Начали делать "примерку". На первых порах пришлось повозиться с укладкой "живого груза". Лежать, оказывается, можно было только на боку, поджав колени к самому подбородку.

Охотников на первый пробный полет не было. Тогда оружейницы Маша Одинцова и Оля Чернова высказали свое горячее желание слетать. Что оставалось делать техникам?

Первым полетел с двумя пассажирками в бомболюках Саша Юрков. Вслед за ним выполнил два полета Иван Остапенко, "перекрывший" Юркова: он поместил со своим стрелком Володей Пименовым самую маленькую в полку оружейницу Тосю Табачную, а двоих техников "прокатил" в бомболюках.

Проект необычного перелета был утвержден.

Пришел день, когда полк стартовал с крымской земли. Перед этим, разумеется, в Запорожье дали телеграмму, в которой сообщалось расчетное время прибытия, чтобы не задерживать заправку самолетов горючим и обед.

Но с обедом в Запорожье вышло недоразумение.

- Мы готовили на шестьдесят человек, откуда же взялось людей в два с лишним раза больше? Пришлось объяснять. Аверьянов тоже вступил в спор с заведующим столовой:

- Если хотите знать, на моем тринадцатом номере летело даже шестеро, - он указал на своего Болтика. А потом последовала его команда: - Болтик, старшина! - Собачонка поднялась на задние лапы и застыла по стойке "смирно". Вспомнила, наверное, того старшину, который в Тимашевской черную кошку в столовой гонял. С тех пор Аверьянов приучил Болтика к чинопочитанию.

...Следующая посадка - в Харькове - колыбели нашего полка. Город дважды был в руках противника. Восемь месяцев назад - в августе сорок третьего - он был вторично освобожден нашими войсками. Коля Смурыгов давно уже получает из дому письма с двумя "подписями" - Клавиной и сына - обведенная карандашом растопыренная лапочка.

На аэродроме под Харьковом не оказалось горючего.

- На два дня разрешаю в город! - объявил командир. И заспешил Коля Смурыгов с Виктором Шаховым в Харьков.

- Не удалось нам перед вылетом на фронт отведать у тебя яишенки с колбаской, - шутил Виктор, вышагивая на своих скрипучих протезах.

Коля Смурыгов на этот раз был в полном здравии. Он пытался брать на руки трехлетнего Юрку.

- Дядя, дядя... - лепетал сынишка, но на руки идти не хотел.

- Я твой папа!

- Папа там, - малыш показывал на фотокарточку. А папа там был красивый, без шрамов на лице. На прощание Коля сказал жене:

- Расти тут сына, а нам надо гнать фрицев дальше на запад. Теперь-то уж скоро вернемся, не плачь...

В Белоруссию долетели без происшествий.

Аэродром Дорогая... Аэродром - это только название. Продолговатая поляна в лесу, на ее краю - болото. Грунт, хоть и укатанный, но мягкий. Зато лес густой - для маскировки хорош. Срубили отдельные деревья, затащили самолеты хвостами в просеки да еще забросали их ветками. Вблизи проходишь - самолетов не видно.

Зато комары облепили так, что невольно вспомнили Гудермес. Там хоть был сарай, в котором разводили дымари, а здесь, кроме нескольких небольших построек, занятых под столовую, склад и штаб, для жилья ничего не нашлось. Землянок не выкопали - скоро, мол, в наступление пойдем. Деревушка с приветливым названием Дорогая отсюда далеко, да и была она сожжена немцами дотла. Так что размещаться на ночлег пришлось под самолетами и в шалашах. В общем, комары от бескормицы не страдали.

- Скорее бы наступать, что ли... - ворчали летчики и техники.

И все же батальон аэродромного обслуживания принял нас, как мог, хорошо. В столовой шел пар от разваристой "дробненькой" картошки. Для нас на скорую руку соорудили баньку "по-черному" - парься сколько влезет.

А еще для всеобщей потехи в этом батальоне был смышленый, хоть и чересчур демократичный, козел. Он бродил около КП, потрясая длинной бородой и огромными рогами. У нашей столовой он выпрашивал лакомые куски, перепадало ему вдоволь. Но упаси бог отвернуться от этого козла! Наш начальник штаба обронил бумажку, нагнулся за ней, и в тот же миг был стремительно атакован с "хвоста" и повергнут на землю.

- Это похлестче твоего майора Колоба! - старшина Васильев подмигнул Остапенко.

Козел начальства не признавал. И уволить его было нельзя - в штате полка он не состоял. Зато воздушные стрелки прониклись к козлу уважением за стремительность атак с задней полусферы и независимость.

Через несколько дней наш козел преобразился: его рога и еще некоторые атрибуты излучали сияние: воздушные стрелки покрасили их бронзой. И это словно его воодушевило на новые "подвиги". С утра он внезапно атаковал давшего зевка Тимофея Тучина.

- Дурья голова, - ворчал инженер. - Ведь не кто другой, а я для тебя такую краску со склада выписывал...

У всех было приподнятое настроение: сообщили о высадке наших союзников в Нормандии, - наконец-то открыт второй фронт в Европе, о котором мы вели разговор еще в Гудермесе в августе сорок второго.

- Теперь с двух сторон будем фрицев давить! И еще был сюрприз: Володя Демидов - наш Дед - объявился в Белоруссии.

К июню сорок четвертого большая часть Белоруссии все еще была оккупирована. Лишь один из десяти областных центров - Гомель - находился в наших руках.

На тысячекилометровом пространстве - от Невеля на севере и до Гомеля на юге - скрытно сосредоточивались войска наших четырех фронтов - 1-го Прибалтийского и трех Белорусских. Готовилась крупнейшая операция "Багратион" по разгрому основных сил группы армий "Центр", преграждавших нашим войскам путь в Польшу и Восточную Пруссию.

Немецкое командование ожидало наступления Красной Армии на юге, а удар готовился на другом стратегическом направлении.

В короткие июньские ночи пехотные, артиллерийские и танковые части совершали стремительные марш-броски и укрывались в белорусских лесах. Бомбардировщики, штурмовики, истребители и разведчики четырех воздушных армий слетались и Белоруссию небольшими группами на малых высотах, садились на полевые аэродромы и тут же тщательно маскировались. В Белоруссии у нас было около 6 тысяч самолетов, а гитлеровцы могли противопоставить свой 6-й воздушный флот, насчитывавший немногим более 1300 самолетов.

Тогда невольно вспомнили любимое изречение Григория Пантелеевича Кравченко: "Еще немножко, и мы им начнем хребет ломать!" Сбывалось его предсказание, но не так скоро, как предполагали. Три года прошло с тех пор, как наш полк вступил в боевые действия на Березине.

И так уж случилось, что 4-я воздушная армия теперь шла в составе 2-го Белорусского фронта, нацеленного на Березину и Минск, туда, где первыми пролетали Холобаев, Спицын и Филиппов.

Командир эскадрильи капитан Иван Остапенко говорил своим летчикам:

- Вот теперь и нам придется полетать над теми же местами, где полк воевал в первые дни войны. Не миновать бить переправы на той же Березине, а может быть, и на Бобруйский аэродром пошлют...

С тех пор в организации боевых действий Военно-Воздушных Сил произошло много изменений. Вместо малочисленных смешанных авиационных дивизий, распыленных по общевойсковым армиям, теперь каждый фронт имел в своем составе воздушную армию. Усилия ее не рассредоточивались равномерно по всему фронту, а нацеливались туда, где решался успех операции. Более того, предусматривалось взаимодействие между соседними воздушными армиями, руководство которыми осуществляли представители Ставки Главный маршал авиации А. А. Новиков и генерал Ф. Я. Фалалеев.

Задачи авиации были четко определены. В ночь перед наступлением на участках прорыва фронтов планировалось совершить около трех тысяч самолето-вылетов для подавления обороны противника и его резервов. С началом артиллерийской подготовки авиация должна была нанести еще один массированный удар по огневым средствам и опорным пунктам противника.

Все цели, заранее выявленные нашей разведкой, были обозначены на картах у летчиков, время ударов тоже определено.

В войсках были развернуты пункты управления авиацией с радиостанциями. Там находились наши авиационные представители. Девушкам из 46-го гвардейского, кроме бомбежки, поставлена необычная задача: на У-2 они по ночам будут освещать войскам маршруты, по которым намечено наступление.