– Ты ходишь на работу в костюме, – заметила она. – А это как раз противоречит твоей клятве.

Он опять лишь пожал плечами.

– С тобой все хорошо?

– Я не спал два дня. Мне нужен отдых. Так что там между тобой и Себастьяном?

Пэкстон осмотрелась и прижала к себе свою сумку.

– Мы просто друзья. Мама все выдумывает.

– А когда-то было иначе? Кстати, «Мадам Блу-Ридж» выглядит великолепно. Лучше чем на фотках, которые ты мне присылала. Хоть я поздно приехал, но заметил, что и во дворе что-то собираются менять.

– Как думаешь, они успеют все сделать до праздника в следующем месяце?

Он утешительно сжал ее руку. Она опять чуть не расплакалась.

– Обещаю. Все будет отлично.

– Шампанское! – позвал их отец. Колин и Пэкстон одновременно вздохнули и пошли к родителям.

В тот вечер собрание «Женского общественного клуба» проходило в доме Кирсти, особняке «Лимонное дерево». Когда Пэкстон добралась до места встречи, то увидела дом, украшенный в лимонной теме. Всю дорожку от аллеи до входной двери украшали бумажные фонарики с вырезанными изображениями долек лимона. Около двери стояли небольшие деревца в горшках с искусственными лимонами на ветках. Сама дверь была украшена желтой блестящей бумагой. За все эти годы их собрания стали скорее соревнованием по убранству дома между теми, кто принимает у себя гостей, нежели действительно встречами с благотворительными целями.

Пэкстон подошла к двери и постучала. Выпив по бокалу шампанского с семьей, она переоделась в белое платье и туфли на каблуках и вышла из дома одновременно с братом. Их родители махали им около выхода, пока они не скрылись с глаз.

Дверь открыла Кирсти. У нее были темные короткие волосы и крошечные ладони. Ее называли «женщина – оптическая иллюзия», так как она обладала уникальным умением создавать впечатление, что все вокруг нее казались больше, чем они есть на самом деле. Пэкстон была ростом сто семьдесят семь сантиметром, на двадцать сантиметром выше Кирсти и на двадцать три килограмма тяжелее. Ее бесило то, что она возвышалась над ней словно башня, но никогда этого не показывала, никогда не носила обувь на плоской подошве.

– Привет, Пэкс. Заходи. Ты немного опоздала.

– Знаю. Извини. Колин раньше вернулся домой. Мы заболтались, – ответила она, идя за Кирсти в гостиную. – Как дела?

Кирсти начала болтать о своем идеальном муже, любимых непослушных сыновьях и замечательной работе риелтора по совместительству.

Двадцать четыре члена клуба расселись на складных стульях, стоящих ровными рядами посреди гостиной. У кого-то на коленках были тарелки с закусками, куриным салатом с лимоном, мини-пирожками с лимоном и брокколи и лимонными меренгами. Фуршетный стол был накрыт у стены, за спинами присутствующих. В дальнем конце комнаты стоял маленький стол, около которого шептались три девочки-подростка, одетые в вечерние платья. Это были дебютантки. Они должны занять места их матерей, когда придет время. Этот клуб был исключительно для молодых. Как только женщине исполняется определенное количество лет, она уже не может быть членом клуба. И ее дочь должна занять ее место. Как правило, женщины юга не любят, когда кто-то превосходит их в красоте и богатстве. Но исключение составляли дочери. Дочери для их матерей были тем же самым, что и притоки рек: источником непоколебимой силы.

Когда Пэкстон вошла в комнату, она улыбнулась девочкам и дала каждой по маленькой шоколадке. Как президент, она всегда делала небольшие подарки девушкам, чтобы они чувствовали себя вовлеченными в собрание. Они обняли ее, а она стиснула их в объятиях в ответ. Она всегда думала, что к такому возрасту у нее уже будет своя семья, своя дочь, которую она будет готовить к членству в клубе. Она так сильно этого хотела, что иногда ей даже снилась собственная свадьба, а просыпаясь, она чувствовала на коже ткань подвенечного платья. Но она никогда не чувствовала что-либо к мужчинам, с которыми встречалась, ничего кроме отчаяния и безысходности. А ее желание быть женой не было таким сильным – и никогда не будет, – чтобы она позволила себе выйти замуж за нелюбимого.

Она прошла мимо фуршетного стола, как и всегда, из-за взглядов ее друзей, осматривающих ее широкие бедра, и направилась в центр комнаты, по пути со всеми здороваясь. Странный ветерок коснулся ее кожи, похожий на отголосок голосов, раскрывающих чьи-то тайны. Пэкстон стряхнула с себя встревоженность.

Она поднялась на трибуну и достала свой блокнот.

– Итак, начнем. Нам многое нужно обсудить. Почти все ответили на свои приглашения на празднование. Мойра отправила запрос в «Мадам Блу-Ридж», чтобы особняк смог принять и ранних гостей, так как многие приглашенные приедут еще утром и смогут в таком случае остаться в особняке до вечера торжества. А сейчас итоги по нашей прошлой встрече. Стейси, тебе слово.

Стейси Хёрбст поднялась и зашуршала блокнотом. Она недавно покрасила волосы в ярко-рыжий, и хотя все говорили ей, что скучают по ее каштановым волосам, на самом деле ей лучше было рыженькой. Но, скорее всего, она вернется к каштановому цвету волос. Она слишком ценила общественное мнение.

Стейси открыла рот, чтобы зачитать свои записи, но вместо этого сказала:

– Я краду помаду каждый раз, когда хожу в косметический магазин. Не могу ничего с собой поделать. Я просто кладу помаду в сумочку и ухожу. И я рада, что никто из вас об этом не знает, так как я держу все в секрете.

Она резко прикрыла ладонью рот.

Брови Пэксто поползли наверх. Но прежде чем она смогла хоть что-то сказать, Онер Редфорд, которая являлась президентом клуба до Пэкстон, выпалила:

– С тех пор как мой муж потерял работу, я всегда боялась, что не потяну взносы клуба, а вы меня из-за этого перестанете любить.

Мойра Кинли повернулась к соседке и сказала:

– Знаешь, почему я люблю с тобой посещать публичные мероприятия? Потому что я симпатичнее и рядом с тобой я чувствую себя увереннее.

– А я купила новую машину, только чтобы ты позавидовала.

– А я увеличила грудь.

– Я-то знаю, что у тебя проблемы с мочевым пузырем, но, когда ты уходишь в туалет, я всем говорю, что у тебя булимия.

Все уже начали говорить хором, друг друга перебивая и открывая все новые и новые постыдные тайны. Пэкстон уставилась на них, открыв рот. Сначала она подумала, что они все так шутят, потому что некоторые любили подшучивать над Пэкстон, стараясь вывести ее из себя, так как она славилась своей непоколебимостью. Но потом она увидела панику в глазах собравшихся. Сложилось такое впечатление, что все их тайные мысли получили голоса, и никто не мог заставить их замолчать.

– К порядку, – сказала Пэкстон. – Прекратите! – Никакого результата. Гомон лишь усилился. Пэкстон поднялась на стул, захлопала в ладоши и закричала:

– Замолчите! Да что с вами такое?!

Все затихли и посмотрели на нее. Пэкстон спустилась со стула. Теперь она чувствовала тревожные мурашки, покрывающие ее кожу. Она пару раз моргнула: вещи, казалось, изменили очертания так, будто смотришь на себя в отражении в ложке. Ей пришлось заставить себя не сболтнуть, что она была влюблена в того, в кого не стоило влюбляться. И она в этом не признается никому на свете. Но сейчас слова так и норовили вылететь изо рта. Казалось, что она вот-вот умрет, просто поперхнется словами, если тут же все не расскажет.

Она сглотнула и вместо этого выдавила:

– Кирсти, наверное, с твоим кондиционером что-то не то. Мы все надышались каких-то странных паров.

– По крайней мере, у меня есть свой собственный дом, – пробормотала она, встав со стула и направившись к термостату. – И я не живу с родителями по одной крышей.

– Что ты сейчас сказала? – сквозь зубы спросила Пэкстон.

– Я... ну... э-эм... – начала заикаться Кирсти. – Я не хотела говорить это вслух.

Пэкстон сказала всем открыть окна и глубоко подышать. Июльский зной заполонил комнату. Все начали потеть, смазывая тщательно накрашенные лица. Собрание продолжилось и членам клуба все-таки удалось обсудить все требования и проблемы будущего торжества. Хотя Пэкстон была уверена, что некоторые женщины ничего не слушали. В десять вечера собрание наконец подошло к концу. Все попрощались, поцеловав друг друга в щечку, и кинулись по домам, проверить все ли было хорошо, не сгорели ли их особняки, не ушли ли мужья и подходят ли им еще их наряды.