Далеко за полночь закончился концерт. Потом на подмостки вышел командир полка и объявил:

- Завтра готовиться к перелету на новый аэродром в Галюгаевскую!

Вот это новогодняя новость! Нам предстоит совершить 100-километровый прыжок на запад. Это будет наш первый с начала войны аэродром на освобожденной от гитлеровцев земле.

Прощай, "точка номер три"!

Илья Мосьпанов

На фюзеляже некоторых штурмовиков была сделана надпись: "Отомстим за Мосьпанова!"

Это самолеты лучших летчиков нашего полка, заслуживших боевыми делами особое поощрение командования.

На таком самолете отомстил врагу за Мосьпанова Герой Советского Союза Василий Шамшурин - летчик 3-й эскадрильи.

Об Илье Мосьпанове особый рассказ.

Помню, как после моего прибытия в полк Холобаев объявил:

- Пойдешь в третью эскадрилью, к Мосьпанову.

Такому назначению я очень обрадовался. Фамилия комэски была знакома по фронтовой газете - не раз читал статьи о храбрости летчика-штурмовика. Хотелось поскорее представиться, но старший лейтенант Мосьпанов в это время был на другом аэродроме, где теперь базировался полк.

В капонире стоял один ИЛ. На нем только что закончили смену мотора. Мы с заместителем командира полка майором Николаем Антоновичем Зубом ожидали обещанный У-2, который должен был доставить нас по очереди на новый аэродром.

Николай Антонович растянулся на зеленой траве в тени около аэродромного домика - решил вздремнуть.

Я тем временем посматривал на свой планшет и изучал район Донбасса. Нелегко было разобраться в этой путанице дорог, которые переплетались паутиной на карте.

Над нами низко протарахтел У-2. В задней кабине сидел пассажир. Зуб вскинул голову и сказал:

- Это для перегонки ИЛа летчика доставили. Самолет закончил пробег, с крыла спрыгнул щупленький летчик в коротком - до коленей, потертом кожаном реглане. В нашу сторону шел вразвалочку, косолапя внутрь носками просторных кирзовых сапог.

- Здорово! - крикнул ему Зуб, приподнявшись на локтях. Тот шага не ускорил, не откликнулся, а только приветственно поднял руку. На смуглом небритом лице его различались темные крапинки. Я подумал, что это следы оспы, а когда присмотрелся, увидел: пятнышки зеленые. Похоже, медики обработали зеленкой...

- Где это тебя так разукрасили? - спросил Зуб.

- Вчера над Артемовским аэродромом... - ответил летчик и протянул сначала Зубу, а потом мне небольшую темнокожую пятерню. Присел, скрестив по-татарски ноги, зашарил по карманам ободранного реглана, вытащил измятую пачку "Беломора". Заклеил на папиросе надлом, лизнул и закурил.

- "Эрликон", понимаешь ли, в бронестекло влепил, - неторопливо продолжал он рассказ, - мимо уха пролетел и не взорвался. С ведро стеклянной крупы в кабине привез... - Он лукаво поглядывал на нас, показывая белые зубы.

- А вот к тебе в эскадрилью пополнение, - кивнул в мою сторону Николай Антонович.

Я, наконец, понял, что это Мосьпанов. Мой будущий комэска скосил на меня веселые цыганские глаза и протянул пачку "Беломора".

Когда Зуб улетел на У-2, Мосьпанов оказал:

- Давай сделаем так: полетишь со мной в фюзеляже, а "кукурузник" вторым рейсом прихватит технаря. Чего здесь томиться?

- С удовольствием... - ответил я, покривив душой. Лететь в фюзеляже штурмовика - удовольствие маленькое: в люк сильно задувает, сидеть приходится на корточках.

- Карта этого района у тебя есть? - спросил он.

- Есть. - "Зачем карта, если я за пассажира, да еще задом наперед полечу?.."

- Попробуй-ка ориентироваться. Те места, которые опознаешь, отметь крестиком и время их пролета запиши.

Мосьпанов задал мне задачу не из легких. Придется торчать из люка лицом к хвосту. В таком положении ориентироваться трудно, так как видишь не то, что ожидаешь. При полете на малой высоте времени на опознавание ориентиров мало. К тому же перед глазами нет никаких навигационных приборов. Одни лишь наручные часы. Да и маршрут полета комэска почему-то не сообщил, а спросить я посчитал неудобным. Поплелся Мосьпанов принимать самолет, и тут у меня мелькнула догадка: "Полетит-то, наверное, по прямой". Приложил линейку к карте, соединил чертой два аэродрома. Успел еще сделать поперечные засечки, равные пятиминутным отрезкам полета. "Вот тебе и внезапный экзамен по штурманской подготовке".

Взлетели. Мосьпанов "брил" очень низко, не меняя курса. Чтобы видеть мелькавшие за хвостом штурмовика безлюдные поля, пришлось приподняться. Ноги быстро онемели. Прошло минут десять, но я так и не успел зацепиться глазом за что-нибудь приметное. Впечатление было такое, словно сидишь в морском прогулочном катере лицом к корме: видишь только быстро убегающую назад вспененную поду. "Ну, - подумал я, - наверное, придется показать комэске чистую карту, без единой пометки".

Вскоре, однако, увидел я в стороне деревню, а под хвостом самолета промелькнула почти пересохшая речушка с извилистым, вроде петли, поворотом русла. Глянул на карту - речка эта там обозначена, и петля такая есть, а прочерченная линия пути проходит как раз через нее. Ориентировка восстановлена! Начал делать отметки чаще, совсем воспрянул духом.

После посадки Мосьпанов отвел меня на перекур и, будто между прочим, сказал:

- На карте что-нибудь отметил?

- Отметил... Вот, - я протянул ему планшет. Мосьпанов с нескрываемым любопытством посмотрел на карту:

- Ориентироваться, сидя в самолете задом наперед, мне и самому еще не приходилось. Это, наверное, все равно что книжку с конца читать... А как воз с соломой опрокинулся, когда мы пролетали, - заметил? - вдруг оживился он.

- Заметил...

- И место это можешь показать?

- Вот здесь, за этим бугром, - я указал карандашом на нарте.

- По-моему, тоже тут, - ухмыльнулся Мосьпанов. - Лошадь-то к авиации оказалась неприученной!

...Ведомым у Мосьпанова мне пришлось быть только однажды, с пятого боевого вылета заставили самого водить группы.

Полетели мы двумя четверками бить железнодорожные эшелоны на станции Чистяково. Проносились низко над бурой степью. До цели нас ни "мессеры" не перехватили, ни зенитки не обстреляли. Хитро вел группу Мосьпанов.

Мы уже приближались к Чистяково. Из-за рощи, что раскинулась слева, не было видно ни населенного пункта, ни станции. Это нам как раз на руку. Вдоль опушки - дорога. По ней ни одной машины не проследовало. Впереди, где кончался лес, дорога круто сворачивала влево - к Чистякову, и терялась за деревьями. И вдруг я увидел, как к этому повороту мчится мотоцикл с коляской. Наверное, фрицы заметили нас и спешили скрыться за поворотом.

Ходили слухи, что Мосьпанов питал слабость к легковым машинам. Он не упускал возможности "срезать" с ходу такую цель, если она подвертывалась под руку. Он даже доказывал необходимость жечь легковушки: "На них ведь начальство катается! Разве стоит одной очереди жалеть, чтобы какого-нибудь оберста ухлопать?"

И. надо сказать, Мосьпанов, рассуждая таким образом, попал в самую точку. Через год, в сорок третьем, вышел приказ наркома обороны специально "охотиться" за легковыми машинами в тылу противника.

Сейчас от нас удирала не легковая машина, а всего-навсего мотоцикл. Ведущий вдруг взмыл, чуть довернул самолет влево и начал полого снижаться. В тот самый момент, когда мотоцикл уже сворачивал в лес, брызнул сходящийся у земли веер двух пулеметных трасс, и там, словно кто спичкой чиркнул о коробок, блеснуло, мотоцикл кубарем покатился в сторону от дороги, подпрыгивая, как резиновый мячик.

Меня тогда поразила эта снайперская очередь, уничтожившая такую маленькую цель, да еще на быстром ходу.

Не успело улечься мое восхищение, как Мосьпанов пошел на высоту, и тут же открылась железнодорожная станция с несколькими товарными составами на путях. Зенитки поставили перед нами заградительный огонь. Первая четверка во главе с Мосьпановым перешла в пикирование, а я - крайний правый во втором звене, увидев разрывы около своего штурмовика, шарахнулся в сторону. Это была мгновенная реакция на опасность. Всего какой-то миг прошел, и я оказался в стороне от цели. Еле успел довернуть влево и сбросить бомбы на противоположном конце станции.