромные. Говоря по правде, я не понимаю, зачем орки и гномы тратят время на учебу в Школе. Не поймите ошибочно: я всецело за то, чтобы все маги проходили обучение, могли пользоваться своим даром в полной мере и понимали свое призвание. Но те возможности, которые получают орки и гномы, потратив шесть лет на обучение, не дают почти ничего – ни им, ни людям.

– Люди, люди, – себе под нос пробурчал Шадек. – Только и слышишь, как мы выучимся и побежим делать всех их счастливыми.

– А чем плохо-то? – Оль добродушно улыбался. – Любой человек помогает другим: пекарь, аптекарь, рыбак да скорняк. А маги сколько всего могут – ого-го! Один толковый гласник может цельную деревню в порядке держать. Чем тебе не по нраву? Это ж здорово, что мы такие уродились! Хочешь, чтоб маги были бесполезней скорняков?