После этого Врата открылись ещё шире (Элрику-старшему даже показалось, что монолитные двери немного скрипнули о невидимую для человеческого глаза поверхность), чтобы затянуть в белую пустоту определённое существо. Будто они были запрограммированы на это после оплаты входа…

— Можешь забыть обо всём, чего хотел, — Кёртис довольно ухмыльнулась.

— Изуми, подождите! — громко выкрикнул Эдвард и с новой силой начал искать в кармане философский камень. — Я сейчас!..

Но сжать в худой ладони молодой человек так и не успел. После слов женщины она сама и Отец стали отправляться за Врата, которые через пару мгновений захлопнуться для неё навсегда. И, видимо, это было последнее путешествие по ту сторону Истины для бывшей Харнет.

— Удачи, Эд, Ал… — женщина счастливо улыбнулась, скрываясь в ином пространстве. — И берегите мать с отцом. Вы заменили мне детей…

Не-Стальному показалось, что Изуми хотела сказать что-то ещё, но не успела. Огромные каменные двери закрылись в ту минуты, когда с губ домохозяйки слетели последние слова. А ещё после этого кожи всех присутствующих коснулся слабый прохладный ветерок.

Ноги ожидаемо подкосились, от чего Эдвард сразу же рухнул на холодный твёрдый бетон, неприятно ударившись. Слёзы подступили к глазам сами собой и сейчас молодой человек не могу — да и не хотел — сдерживать судорожных всхлипов.

— Как так? — дрожащим голосом в пустоту сказал молодой человек, захлёбываясь собственными слезами.

— Смирись, — Грид, минуту назад поглотивший последнее «сердце», был намного спокойнее. — Она всё равно должна была когда-нибудь умереть. Годом раньше, годом позже… Какая к чёрту разница?

Немного размяв плечи, которые при этом громко хрустнули, последний выживший гомункул направился к Эдварду и Альфонсу, которые сейчас не могли пошевелить и пальцем. Схватив их за воротники рубашек, он потащил их к выходу. Линг и Лан Фан пошли за ним сами.

Больше им тут делать нечего.

***

Кимбли шёл по улице уверенно и ровно. Так, будто и не было нескольких лет за решёткой. Так, будто он ещё полчаса назад не сражался за свою жизнь. Так, будто он не тащил сейчас за собой труп Роя.

Его походка была точно такой же, как и в первый день после окончания гражданской войны в Ишваре. Утром он был частью огромного светло-синего ровного строя, а уже вечером его арестовали и отдали под трибунал.

Сейчас алхимику было плевать на то, что военные и гражданские, которые то ли по глупости, то ли по случайности оказались на улице в столь неудачное время, раз за разом оборачивались и проводили его удивлёнными и презирающими взглядами.

На Юго-Востоке он повстречался и с не таким, поэтому мог позволить себе ещё немного прокрутить у себя в голове то, что он сделает, когда избавится от немного мешающего сейчас трупа. Мустанг уже не воскреснет, а вот у него самого есть ещё тысяча шансов на то, чтобы добиться хоть части желаемого.

Свободной рукой раз за разом смахивая с лица всё время падающие на лоб тёмные пряди, которые выбились из хвоста во время сражения, про себя мужчина ругался, что Огненный слишком тяжёлый. После нескольких бесцельно проведённых лет в тюрьме, которые он не мог тренироваться, Багровый потерял свою прежнюю форму, и сейчас ему было достаточно сложно идти к интересующему его месту с такой ношей.

Но и бросить её посреди улицы он не мог.

Изредка бросая косые взгляды по сторонам, Зольф понимал, что Оливия всё-таки не отличается от той, которую он знал до своего заключения. У неё прекрасно получилось держать улицы Централа под контролем и свести жертвы к необходимому минимуму. Сразу видно, что она не выпала из жизни, как некоторые.

Увидев вдалеке кого-то похожего на интересующего его человека, мужчина уже привычно прищурился. Всё-таки зрение у него сейчас было не самое лучшее, и узнавать людей на таком расстоянии было намного сложнее, чем во времена той же зачистки в Ишваре.

Но не желая окликать, чтобы не привлечь к себе ненужное внимание, допуская то, что он вполне мог обознаться, алхимик продолжал молча идти к интересующей его цели, при этом сильнее сжимая грубую ткань военной формы Мустанга, которая раз за разом выскальзывала из потеющей ладони.

Когда же Кимбли оказался достаточно близко с Лизой, которую он и узнал, он, ничего толком не объясняя, кинул ей под ноги тело Огненного. Он ещё несколько секунд назад знал, что сделает снайпер, когда увидит мёртвое тело дорогого ей человека.

Всё-таки люди иногда бывают очень предсказуемы.

Непонимающе посмотрев на Роя, который уже минут сорок не дышал, Хоукай с трудом сдержала громкий вскрик и инстинктивно начала сдерживать рвотные позывы, которые не беспокоили её с окончания Ишвара.

С долей ненависти посмотрев на Багрового, лейтенант сжала сильнее свою драгоценную винтовку, ни раз спасавшую ей жизнь, после чего осипшим голосом спросила:

— Кто?

— Расс, — достаточно холодно ответил алхимик. — Видишь его шею?

Отдуваться за чужие грехи ему совсем не хотелось.

Не в силах сдержать слёз, Лиза полностью отдалась во власть эмоций, при этом прижав к груди своё оружие, тем самым желая почувствовать хоть какую-то защиту. Сейчас она не могла позволить себе упасть на колени и побыть по-настоящему слабой из-за груза ответственности, который не позволял ей нормально дышать до сих пор.

— Почему? — достаточно тихо прошептала снайпер, из-за чего её собеседнику пришлось сильнее прислушиваться. — Я же беременна! — На последних словах голос дрогнул.

Кимбли только развёл руками.

— Прости, но воскресить его я не могу. Я не Бог.

Мужчине было отчасти жаль Хоукай, с которой он уже во второй раз сражался по одну сторону баррикад. Но что он действительно может сделать? Соболезнования вряд ли сейчас хоть как-то смогут помочь что мёртвому Мустангу, что его женщине, что ещё не рождённому ребёнку.

Порой человек невероятно ничтожен.

***

Эдвард не верил. Он не верил, чёрт возьми, что Изуми могла так легко расстаться с собственной жизнью. Он же с ней не раз за эти долгие семь лет разговаривал о том, что Врата лучше не открывать, чтобы не произошло.

Но что сейчас? Что, а? Вместо того, чтобы смириться со своим прошлым и преодолеть боль, которая до сих пор неприятным эхом отдавалась в голову женщины, она пожертвовала своей жизнью, чтобы спасти других. В том числе, и практически незнакомых ей иностранцев, к которым никто толком не привязался.

И это ужасно бесило парня. Он отказывался понимать Кёртис, которая помогла ему и брату одолеть Отца. Для него подобное было за гранью дозволенного — решать ту проблему, с которой бы молодой человек мог бы справиться сам. Хоть на это понадобилось больше времени и усилий, но все бы, чёрт возьми, после всего остались живы и здоровы.

Но вместо желаемого результата у алхимика наверняка останется на сердце рана, которая никогда не заживёт, как ни старайся и сколько лекарств ни принимай. Всё время будешь возвращаться к тому моменту, когда его учительница, давшая ему столько всего, открыла Врата, заплатив за это собственной жизнью.

Будто не было другого способа со всем справиться.

Сейчас Элрик был готов начать ненавидеть абсолютно весь мир за то, что он потерял дорогого ему человека навсегда. Весь, кроме самой Изуми. За время, проведённое с ней, он слишком привязался к женщине, чтобы начать испытывать к ней хоть какие-то негативные эмоции.

Он неосознанно начинал оправдывать бывшую Харнет, закрывая глаза на все её недостатки. Для него женщина была слишком хорошей, чтобы совершить какой-нибудь неправильный поступок. Ведь человек, давший ему столько всего (и не только одному парню, но ещё и всей его семье) хорошего, априори не может быть плохим!

Если бы это было так, то Кёртис ни за чтобы не помогла Эдварду и Альфонсу овладеть практическими знаниями в алхимии; не стала бы так хорошо общаться с Патрисией и на время забывать о том, что её муж находиться непонятно где.

Плохой человек не может быть хорошим хоть в чём-то.