Из летчиков, которые начали воевать еще в Донбассе, уцелел лишь Николай Седненков...
Седненков носил каракулевую кубанку с красным верхом. Такой головной убор появился у некоторых летчиков еще в Краснодаре, когда пашей штурмовой дивизии было присвоено наименование Кубанской. Тогда на базаре платили за кубанки по две тысячи рублей. В хуторе Трактовом, когда вышел указ о присвоении мне звания Героя Советского Союза, Николай сказал:
- С тебя причитается.
Того, что с меня "причиталось", достать по всей Тамани было невозможно. Я уже собирался в "экспедицию": командир дивизии разрешил по такому случаю слетать в Краснодар на штурмовике. Тогда я спросил Николу:
- А что бы ты сейчас хотел?
- Не пожалеешь? - он поскреб пятерней белобрысый чуб и ткнул пальцем на мою кубанку.
Николай, если не считать кубанки, внешне был ничем не приметным парнем.
Но техники говорили о нем уважительно:
- Наш Седненков может летать на бревне. - Почему-то всегда добавляли "наш", хотя во всей воздушной армии другого Седненкова не было.
Седненков одно время летал на самолете, от которого все отказывались, мотор дымил, хотя мощность развивал нормальную. Николай по этому поводу еще и шутки отпускал:
- Мне на дымящем даже лучше: зенитчики в покое оставляют, "мессеры" тоже не особенно клюют. Они, наверное, думают, что меня уже "обработали", а я себе лечу да лечу... - Отсюда, верно, и пошла присказка о бревне.
Когда бывали перебои с горючим, летчики и стрелки осматривали окрестные достопримечательности. Никола Седненков был большим любителем таких экскурсий. Встречались чудом уцелевшие замки, от которых веяло стариной. Сколько войн пронеслось мимо и эта последняя прошла бушующим шквалом сначала - на восток, потом - на запад, а немой свидетель истории стоит себе, возможно, еще со времен псов-рыцарей, пережив не одно поколение людей.
В Западной Белоруссии, в каком-то местечке Никола Седненков разузнал, что поблизости действует женский монастырь. Оказалось, что и вход в него свободный.
Тогда-то зачастили в монастырь "экскурсанты". Интересно было посмотреть, как молоденькие монахини в длинных одеяниях усердно отбивали поклоны.
Прошел слушок, что Никола Седненков как представитель белорусского народа был удостоен благословения самой игуменьи. Тогда включился в работу политаппарат.
- Хотя ходить туда и не возбраняется, но не забывайте, что это вам не цирк. Неосторожное слово какое скажете, - можно восстановить против нас жителей.
Но с монастырем все обошлось как нельзя лучше. А по поводу благословения кто-то все же сострил:
- На кого игуменья крест наложила, тому воевать до полной победы!
Седненков пришел в полк старшим сержантом, за два года войны дослужился до старшего лейтенанта, хотя мог бы уже и в капитанах ходить. Должность же занимал заместителя командира эскадрильи у Героя Советского Союза Ивана Карабута (тот пришел к нам из полка Зуба). Николу тоже представили на Героя еще в Крыму, но наградной где-то залежался. Седненков обиженным себя не чувствовал. Летал ведущим, не жаловался даже на свою хворь.
Еще в кубанских плавнях к нему прицепилась малярия. В Крыму полегчало, а в Белоруссии приступы опять участились. И уложили Николу в полковой лазарет. Там он беспрекословно подчинялся Наде и глотал акрихин. И тогда ему принесли письмо. Первое за всю войну письмо от матери Марфы Тихоновны, оставшейся в оккупации в деревне Трутнево Смоленской области.
Повеселел наш Никола.
- Чем тут валяться, съезжу-ка я к матери: отсюда ведь недалеко. На недельку небось отпустят.
Ушел из лазарета, появился на аэродроме, чтобы рапорт об отпуске написать. Увидел своих друзей: невеселые, измученные. А в полку был напряженный день. Наши войска форсировали Нарев. Танкисты генерала Панова решили на плечах у противника прорваться по его же мостам на западный берег. Под Пултуском первая тридцатьчетверка выскочила на мост, но раздался взрыв, и танк рухнул в воду. У Карневска на переполненный фашистскими войсками мост ворвались танки с автоматчиками на броне. Не пощадив и своих солдат, немецкое командование также взорвало мост. Тогда пехотинцы бросились вплавь, танки форсировали реку вброд, а противник пытался отбросить в воду немногочисленные войска, захватившие небольшой плацдарм.
Штурмовиков вызывали для поддержки. Первую группу поведет Карабут, а кто вторую и третью?
- Свожу и я сегодня, - сказал Седненков. - Вам ведь выпишут к ужину, а я, думаете, облизываться буду? - пошутил он.
Первым вылетел Карабут, вторым - его заместитель Седненков.
Когда выруливала третья группа, на горизонте показались возвращавшиеся с задания штурмовики. Одного самолета недоставало.
- Карабута подбили, - доложили ведомые. - Сел на занятой противником территории.
Возвращалась вторая группа - опять одним самолетом меньше.
Николай Седненков был сбит прямым попаданием зенитного снаряда.
После гибели Юркова на должность штурмана полка назначили Костю Аверьянова.
24 октября на аэродроме Высокий Мазовец день был не совсем обычный. И дело не в какой-то особой задаче полка. Войска все еще вели бои по расширению и закреплению плацдарма на Нареве, отражая контратаки противника. Штурмовикам надо было подавить артиллерию в районе Черностув.
Первую группу повел Аверьянов, а следом за ней пошла четверка Виктора Горячева. Только взлетели последние штурмовики, на аэродроме появились корреспонденты "Фронтовой правды" Борис Бялик и Слава Шаровский.
- Опять кого-нибудь "допрашивать"? - спросили их. - Нет, нет! Только поздравить и сфотографировать.
- С чем же поздравлять?
- С новыми Героями!
Вездесущие корреспонденты узнали об Указе, который еще не был опубликован в газете, но которого давно все ждали. Героями Советского Союза стали сразу семь летчиков: Константин Аверьянов, Владимир Демидов, Петр Кривень, Борис Левин, Иван Мальцев. Виктор Горячев и Николай Седненков.
Крепко пожимали руки тем, кто еще не успел улететь на боевое задание. Шаровский без конца щелкал "лейкой" и готовился запечатлеть необычные кадры на самолетной стоянке. Он еще сфотографирует Аверьянова и Горячева вместе с Болтиком.
Один за другим шли на посадку штурмовики, Виктора Горячева среди них не было.
Помрачнели летчики, узнав, что при выходе из второй атаки самолет ведущего второй группы был внезапно атакован снизу двумя "мессершмиттами". Тогда штурмовик резко взмыл, потом перешел в крутое пикирование и взорвался при ударе о землю. Но кто-то из летчиков заметил раскрывшийся на малой высоте купол парашюта. Кто же успел покинуть самолет: Горячев или его воздушный стрелок Малышев? И какой шанс остаться живым тому, кто приземлился в расположении войск противника?
Но в авиации бывают всякие чудеса. Произошло же такое чудо и в нашем полку...
5 ноября 1942 года я водил девятку штурмовиков еще с "точки номер три" в район Орджоникидзе. Истребителей для прикрытия тогда не выделили, хоть "мессеры" в те кризисные дни буквально стаями висели над полем боя.
Роль истребителей прикрытия в том вылете выполняли два штурмовика без бомбовой нагрузки. Они шли позади группы и непрерывно выполняли маневр "ножницы". Летели на этих самолетах Владимир Зангиев и Николай Письмиченко.
Наша цель - танки у Хаталдона. Эти места хорошо знакомы Володе Зангиеву: ведь здесь прошли его детство и юность. Слева по курсу - зеленые горы, у подножья вьется дорога, и там - Хаталдон. А на нас сверху уже пикировала первая четверка "мессеров". Первая атака - по ведущему. Зангиев все же успел дать заградительную очередь. И так удачно у него получилось, что один истребитель с дымным следом круто пошел к земле. Это была первая победа Зангиева, предотвратившая неминуемую гибель ведущего. Он не мог глаз оторвать от сбитого самолета - следил за ним до тех пор, пока тот не ударился о землю. А вскоре после этого, выходя из первой атаки по танкам, я увидел горевший и кувыркавшийся штурмовик. Видел, как из кабины вывалился огненный ком и стремительно понесся вниз. У самой земли потянулась белая лента купола парашюта, но и по ней струился огонь.
