- А на том берегу кто: немцы или наши?
- Немцев я не видела, а красноармейцы были. Вполдни баржу с овцами несло течением от Мелеховской, они ее перехватили, живность выгружали на том берегу...
- Лодка есть?
- Была, да угнали... На бревнах тоже плыли...
Лиманскому теперь предстояло перебираться вплавь. Плавать он умел, но хватит ли сил? На берегу нашелся небольшой, сколоченный из досок щит. Техник разделся, сложил на него свою одежду, вошел в воду, оттолкнулся ногами от покатого дна, поплыл, толкая одной рукой плотик и подгребая другой. Оглянулся, а рыбацкий домик совсем исчез, другого берега все еще не видно. Плыть надо тихо, чтобы не было всплесков, а силы быстро убывали. Тут еще одежда на плотике намокла, сползала в воду. И бросил бы все это, но как потом появишься перед своими?
Обессилевший техник попробовал достать ногами до дна, но погрузился с головой, хлебнул воды. Оттолкнулся ногами, сделал еще несколько гребков. Заплетаясь ногами в водорослях, тяжело дыша, сделал несколько неверных шагов, оступился и бултыхнулся в воду.
- Встать! Руки вверх!.. - раздался рядом приглушенный окрик.
- Я свой! - откликнулся Лиманский, а для большей убедительности добавил: Я сбитый летчик! - Нагнулся, чтобы подхватить тонувшую одежду, но тут же услышал:
- А ну, гадюка, не крутись, руки вверх, сказано! А то сейчас полетишь у меня на тот свет за картошкой! Бросай шмотки!
Ведут два красноармейца голого "лазутчика", наставив в спину автоматы. Мокрую одежду сами несут.
В землянке, освещенной коптилкой, приказали сесть на земляной пол, дали только мокрые кальсоны надеть. Вошел младший лейтенант, выслушав бессвязный рассказ взволнованного Лиманского о скитаниях по тылам противника, сказал:
- Ладно, сейчас вызовем своего летчика, он разберется быстрее. Позвать Пашку!
Сидит понуро Лиманский на полу в одних кальсонах - дрожь бьет, а в его рубашке и штанах ножом швы подпарывают, что-то ищут. Такого оборота, чтобы свои ему не поверили, он не ожидал. Появился солдат в пехотной форме, но в пилотке темно-синего цвета с голубым кантом.
- А ну-ка, Пашка, узнай, где он летал, как его сбили, - приказал младший лейтенант, по-видимому, здесь самый большой начальник. Пашка сразу приступил к делу:
- Так, говоришь, летчик?
- Сказать по правде, не летчик, а старший техник эскадрильи.
Солдаты, схватившие "лазутчика", переглянулись с ухмылкой: сразу, мол. путать начинает...
- Из какого полка? - продолжал допрос Пашка, не спросив даже фамилии, а сразу хватал быка за рога.
- Из седьмого гвардейского, ордена Ленина...
- Гм... А про четвертый штурмовой, случаем, слышать не приходилось? Лиманский был озадачен осведомленностью Пашки-летчика, удивленно уставился на него.
- Так это же наш полк был четвертым, а потом стал седьмым гвардейским...
- А Селидовку такую знаешь? - последовал более конкретный вопрос Пашки.
- Как не знать? Там наш полк базировался в октябре сорок первого.
- А какое событие произошло в Селидовке?
- Было торжество по случаю награждения полка орденом Ленина... А откуда тебе это известно? - не выдержал Лиманский, силившийся припомнить, не встречал ли он этого летчика.
- А я в Селидовке на бензовозе в БАО работал, ваш полк обслуживал...
- А сюда как угодил?
- А вот на том же торжестве лишку хватил и утром в потемках бензовоз завалил в канаву, и за это послали в пехоту искупать вину.
Теперь все, кто находился в землянке, почувствовали неловкость. Младший лейтенант приказал солдатам посушить одежду и очень сожалел, что нет у них лишнего комплекта обмундирования, чтобы одеть Лиманского по форме. Зато появился полный котелок с вареной бараниной и шкалик. Солдаты, взявшие "в плен" Лиманского, извинились за невежливое обращение:
- Так требует наша служба... Мы давно услышали - плывет кто-то тихой сапой, а его течением сносит. Подумали - фриц. Мы тоже начали продираться по кустам вдоль берега. Надоела нам эта волынка. Тогда я шепнул Алексееву - моему напарнику: "Давай его, суку, прямо на плаву секанем, а то, чего доброго, упустим". Скажи спасибо Алексееву, что удержал... "Давай, - говорит, - живьем возьмем, может, какая важная птица в разведку идет..."
...Впервые за многие дни Лиманский уснул среди своих. Проснулся оттого, что начал задыхаться: рот забит песком, запорошило глаза, а с перекрытия блиндажа сыпалась земля, валились бревна. Когда все стихло, Лиманского взяли под руки солдаты, помогли выкарабкаться.
- Ползи туда, - крикнули ему, а сами с автоматами прыгнули в обвалившуюся щель.
Через Дон на понтонах переправлялись немцы...
Добрался Лиманский до станицы Мечетинской. За крайним домом увидел самолет У-2, а там майор Орыщенко - летчик звена связи, знакомый еще по довоенной службе в Харькове.
- Коля, дорогой, здравствуй! - обрадовался техник, а Орыщенко еще долго смотрел на заросшего бородой оборванца.
- Да я Лиманский Андрей, из седьмого гвардейского... Где наш полк?
- Под Кропоткином.
Летчик доставил Лиманского на аэродром.
Я тоже не сразу признал в бородатом человеке, одетом в почерневшую вышитую рубашку и рваные вельветовые штаны, старшего техника третьей эскадрильи, которой я командовал после гибели Мосьпанова.
Всю ночь мы лежали с Андреем Петровичем на сене, и он мне рассказывал и рассказывал.
Но радость его встречи с боевыми друзьями была омрачена. Начались частые вызовы. В команде было тринадцать человек, а появился один старший без формы, без документов, без оружия.
Кто может подтвердить, что все произошло именно так, как записано в протоколе? Почему бросил личное оружие, а не применил его? Чем докажете, что документы не находятся в руках врага? Потом поступило указание: из партии исключить, к обслуживанию боевых самолетов не допускать. Командир полка стал посылать Лиманского с аварийными командами подбирать вынужденно севшие самолеты, чтобы был подальше от глаз. Чего доброго, еще на проверку отправят.
Лиманскому пришло на память гадание цыганки про казенный дом, пиковый интерес и счастье через позднюю дорогу. Не скоро, как видно, войска освободят Новую Царевку: они отходили к предгорьям Кавказа... Когда же будет эта поздняя дорога?
Переправа
Войска Южного фронта откатывались от Дона к предгорьям Кавказа. Мы уже были на полевом аэродроме Новоселицкое - это восточнее Ставрополя. В нашем полку осталось только два самолета: с бортовыми номерами 8 и 9, словно неразлучная пара.
Самолет с номером 9, как и его летчик, был тогда знаменитостью. Ведь это на "девятке" Михаил Талыков 29 июля вывез меня в фюзеляже из-под самого носа немцев. "Восьмерка" - моя.
Всех "безлошадных" летчиков и техников отправили пешком или на попутных машинах за Минеральные Воды на сборный пункт - в аул Ачалуки.
Был жаркий полдень. Мы с Мишей только что возвратились с боевого задания. Доложив, что били и что видели, поспешили в "холодок", как говорил Талыков, под тень дерева. Сняли ремни с тяжелыми пистолетами, намозолившими бок, расстегнули вороты взмокших гимнастерок, повалились навзничь - руки под голову.
Над нами блеклое, безоблачное небо и трепещущие листья. Наслаждаемся минутами покоя, истинную цену которым познали только на фронте.
В те свободные минуты, когда ты только что вернулся, а новую боевую задачу еще не поставили, стараешься отключиться от мыслей о войне. Чтоб не думать о том, как долго еще мы с Талыковым провоюем и который из двух самолетов "восьмерка" или "девятка" - останется в полку последним.
Но мыслей о войне не отогнать. Перед глазами только что пережитое в боевом вылете. Дороги от Сальска на Ставрополь - сколько глаз видит - курятся пылью. Это движутся механизированные части противника. А из Ставрополя, по дороге на Невинномысск - бесконечный конный обоз вперемежку с грузовиками. На подводах и в кузовах навалом узлы, шкафы и прочий домашний скарб... По обе стороны дороги - людской поток. Пестрые одежды, много детей. Почти у каждого над головой сломанная ветка. Ветками утыканы телеги и грузовики.
