– Господа, я вас поздравляю! Первый раунд за нами.

Нельзя сказать, что сообщение было принято с восторгом, но некоторая доля здорового энтузиазма присутствовала. Первый раунд – это еще не вся битва, но и не плюнуть-растереть. Конкретно сейчас двое суток – не менее пяти вооруженных транспортов. Не бог весть что, но в их ситуации харчами перебирать не приходится. Вдобавок, на верфях клятвенно пообещали успеть достроить два корвета и фрегат. Опять же, немного, да и в бой им предстоит идти без положенных испытаний и с не успевшими освоить технику командами, но все равно что-то, а два дня – это время хоть немного обкатать новинки.

Устинов был вполне удовлетворен достигнутым результатом. Если уж приходится терять время и силы на болтовню, то делать это надо с пользой, направляя энергию парламентариев в нужное русло. Да и о будущем стоило задуматься, в конце концов, война не будет длиться вечно, и, если все же удастся отстоять планету, военные станут весьма популярны в народе.

Маршал был достаточно циничен, чтобы не строить иллюзий: еще пара лет – и все, отставка. К тому времени стоило бы иметь запасной аэродром, и место в Верховном Совете планеты – отнюдь не худший вариант. И для себя, и для Ломакина – этот алкоголик уже сейчас, буквально через минуту после сообщения о разгроме, который учинил вражескому флоту, стал национальным героем. Иметь такого на подхвате необходимо, в конце концов, короля играет свита.

Все так, но только все это потом. Для начала следовало хотя бы просто выжить и отстоять планету. В то, что к ним придет помощь, Устинов не верил и, хотя послал на прорыв курьерские корабли, знал – дело это редкостно бессмысленное, и спасение утопающих, как всегда, дело рук самих утопающих.

Маршал вздохнул. Мысленно, разумеется – нельзя было показать хоть кому-то, насколько хреново на душе у командующего. Он буквально заставлял себя не думать о смерти. Не просто возможной, а весьма вероятной. Когда улитка, ползущая по рельсам, видит поезд, она прячется в свою раковину. Тоже, наверное, думает, что спасена…

Устинов хорошо понимал то, во что другие попросту не могли поверить. Нет, теоретически-то знали, а вот понимал из всех собравшихся он один. Потому, что когда-то прочувствовал, как это бывает, на собственной шкуре. Как с небес спускается огонь и дома, те самые, что «мой дом – моя крепость», превращаются в уродливые, оплывшие свечки. Это те, которые не рассыпались серым пеплом вместе со своими обитателями. Не успевшими ничего понять, но наверняка успевшими почувствовать… И Устинов очень не хотел, чтобы подобное случилось здесь, на его родной планете. Вот только он понимал еще и то, что если драться, то остаются хоть какие-то шансы, а вот если сдаться… Жизнь, может, и сохранишь, но в твоем доме поселятся совсем другие люди, а твои дети окажутся их рабами. Это Устинов тоже понимал.

Он был не из тех военных, что делают свою карьеру в штабах. По молодости маршал успел повоевать, и не абы где, а в десантных частях. В них парней с фронтира, неприхотливых и храбрых, всегда брали охотно. Устинову приходилось и сыпаться с орбиты в тесных десантных капсулах, и оборонять их от таких же хамов. Кто знает, как сложилась бы его жизнь, тем более, ему нравилось в армии, однако ранение поставило крест на честолюбивых мечтах десантного майора, и тридцатилетний ветеран вернулся домой.

Здесь отставной супермен тоже оказался востребован. На Урале периодически вспоминали о том, что когда-то были независимы и неплохо жили безо всякой Конфедерации. Откровенно говоря, даже лучше, чем сейчас. И потому, на всякий случай (а они, как известно, разные бывают), здесь всегда изыскивали средства на содержание собственной армии. По большому счету, ополчения, но угодивший в струю и моментально сделавший карьеру Устинов постарался сделать его реальной силой. Что-то наверняка получилось, не зря же он теперь маршал планетарной обороны. Пускай это звание местное, в Конфедерации ничего не значащее, и для умников в штабах он так и остался не более чем отставным майором, но все равно приятно, что на Родине твои заслуги признали. Вот только сколь успешно ты работал, могла показать лишь война. Та самая, которой Устинов хотел бы в нынешних условиях избежать.

Ну да попала собака в колесо – пищи, но беги. Устинов готовил планету к обороне, и надеялся, что до нее не дойдет. Потому что, если противник взломает орбитальную группировку (а он взломает, к бабке не ходи), то шансы удержаться невелики. Не смогут взять штурмом – разбомбят и все равно высадятся. И останется только вести партизанскую войну с группами вторжения.

Кстати, по поводу этих самых групп. Устинову не давал покоя один неприятный факт. Если изначально он думал, что противник ввел в систему все силы, то доклад Ломакина разрушил очень многие иллюзии. Только боевые корабли. Вдвое больше, чем рассчитывали – как раз из-за отсутствия транспортов, кстати. Думали-то пятьдесят на пятьдесят… Впрочем, неважно, почему. Это гражданские не вполне понимают, что, несмотря на победу Ломакина, баланс сил изменился не в пользу Урала, но он-то, человек военный, сразу увидел, что по орбитальной группировке отработает куда больше кораблей, чем планировалось.

Но и это еще не все. Если нет десантных кораблей, значит… А вот здесь вариантов много, и самые неприятные из них два. Это если высадка вообще не планируется, а противник собирается, не мудрствуя лукаво, превратить Урал в шар, покрытый полями радиоактивного стекла. Или если десантные корабли еще только ожидаются, и с ними придут силы охранения, которые резко усилят и без того значительное превосходство врага. И как тут прикажете воевать, спрашивается?

Маршал встал – делать ему здесь и сейчас было уже, в общем-то, нечего. Сразу же заныли ноги, возраст давал о себе знать. Возраст и, пожалуй, лишний вес. Ученые утверждают, что человеческий организм растет до двадцати пяти лет. К сожалению, об этом не знают ни живот, ни задница. Устинов, конечно, старался поддерживать себя в форме, но административная работа не шла ни в какое сравнение с теми нагрузками, которым он подвергался в бытность свою лихим десантником. И надо же такому случиться, что именно в этот момент завибрировал коммуникатор.

Выслушав сообщение, маршал несколько секунд стоял, обдумывая полученную информацию. Потом повернулся к азартно спорящим политикам и негромко, но так, что все разом его услышали и замолчали, забыв о дискуссии, сказал:

– Господа, вынужден вас прервать. Боюсь, у нас серьезные проблемы.

Сообщение о том, что в систему вошла вторая эскадра, Ломакин воспринял без эмоций. Во-первых, он очень устал, сражение с превосходящими силами противника вымотало его донельзя. Все же маневры, перегрузки, а главное, чудовищный груз ответственности за своих людей, корабли и судьбу планеты. Ну а во-вторых, он давно уже мысленно настроился, что судьба подкинет ему что-нибудь эдакое. Слишком уж гладко прошла операция, и по закону всемирного свинства просто не могло получиться так, чтобы судьба не подкинула напоследок какую-нибудь гадость.

Зато нет худа без добра – его невозмутимый вид произвел на подчиненных успокаивающее впечатление. Очень важный момент, поскольку трем их кораблям теперь предстояло идти навстречу новой группе вероятного противника, о которой не было пока известно ничего, даже численности. Остальные корабли уральцев все еще пребывали на орбите родной планеты, и посылать их означало терять столь необходимое сейчас время. Так что пришлось разворачиваться и ложиться на новый курс, молясь, чтобы неизвестные корабли, на сей раз вышедшие из гиперпространства внутри системы, оказались не более совершенными, чем те, кого успел потрепать «Каспий». Об идеальном варианте – том, что это окажутся свои, идущие на помощь, – никто всерьез даже не думал.

Естественно, пессимисты оказались правы. Вторая эскадра оказалась такой же сборной солянкой, что и первая. С одним исключением. Три четверти ее состава были представлены громоздкими и неуклюжими на вид десантными кораблями. Эти гиганты, каждый вдвое больше линкора, не отличались ни ходовыми качествами, ни вооружением. Драться вместо них будут другие. Зато на защите – броне и силовых полях – не экономили.