– Правильно, тело должно дышать, даже ночью, когда жарко и душно, – похвалил он. – Я тоже сплю раздетым. А ты, Светка, не робей, ведь на пляжах все ходят полуобнаженные, в плавках и купальниках и никто от стыда в обморок не падает. Это так естественно, красоту глупо и грешно прятать под одеждой. Придет время, люди это осознают и станут более доверчивыми и раскованными.

– Пляж для этого и предназначен, – не разделила его оптимизма Ермакова и с мольбой поглядела. Федор безнадежно махнул рукой и вышел в сени. Она еще несколько минут понежилась в постели. Потом резво вскочила на пол, накинула на плечи халатик и завязала узелком поясок на тонкой талии.

Вышла во двор. В палисаднике полыхали, поблескивали в капельках не успевшей испариться росы цветы: душистые лилии, белые, розоватые и фиолетовые астры, отцветающие ромашки. Ветки яблонь и груш сгибались под тяжестью созревающих плодов. От обилия света и цветов на душе у Светланы стало солнечно. Головин хлопотал на подворье, кормил живность. Девушка прошла за коровник к сеновалу, чтобы, как он велел, принести Майке охапку душистого сена. Оно слежалось и не поддавалось ее усилиям. Вилы оказались бесполезными. Она исколола пальцы о сухие стебли. Федор, смекнул, и поспешил на помощь.

– Эх, ты неженка, – пожурил он Светлану. Взял вилы и поддел ими самый верх копны под шиферной крышей. Большой слежавшийся пласт сена сполз вниз. На девушку сверху посыпалось сухое душистое разнотравье: стебли с увядшими оранжевыми соцветиями зверобоя, алого горошка, фиолетовой люцерны, белых ромашек и синих васильков, серебристые нити ковыля…

Сам Головин увернулся бы, но он прикрыл собой девушку. Крепко прижал ее к себе. Охапка душистого, пахнущая ромашками и клевером сена, свалилась им на головы. Закружилась травяная пыльца. Молодое горячее девичье тело, как пойманная в силки птица, забилось, затрепетало в его сильных с переплетением пульсирующих вен руках. В нем проснулся инстинкт охотника. К вискам прилила кровь, он с азартом голодного самца жадно прижал к себе ее упругое, беззащитное тело.

– Дядь Федь, отпустите, больно же, – взмолилась девушка. Усилием воли переборол вожделение, разомкнул пальцы на ее тонкой и гибкой талии. Светлана испуганной косулей отпрянула в сторону.

– Дядь Федь, дядь Федь, – запричитала она, не находя слов и взирая на Головина глазами с расширившимися зрачками.

– Не бзди, Светка, я тебя не обижу, – пообещал он и посоветовал.– Глупых пацанов, хулиганов опасайся, они могут испортить тебя раньше срока.

– У меня есть жених Андрей, он служит в армии.

– Пусть служит, я тоже служил, лямку тянул целых семь лет.

– Почему так долго?– удивилась Ермакова.

– В особых войсках, на Колым.., – и прикусил язык.– Очень важная и трудная служба на сверхсекретном объекте, не всякий выдержит радиацию.

– В инженерных войсках, как мой Андрей?

– Нет, в ракетных, стратегического назначения с ядерными боеголовками, – охотно удовлетворил он ее любопытство, не сводя маслянистых глаз с изящно-соблазнительного тела. Головин увидел перед собой большие изумленные Светкины глаза. Она замерла, прислушиваясь к импульсам своего тела и ощущая каждой клеткой его влекущую мужскую силу.

Он широкой ладонью, как будто невзначай, провел по ее груди и ощутил трепет упругого и гибкого девичьего тела. Цветы, стебли, лепестки запутались в ее длинных волосах.

– Теперь я вся в пыли, – с досадой промолвила она, выбирая тонкими пальцами стебли из нитей волос.

– Не горюй, вечером истоплю баньку, – весело сообщил Федор. – Попаришься с веничком и словно заново родишься.

В отсутствии сожительницы Головин, привыкший к регулярному пользованию женскими прелестями, томился от вожделения. «Может по старой дружбе заглянуть к Катьке Чечуле на огонек? – размышлял он, уверенный в теплом приеме. – Выпьем, позабавимся, а то сперма на череп давит, организм требует разрядки. Нет, лучше повременить. Катька баба горячая, скандальная, язык, что помело. Прилипнет, как банный лист, распустит сплетни по селу. Куда меня черт из хаты понесет?

Рядом Светка – свеженькое, непорочное сокровище. А у Чечули мужиков побывало, что в бочке огурцов. С легкодоступной и покладистой бабой неинтересно. Наверное, нефтяникам, газовикам до чертиков надоедает бурить одну и ту скважину, так и мне хочется разнообразия, свежести и яркости ощущений. Только юная девица может доставить море наслаждений.

Со Светкой приятно поиграть в кошки-мышки, хитростью сломить ее страх, сопротивление, разжечь любопытство, возбудить и страстно овладеть, чтобы затрепетала, застонала от сладости. Сначала отправлю ее в баню. Потом угощу вином и приласкаю. Она разомлеет и дело будет в шляпе. Куй железо, пока горячо, пока нет Анки. Пусть Светка мне достанется по праву первой ночи. Войдет во вкус и потом уговаривать не придется, ведь это сладкая забава. В каждой женщине таится страстная, ревнивая и коварная самка».

7. Баня для нимфетки

С обещанной учебой ничего не получилось, да и Головин не настаивал. Он сам старательно, как заправский дояр, размяв вымя, выдоил Майку и принес парное молоко в подойнике на кухню. Тут же, не процеживая, выпил две литровые кружки. Незаметно за мелкими хлопотами, приготовлением обеда, а затем и ужина подкрался вечер. Федор, как и обещал, жарко истопил баньку. Дров не пожалел. Сухие березовые поленья весело потрескивали в оранжевых языках пламени.

– Иди, Света первой, ты заслужила, – пригласил он девушку. Она живо собрала сменное белье, зашла в предбанник и заперла двери на крючок. Разделась, оглядев себя в большом висевшем на стене зеркале. За весну и лето она заметно повзрослела, ноги стали длиннее, бедра округлились, а грудь и соски приобрели упругость, как у матери. Обычно они купались вдвоем. Светлана невольно сравнивала свое молодое с бархатистой кожей тело с немного огрубевшим с жировыми складками телом матери. Купались они, играючи и шаля.

Анна Васильевна ложилась на широкую лавку. Светлана усердно хлестала ее веничком по бледно-розовой коже. Так она сгоняла избыточный вес. Потом менялись ролями. Выходили на воздух распаренные с легкостью в теле. Светлана была поражена, когда однажды, придя вечером с танцев, застала мать и Федора вдвоем в бане.

Из-за двери парилки слышались их возбужденные голоса. Завернутые в белые простыни, выйдя на воздух, они нисколько не смутились ее недоумевающего взгляда, а Светлана долго не могла успокоиться. Для нее было дико представить, что обнаженная мать и отчим находятся вдвоем в бане и не испытывают при этом стыда. Она провалилась бы на месте.

Прихватив мочалку, тюбик шампуни и мыло, Светлана вошла в парилку. Плеснула ковш воды на разогретые камни гранита, повалили клубы густого пара и он, обжигая девичье тело, пополз под низкий потолок. Сбоку у стены были пристроены две широкие лавки. Светлана не стала ложиться, а стоя на деревянной решетке, густо вспенила на голове шампунь. Закрыла веки, чтобы пена не раздражала глаза. Вдруг замерла. Ей показалось, что в парилке она не одна. Поспешно смыла с лица пену и вскрикнула от неожиданности – у входа в парилку возвышался Федор в рубахе и брюках, но с босыми ногами.

«Вполне созревшая антилопа, – подумал он, впившись взглядом в ее изящное гибкое, молочно-белое тело, грудь с лиловыми сосками, тонкую талию и бедра с темным лобком. – Джульетте было четырнадцать, гораздо меньше, когда она отдалась Ромео. Светка в самый раз, пока деревенские олухи не испортили».

– Как вы посмели, дядь Федь!? – девушка беспомощно замахала руками, словно раненая птица. Испуганно скрестила ладони на ворсистом мыске внизу живота. Замерла в ожидании. Он остановил взгляд ненасытного самца на ее упругой смуглой от загара груди и сосках.

– Вот глупая, не бойся. Я столько голых баб не повидал, что тебе и не снилось,– улыбаясь, приблизился и развел в стороны ее руки, пристально, будто гинеколог, рассматривая юные гениталии. Не удержался и потеребил сочные губки пальцем. Светлана, сжалась в комок, желая раствориться. Присела на корточках, плотно сжав колени, затравленно с мольбой взирала на него.