...Я внимательно следил за приготовлениями Галущенко к опасному полету из Галюгаевской. Думал, что тут и пилотаж не спасет. Надо быть мастером слепого полета. Галущенко тем временем взобрался на центроплан, надел парашют, уселся поудобнее в кабину, повел широкими плечами, будто ему было тесно. Завращался винт, воздушной струёй позади самолета сорвало с лужи тонкий ледок. Летчик увеличил обороты, и самолет, глубоко проминая колесами застывшую за ночь землю, неохотно тронулся с места.
Галущенко пошел на взлет. Долго бежал штурмовик, еле оторвался от земли на самой границе аэродрома и тут же скрылся в дымке. "Сейчас вернется", - думали летчики, всматриваясь в белесую муть и чутко прислушиваясь к звукам. Но тянулись минуты, а Галущенко не возвращался. Стояли под зябкой моросью, курили. Теперь остается ждать, пока не истекут сорок минут расчетного времени. Лишь бы самолет не обледенел...
Время тянулось долго...
- Летит, летит! - крикнули наконец несколько голосов, и мы увидели штурмовик с выпущенными колесами и посадочными щитками; летчик изумительно точно с ходу вышел на аэродром и приземлился. Самолет рулил, а под крыльями болтались тросы контровки бомбовзрывателей - значит, бомбы сброшены, до Минеральных Вод долетел.
Галущенко проворно выбрался из кабины, спрыгнул с крыла, зашагал к командиру дивизии. Каким-то не своим, глухим голосом доложил:
- Товарищ полковник, путь разрушен... Вот здесь, - показал на планшете место. У летчика на щеках выступила гусиная кожа, под глазами синие круги.
Полковник спросил:
- Вам холодно?
- Там было жарко, а здесь пробирает, - смущенно улыбнулся летчик.
- Пойдемте в блиндаж, там все доложите.
Трудно пришлось Галущенко в этом полете. От Моздока он "уцепился" за железную дорогу, потом "брил" на высоте телеграфных столбов. Через некоторое время начало обледеневать лобовое стекло - и без того ограниченная видимость ухудшилась. Следить за землей пришлось через боковую форточку. Больше всего летчик опасался столкнуться с водонапорными башнями на станциях или с какой-нибудь заводской трубой. Было намерение вернуться, но переборол себя. Когда миновал Георгиевск, за рекой Кумой погода вдруг улучшилась: облачность поднялась, начало оттаивать лобовое стекло.
За Минеральными Водами вышел на железную дорогу. Но как бомбами с замедлением взрыва повредишь путь? Железнодорожная насыпь высокая, бомбы с малой высоты падают плашмя, кувыркаются и взрываются, скатившись вниз. И тут Галущенко заметил под железнодорожной насыпью водосточный туннель. Пришла мысль "закатить" туда бомбы. Сделал несколько заходов, сбрасывал по одной, каждый раз учитывая поправки на рикошет. Наконец взрыв ударил точно под насыпью, и она осела.
На обратном пути летчик увидел в стороне плотную пешую колонну отступавших фрицев. Взмыл повыше с глубоким креном, вмиг оказался позади колонны. Прочесал ее из четырех огневых точек - от хвоста до головы, и еще раз - с противоположного направления.
Заканчивая доклад, Галущенко сказал:
- Такой каши, что осталась на дороге, мне видеть еще не приходилось, - и он зябко передернул плечами.
А мне представился виртуозный маневр, выполненный летчиком за считанные секунды: разве успеть разбежаться с дороги?..
В железной печке потрескивали и шипели сырые дрова. В оконце, что под самой крышей блиндажа, было видно, как повалил густой мокрый снег. Полетов в этот день не было.
...Утром погода несколько улучшилась. Вызвал меня командир полка:
- Особое задание генерала Масленникова... - сказал он. - По агентурным данным, противник на станции Нагутской сосредоточил много паровозов. Формирует из них составы для эвакуации. Нужно этому помешать.
Я взглянул на карту. Нагутская - небольшая станция западнее Минеральных Вод. Лететь туда километров 200. В Минеральных Водах все еще базируются вражеские истребители - значит, надо обходить его стороной, севернее. Речушка Мокрый Карамык обозначена на карте пунктиром; она подходит к самой Нагутской, протекает за грядой холмов. Если лететь все время над ней, можно скрытно подойти к цели.
- Хорошо бы сегодня хоть двумя самолетами ударить, - сказал командир. Возьми себе ведомым сержанта Цыганова. В строю он держится хорошо, бомбит тоже метко...
Петя Цыганов - остроносенький паренек лет двадцати, прибыл к нам в полк недавно. Узнав, что его назначают в такой ответственный полет, просиял.
- Будешь делать все, как я. Понял?
- Понял, - кивнул Петя.
Взлетели. Так же, как вчера Галущенко, от Моздока "уцепились" за железную дорогу, понеслись на бреющем. Пришло мне на память, как в 1934 году я заблудился и в этих местах приземлился, чтобы узнать у пастуха, где нахожусь. Вскоре мы врезались в снежный заряд - не до воспоминаний. Пришлось снизиться до предела, чтобы кое-как видеть землю. "Вдруг потеряется ведомый?" мелькнула мысль, и я тогда пожалел, что полетел не один.
К счастью, снегопад вскоре кончился. Я увидел Цыганова - он уцепился за меня справа, словно клещ. "Молодец, Петя!" - приободрил я его, а он качнул с крыла на крыло. Облачность все же временами прижимала нас почти к верхушкам телеграфных столбов. Где-то там, слева, должны быть Минеральные Воды. И вдруг за рекой Кумой мы словно попали в иной мир: в кабине стало светло, облака приподнялись, видимость хорошая... Только теперь надо ухо держать востро: противник может заметить нас издали и поднять наперехват истребителей из Минеральных Вод.
Под нами проносится припорошенная снегом бугристая степь. Мы огибаем эти неровности, то и дело ныряя за холмы. А вот она, та самая глубокая балка, по которой летом течет Мокрый Карамык. Летим над ней, словно в корыте, приближаемся к Нагутской. Заходить на станцию решили с запада, наискосок, чтобы после атаки скрыться за крутыми берегами этой речушки.
Истекло расчетное время, слева показался населенный пункт, недалеко от него - железнодорожная станция. Это и есть Нагутская! За станционными постройками никаких паровозов не вижу. Может, немцы успели угнать их? А может, агентурные данные неточны?..
Сделали с Цыгановым левый разворот, чтобы пересечь железную дорогу и выйти на боевой курс. Поднялись метров на 50.
Я уже различал железнодорожное полотно, а когда перевел взгляд повыше, вдруг увидел летевший к Минеральным Водам на одной с нами высоте двухмоторный самолет с двумя килями. Он пересекал наш курс, перемещаясь с правой стороны. Я принял этот самолет за истребитель-штурмовик "мессершмитт-110". С ним шутки плохи: самолет очень маневренный, с мощным вооружением. "Уйти под него вниз, чтобы остаться незамеченным? Если он вступит в бой, удара по станции нам не нанести..." - успел я подумать в какие-то считанные секунды. А немецкий самолет стремительно несется, не замечая нас. И в этот миг пальцы легли на гашетки пушек и пулеметов, глаза впились в перекрестье прицела - огонь! Сверкнул сноп трасс, вражеский самолет пронесся левым бортом точно через огненную дорожку, будто гася ее, вздрогнул и начал круто отворачивать от меня, оставляя густой дымный след. Немецкий летчик, повернувшись хвостом, подставил под прицел "спину". Я успел выпустить еще одну длинную очередь. Полыхнуло пламя - и горящий самолет в крутой спирали скрылся под крылом...
А мы уже над железной дорогой. Слева видна станция: два товарных состава, рядом с ними в длинную цепочку вытянулись паровозы.
- Разворот! Бьем по паровозам! - скомандовал я Цыганову.
Начали пологое снижение. Выпустил залпом восемь "эрэсов", обстрелял в упор паровоз - он окутался облаком пара. Цыганов тоже не мажет. Высота потеряна, выравниваю самолет, составы скрываются под капотом мотора - нажал на кнопку сброса бомб...
Летим от цели низко над ложбиной, присыпанной чистым снегом. Впереди виднеется протянувшееся грядой возвышение. Нам только перескочить через него, и мы снова над руслом Мокрого Карамыка. Ровная белизна земли скрадывает возвышение, над которым нужно сделать "горку". Напряженно всматриваюсь вперед.
