- Как бы подлетнуть? - спросил Галущенко на следующий же день после своего появления в полку. - Свободный самолет есть?
- Есть один. Готовят к облету: летчик жалуется на мотор, а техники неисправностей не находят.
- Пойду попрошу командира, чтобы мне разрешил. И вот штурмовик взлетел. Галущенко сделал несколько кругов над аэродромом, потом круто спикировал, разогнал скорость - и вверх... Потом начал выделывать всевозможные кренделя, да так, что белые струи рассекаемого воздуха срывались с концов крыльев. Не только наши летчики выбежали посмотреть на виртуозный полет, но и соседи-истребители запрокинули головы.
- Это что, модернизированный ИЛ? - спросили они.
- Нет, летчик у нас есть такой...
- Кто?
- Сержант Галущенко, - пошутил кто-то. Эту шутку истребители приняли всерьез, начали высказывать нам упреки:
- Так что же вы, "горбатые", при нападении "мессеров" блинчики в воздухе размазываете, а не крутитесь так, как этот сержант?
С тех пор Николая Кирилловича в шутку звали сержантом. Приземлился он тогда после облета, вылез на крыло. Техник спросил:
- Товарищ подполковник, какие замечания по работе мотора?
Галущенко ничего не ответил. Обхватил руками козырек кабины и троекратно поцеловал "Ильюшу" в бронестекло.
..."Голубую линию" ударами в лоб нашим войскам прорвать не удалось.
9 сентября после полуночи 800 наших орудий обрушили огонь по Новороссийскому порту, а с моря в Цемесскую бухту в это время ворвались наши торпедные катера. У молов ахнули взрывы страшной силы, и к берегу устремились отряды десантных кораблей. С суши, со стороны цементного завода "Октябрь", перешли в наступление части 18-й армии генерала Леселидзе... Семь дней штурма - и 16 сентября вечером мы слушали салют Москвы из 124 орудий в честь освобождения Новороссийска.
Вслед за этим мощный удар в центре "голубой линии" нанесла 56-я армия генерала Гречко, а 9-я армия, та самая, которая оборонялась на Тереке, двинула свои войска вдоль побережья Азовского моря. Рухнула "голубая линия".
Красные дужки на наших картах поползли в глубь Таманского полуострова. 27 сентября одна из них обогнула с запада Темрюк, откуда полгода назад не вернулся Миша Талыков.
9 октября Москва вновь салютовала войскам Северо-Кавказского фронта. На этот раз из 224 орудий. Таманский полуостров был очищен от немцев. 66 тысяч убитыми и ранеными потеряли гитлеровцы.
Впереди был Крым. Впереди Керченский пролив шириною до двадцати километров...
Меня вызвал командир дивизии.
- Командующий фронтом генерал-полковник Петров хочет посмотреть на полигоне, как действуют ПТАБы. Туда уже стаскивают трофейные танки. Отправляйтесь-ка в полк к Галущенко. Ему даны указания выделить вам для тренировки самолет. У него и полигон удобный - рядом с аэродромом. Потренируйтесь там перед показом...
Речь шла о проверке эффективности противотанковых авиационных бомб комулятивного действия, недавно поступивших на вооружение. Бомбочки эти маленькие, сбрасываются в большом количестве с малой высоты. Для того чтобы комулятивным лучом прожечь броню танка, требуется лишь прямой удар. Какова вероятность попадания в такую цель, как танк, - у нас самих было смутное представление.
Вечером я уже был и Ахтанизовской у Галущенко. Пошел дождь.
- Где будем ужинать? - спросил он. - В столовой или дома?
- Надоело шлепать по грязище, лучше дома. Адъютант Галущенко, летавший с ним за воздушного стрелка (чтобы не разбаловался!), появился с двумя котелками.
Мы долго сидели за столом в эту ненастную ночь. Говорили, прислушивались. В это время обычно женский полк Евдокии Бершанской летает на У-2 с соседней Пересыпи на Керчь, но в такую погоду тарахтения моторов не было слышно.
- Значит, нашим "совушкам" полеты "отбили", - сказал Николай. Потом взял с окованного железными полосками сундука баян, протянул его мне:
- Давай, Василек, "Шаланды, полные кефали..."!
- Я, может, только на басах сумею...
- Давай на басах!
...И Константин берет гитару
И тихим голосом поет...
подпевали мы под аккомпанемент. Когда дошло до того места, где "Молдаванка и Пересыпь", Галущенко залился соловьем.
...Проснулись рано. Дождь прекратился. Наскоро пьем чай. Спрашиваю Галущенко:
- Коля, а самолет ты мне выделил?
- Выделил, выделил... На моем будешь летать. Еще вчера ПТАБы уложили, все готово.
Под окном уже стояла полуторка с цепями на скатах. Командир полка сел в кабину, я с его адъютантом - в кузов.
- Поехали!
Приземный туман приподнялся метров до 300 и повис сплошным тонким слоем. Прогреется на солнышке - поднимется выше. Но и сейчас летать можно: для сбрасывания ПТАБов большой высоты не требуется.
Подъехали к зачехленному штурмовику. Техник доложил командиру полка о готовности самолета.
- Быстро расчехлять! Я сейчас слетаю, - отдает распоряжение Галущенко.
- Этот для меня подготовили? - спросил я его.
- Этот, этот... - отмахнулся он. - Только первым слетаю я.
- А потом мне два часа ждать, пока снова бомбы уложат?
- Ну и подождешь... Некуда торопиться... Надевай парашют, чего стоишь?! бросил он адъютанту.
Галущенко взлетел, пошел по кругу. На другом конце аэродрома под холмом выставлены кузова трофейных автомобилей - это полигон. Самолет начал на них пикировать, потом сразу из четырех отсеков посыпались бомбы - сброшены залпом. Донесся раскатистый взрыв, а я вижу, что все бомбы упали с перелетом. Галущенко резко выхватил самолет из пикирования, видно, разозлился из-за промаха, - заложил крутой крен, пошел на повторную атаку. Сверкнули трассы, но и разрывы снарядов легли не кучно, как должны при хорошей стрельбе, а пропахали длинную дорожку. Снова крутой подъем - и самолет, проткнув тонкий слой облачности, исчез. Он теперь там купается в солнечном свете, а мотор уже запел на все лады. Его звук то поднимается до самой высокой ноты, то вдруг смолкает, чтобы через несколько секунд снова зазвенеть. Догадываюсь: "Николай Кириллович отводит душу на недозволенных фигурах". Теперь ведь никто не видит самолета, об этом можно лишь догадываться.
Долго пилотировал Галущенко за облаками, потом звук оборвался, были слышны лишь редкие хлопки, как при планировании. И тут я увидел вынырнувший из облаков штурмовик, который широкими крыльями заканчивал отмах витка штопора. Вращение приостановлено, самолет начал выходить из крутого угла, выписывая кривую глиссаду. "Что это, новый трюк?" - мелькнула мысль, но тут же я понял, что для вывода самолета из угла не хватит высоты. До земли остаются считанные метры, а самолет все еще целится носом в землю.
Мгновение - треск, грохот, совсем недалеко от меня закувыркались обломки самолета...
...Гроб на полуторке повезли по слякотной дороге на офицерское кладбище в Темрюк. Туда, где погиб Михаил Талыков.
Рядом со мной у могилы стояла старушка. Она усердно крестилась. Я заговорил с ней.
- Бабуся, вы все время оставались в Темрюке?
- Все время, сыночек, все время...
- У вас в городе много наших самолетов падало?
- Один за все время упал, один.
- Когда это было, не припомните?
- Как не припомнить? На великомученицу Евдокию...
- Какого же числа?
Старушка шепотом считала, загибая корявые пальцы:
- По новому стилю выпадает на четырнадцатое марта.
- Где упал?
- За моей хатой. Так низко летел да качался, как раненая птица, - думала, за мою трубу зацепится. А он дальше, дальше, да во двор горсовета. Там фашистская комендатура стояла...
Старинное каменное здание рядом со сквером. Во дворе обвалившийся орудийный окоп. Дерево без верхушки, ствол будто молнией расщепило.
Собрались местные жители, наперебой рассказывают:
- Вот тут упал, плашмя... Выволокли его хрицы, мертвого, а он, словно живой, лежит. Молоденький, русы волосы вьются...
- Заслуги с него сняли, потом брезентовые сапоги, кожанку.
