Всё это было так красноречиво подано, что сами будущие новоафриканцы поверили в существование на своей бесплодной земле каких-то туристических мест.

Ханаатцы снабжали повстанцев оружием, провиантом и разведданными о передвижении имперских войск в период контртеррористической операции.

Для подавления восстания к операции были привлечены все ПВК.

То был хороший заказ и случай проявить себя на рынке, поэтому Шарль Яхин отправился на выделенный Эскадрону участок фронта, чтобы лично руководить спецоперациями. В 1009 погиб, прикрывая отход Эскадрона из-под артиллерийского огня ополченцев.

Клоду было всего девятнадцать, когда он стал наследником и команданом. С тех пор он всякий раз пытался воспроизвести поведение отца. Его глупую смелость почитал за доблесть, неумение планировать операции за чистоту помыслов, а общую бездарность в военном деле – нераскрытым потенциалом полководца.

Чем старше и опытнее становился Клод, тем больше понимал, что отец не герой, а дурачина, подставивший себя под снаряд неумехи-ополченца. И тем тщательнее скрывал это понимание от себя и окружающих.

И тем меньше я хотела быть похожей на кого-либо из них.

Утром выходного дня в дверь моей комнаты постучали.

Я ещё не решила, перенимать ли привычку Клода, подниматься в шесть утра даже в выходные. Поэтому валялась в кровати, что мне понравилось.

Скинула одеяло и поднялась:

– Заходи, кто там?

На пороге стоял Антуан. На шее – полоска пластыря. Выздоровевший, отдохнувший, но напряжённый.

На мне были те великоватые трусики, что одолжила Наташа, и серая солдатская майка без рукавов. Трусики постоянно сползали, а титьки едва прикрывались майкой.

Мне пришлось смутиться и обернуть себя одеялом:

– Ты выздоровел.

– Д’Егор вовремя остановил кровь. Сама по себе рана ерундовая.

– Пардон, что не посещала тебя в больнице. Мне было неловко.

Антуан подошёл ко мне:

– Я, типа, так же чувствовал себя.

Короткий разговор почему-то воодушевил обоих. Я быстро умылась и начала одевать гимнастёрку и военные брюки. Антуан вдруг засмеялся и покачал головой:

– Ты оделась как Клод. Брюки в сапоги заправила. Да и сами брюки, пардон, совсем тебе не идут.

– Другого шмотья у меня нет. Как и других привычек. Наташа сказала, что после зарплаты вместе купим красивые платья да трусики кружевные. А пока всё уходит на кредит.

Упоминание о трусиках Антуан пропустил. Скрыл смущение за осмотром моей комнаты:

– Маленькая.

– Но хорошо проветриваемая. Не сырая, как большинство помещений Форт-Блю, – отозвалась я. – Не забывай, я не офицер. Должна в казарме спать.

Я выпростала штанины из сапог:

– Готова. Куда пойдём? У меня ни сантима. Всё за твой счёт.

– Поехали драться на саблях.

– А ты способен?

– Ищешь оправдание, чтоб не драться?

– Берегись, у тебя появится парочка новых ран.

Мы покинули Форт-Блю. Антуан повёл меня вдоль Староназванского бульвара до станции метро.

Солнечный выходной день. Вместе с нами в метро стекались толпы пейзан и горожан. Многие пейзане открыто хлебали из бутылок алкоситро, но быстро их прятали, завидев патрульных жандармов.

Я не знала, что сказать. Антуан, скорее всего, тоже. Мы усиленно глядели в разные стороны, словно наслаждались прогулкой, хотя видели этот многолюдный бульвар миллион раз. В толпе удобно молчать.

Спустились в подземку, привычно растолкали потных и загорелых пейзан, что на выходные съехались в Моску, заполоняя собой все вагоны. Сели на лавку.

– Так куда едем-то? – нарушила я молчание. – На спортивный сабледром или кабарешный?

– Лучше на кабарешный, на спортивные надо места резервировать. Но если хочешь, я могу договориться…

– Кабарешный устраивает. Но если мы едем в «Округ радости», как бы не наткнуться на Клода. Он по борделям сейчас шастает. Если увидит нас, сразу поймёт, что собрались фехтовать. Взыскание гарантированно. А у меня и без того штраф.

Антуан сказал:

– Кстати, мы с ребятами думаем, что Клод настроен против сабельных состязаний потому, что боится, что его победят.

– Он боится не этого. Клод сильный сабельщик. Он боится случайно убить кого-то на ринге, а не на войне. Считает это бесчестным. А фехтовать в защите ему неинтересно.

– Типа, Клод не может убивать на ринге, – усмехнулся Антуан, – но замочит тебя, если подумает, что ты подвергаешь насмешкам его драгоценный авторитет.

– Это я знаю. Но…

Антуан быстро взглянул на меня и посмотрел на рыжебородого пейзанина с баклажкой крепкого алкоситро «Пятая волна». Прихлёбывая пойло, тот переводил мутный взгляд с меня на Антуана, явно следя за беседой.

– Но… – повторила я настойчиво.

– Ладно, ладно, что значит твоё «но»?

– То, что многие мои чувства являются продолжениями клодовских. Даже блонамин против них бессилен. Д’Егор сказал, что особенности личности Клода стали этакими каркасами, на которые наращена моя личность.

– И, типа, что?

– Моя случайная страсть к тебе не так уж и случайна. Ваши отношения с Клодом – больше, чем дружба, Антуан. Уж мне это известно наверняка.

– Чего уставился, образина? – заорал вдруг Антуан на рыжебородого пейзанина. – В табло хочешь получить?

Пейзанин ухмыльнулся:

– А хучь и в табло. Лишь бы задницу тебе не подставить.

Антуан схватился за пистолет, но я остановила его:

– Не уходи от ответа.

– Нет никакого ответа, – буркнул Антуан. – Прими двойную дозу блонамина и успокойся. Мы просто, типа, едем фехтовать.

Квадрат улиц Авеню Дефюнеса, Авеню Фортесс и реки Малая Петовка был занят многочисленными кабаре и борделями. Носил негласное название «Округ радости». Радости там были известные: шлюхи, сабли и пудра.

Причиной, почему там расплодились кабаре, стало название центральной улицы района, «улицы им. Пятидесятилетия пейзанского освобождения». Получив пару веков назад разрешение выходить из черты оседлости и посещать города, пейзане из провинции Моску стекались на эту улицу, чтоб выпить в честь события. Само собой, там возникли кабаре, предлагая к выпивке пудру (редкую в деревне) и сабельные чемпионаты.

Со временем пейзане позабыли о своём освобождении, а городские власти решили, что удобнее держать все кабаре в одном районе – и жандармам проще, и туристам. Между авиадромом Моску 19 и Округом Радости даже курсировал обветшалый прогулочный дирижабль, подвозящий вожделеющих развлечений туристов прямо к причальной мачте «Бара Сорокина», самого большого в Империи Ру́сси кабаре, вход в которое открыт для всех.

Я и Антуан прошли мимо блистательной громады кабаре-комплекса «Бар Сорокин» и свернули к кабаре «Компетисьён», вывеска которого виднелась с начала улицы: две перекрещённые сабли, под которыми сталкивались две рюмки, расплёскивая неоновую водку.

В главном зале кабаре было пусто. Основное развлечение этого часа находилось в подвальном помещении, на сабледроме, где установлено десять фехтовальных дорожек с подсветкой. Вдоль дорожек толпились зрители. Звенела сталь, на табло мелькали ставки.

Пейзане с горделивым презрением смотрели друг на друга и напоказ хлебали водку, разбавляя её не оранжиной, а густым гренадином. Каждый считал, что другие принимают его за горожанина.

– Клод не бывал здесь, – сказала я. – Но знает, что в Компетисьён идут безостановочные сабельные чемпионаты.

Антуан подтвердил:

– Саблисты любого уровня могут войти в соответствующую группу и принять участие. Сразу, без всяких приготовлений и очередей. Посмотри на список.

На отдельном табло, украшенном гербами и значками сабельных команд, светилась таблица:

Пять лучших саблистов Моску по версии кабаре Компетисьён

1. Прохор Фекан – 1544 победы. Статус: не участвует.