Да и вообще, незнание не освобождает от ответственности.

Казалось, что он был всегда и следил за исполнением Омерты вечность. Беспристрастный, равнодушный, холодный. Жестокий в своем безразличии, и не умеющий сострадать, прощать, испытывать жалость.

Вечно холодный.

Вечно равнодушный.

Живущий своей ненавистью.

Ненавидящий всех и ненавидимый всеми.

Такого стоило бояться. От него вообще было желательно держаться подальше. Мне же, к сожалению никто, в свое время не сумел помочь вовремя сдернуть, прихватив свою семью, умотать в закат.

— Отчет, шеф, — буркнула, кидая папку на стол к Бермуде.

В папке были собраны факты и доказательства вины очередного «неуловимого», которого мастерски вычислила Ника. Мой личный аналитик-дождь, была настоящей преемницей и последовательницей своего кумира Шерлока Холмса. Да и вообще, у нас была в какой-то мере парная работа. Я собираю сведенья там, где она достать их не может, а Ника систематизирует их и прокладывает точную линию и последовательность. Эдакий Майкрофт, который в случае чего подстраховывает, принимая удар на себя, отводя ненужные поползновения в сторону своего братца и Шерлок, который фыркает «мол, я сама», но при этом не может не признавать, что в некоторых моментах по сбору информации она могла проколоться без моей страховки. Один крышует и подкидывает информацию, другой тщательно разбирает и указывает на того, кого покарать.

Да и вся моя роль в Вендиче была появиться перед провинившимся и зачитать приговор, ну и указать точное место встречи для «коллег», после чего можно было спокойно и без нервотрепки схватить преступников, а потом свалить в закат, как только появлялась тройка из Вендикаре.

Можно сказать, я выносила приговор, который подтверждал Бермуда личной росписью, а я после всех махинаций оставляла на месте лист со всеми обвинениями.

Бермуда был вообще странным. На людях он появлялся в форме мелкого замотанного в бинты ребенка, на плече верного Джагера, а вот «дома», разгуливал в своей взрослой форме, забинтовав только руки с длинными аристократичными пальцами, позвякивая цепью.

Он был красив. Темной, холодной красотой. Возможно, если бы он не был воплощением ужаса и ненависти, а так же леденящего холода, можно было бы назвать его миловидным.

Гребанный аристократ из прошлого века. Холодный, отрешенный, ебанутый, вот и все.

Тогда, в четырнадцать лет, стоя перед Вендиче, задвигая за спину Мукуро, я выдала ту саму «гениальную» идею, в результате которой попала в пожизненное служение страшной тюрьмы среди мертвых.

Наверное, мое перекошенное от ужаса лицо и сбитая речь, в которой я несла беспросветную чушь, перепуганная почти до потери сознания на тему того, что я добровольно соглашусь работать, что буду полезной, при необходимости отсижу срок за своего Тумана, его знатно повеселил. Поэтому он, усмехаясь с наслаждением, проговорил, что, мол, согласен. С того дня я была его лично собачкой на побегушках, которую он мог выдернуть в любой момент.

Он отправлял меня разгребать такую грязь и мерзость, что становилось страшно. Кошмары стали обыденностью, а люди воспринимались порой за самых настоящих чудовищ. Я читала доклады, рыла сама на людей с подозрительной деятельностью, писала отчеты, и разбиралась с информацией. В конце концов, моя каморка в Вендикаре приобрела обжитый вид, полки с документами и захламленный бумагами старенький стол с картой городов, стран и полной на всю стену картой мира. Стенка с заметками и многое другое. Даже на крючке под низким потолком висел фирменный плащ Приговорщика, с цилиндром в бинтах, как же без антуража.

Каким-то образом к своим восемнадцати я превратилась в личного секретаря, который вел отчетность, порой с зеленым видом перебирая бумаги о заключенных и их злоключениях, что они творили до своего курорта.

Жутко, отвратительно, почти до дрожи и нервного срыва.

Я могла их ненавидеть, но от моей ненависти им было бы, ни тепло, ни холодно, так что я просто смиренно строчила отчеты, с неким равнодушием и профессиональным интересом, как у своего Дождя рассматривая фотографии.

Я порой сама себе была отвратительна.

— Хорошо, можешь идти.

— Шеф, я прошу отпуск.

— Два месяца.

— Есть, — отчеканила, и вышла из кабинета начальника, направляясь в свою комнату. Что-что, а хотя бы этот начальник дает мне отпуск.

Устало потерла лоб рукой и зябко завернулась в меховой плащ «Правой Руки» Бермуды фон Вихтенштайна.

Хмыкнула.

Ну, а что? Люди после парочки людных демонстраций с моим непосредственным участием быстро решили обозвать необычного предполагаемого живого субъекта среди мертвецов громким званием, особо мозгами не раскидывая по этому поводу. «Правая Рука», «Приговорщик, выносящий приговор». Были даже предположения насчет босса Вендиче, но после коротких фраз, когда я кидала Алку (один из моих как бы нянек, который на первых парах моим гидом был и личным страхом) папку со словами «передай боссу, у меня дела», эти домыслы вроде бы сошли на нет, хотя кто его знает.

Были ли у меня мысли сбежать? Глупый вопрос, были, конечно, но Бермуда обломал меня в моих начинаниях в зародыше.

«… Истинная гармония — это Небо, которое уже умирало, знаю, что ты понимаешь о чем я. Мы все мертвецы и именно на смерти и ненависти основывается наше Пламя, с помощью которого мы существуем. Ты можешь попытаться сбежать, но мне не составит труда отыскать тебя и твою семью. Как думаешь, после всего, что с ними случится по твоей вине, я не заставлю тебя ненавидеть и желать мести, пробудить Пламя Мрака и как его создатель надеть на тебя поводок?..»

После этого мысли о побеге меня больше не посещали. Никогда.

Лучше пулю в висок, но кто сказал, что меня не вытащат с того света? После перерождения я уже во многом сомневаюсь. Даже в своей вменяемости.

Джагер появился передо мной внезапно, протягивая белый конверт, который я не спешу брать в руки.

— Что это?

— От босса, — как всегда кратко и немногословно отвечает Правая Рука, который испытывает ко мне не самые лучшие чувства. Впрочем, злиться на мертвецов глупо, так как им есть, за что ненавидеть живых. У них отняли молодость, заперев в телах младенцев, а после снятия проклятия они превратились в живых мертвецов, не живущих, а существующих.

В конверте обнаруживается записка и пластиковая карточка, заставляя меня непонимающе моргнуть.

«Работа должна оплачиваться»

— Чего?

Впрочем, отвечать мне никто не собирается, а Джагер свалил в туман в прямом смысле этого слова.

Вертя карточку пальцами, я задумчиво прикусывала губу.

Пять миллионов. Нифига себе щедрость, а я думала он тот еще жмот, так как моими отчетами о бюджете всегда был недоволен. А как вы думали? У тюрьмы тоже финансы и все такое. На что-то же заключенных надо держать.

Задумчиво откинулась на спинку стула, который жалобно скрипнул, из-за чего я очередной раз позавидовала шикарному креслу в кабинете начальника. Хочу себе такое же, почему-то у всех психов сдвиг по этой фазе, хорошо, что Бермуда его с собой не таскает, как некоторые неадекватные личности, вмурованные в лед.

Вон, даже мое адекватное солнце, почему-то питает к шикарным креслам нездоровую любовь…

Кстати о солнце, нужно к нему забежать, да и к Майку я давненько не заглядывала, напряжение не снимала.

***

Майк, едва касаясь, скользил рукой по спине, аккуратно обводя контуры шрамов. Костя все хотел убрать, но с его вечной учебой и моей занятостью у нас все никак не было времени. Порезы, аккуратные шрамы от пуль, которые выделяются на белой коже, почти бледной от вечного пребывание где угодно, но не на курорте.

Майк все это видит. Аккуратно обводит новый шрам, но вопросов не задает. Он вообще парень смышленый, так что здраво рассуждает, что это мое дело и лезть в него не стоит, так как может затянуть с головой, а это ему ни к чему.

У Майка уже есть все, чтобы начать свой путь не сворачивая на кривые дорожки. Он учится в престижном учебном заведении Америки и у него по наследству остается компания. Мы совершенно не любим, друг друга, и свадьбу не планируем. Нам просто хорошо вместе. Мы друг друга устраиваем, так как ни мне, ни ему, огласки не надо, как и заморочек на тему измен. Мы неплохо сходимся, удовлетворяя друг друга как партнеры. Ничего большего, просто деловой подход.