— Всё нормально, Лусиан? — спрашивает Белен, вдруг садясь на кровати.

— Бей, блин, ты напугала меня. Да, всё в порядке. Только скажи моему члену расслабиться. У тебя самые сексуальные бёдра, и ты тёрлась ими об меня.

Она улыбается мне в темноте, и я ощущаю, как спадает напряжение.

— Я могла бы помочь тебе рукой, Лаки. В смысле, если ты сам не против. Никогда не делала этого раньше, но я быстро учусь.

— Спасибо, Ленни. Я люблю чувствовать твои ручки на мне, но, как бы не противно было говорить — нам надо обсудить семейные дела.

Она настороженно смотрит на меня и немного отодвигается назад.

— Ты никогда не хочешь того, что я могу дать. Это каждый раз заставляет меня чувствовать стыд. Словно ты считаешь меня отвратительной из-за того, что хочу тебя, — её лицо выражает столько боли.

Я заставляю её испытывать боль, и это разрушает меня.

— Ленни, я хочу тебя больше чего-либо в мире. Больше денег, больше морской пехоты, больше всего, чего я когда-то хотел. Не знаю, как убедить тебя. Однако я не могу притрагиваться к тебе подобным образом, и есть кое-какое дерьмо, которое я должен тебе рассказать.

Она садится и подтягивает колени к груди. Мы прижаты друг к другу на этой кровати, но могу сказать, что она хочет сохранить некую дистанцию между нами. Она воздвигла стену даже до того, как я начал говорить. И я не виню её. Всё, что касается нас с Ленни, ранит нас и приносит удовольствие в равной степени. Мы отталкиваем это влечение, но не можем прекратить ощущать его.

— Я никому не расскажу о том, что произошло. Не думаю, что Джереми будет болтать. Он, может даже, будет чувствовать себя самым смущённым.

— Ленни, ничего плохого не случилось этой ночью. Все получили, что хотели — так что выбрось это из своей головы. Тебе нечего стыдиться. Никто не будет об этом болтать.

— Тогда почему ты расстроен?

Я наклоняю голову вперёд и потираю пальцами свою шею, проводя затем по линии челюсти. Я, мать твою, раздражён как чёрт, достаточно, чтобы пробить дыру в стене.

— Ленни, мне надо рассказать тебе о кое-какой семейном ерунде. Это частично объясняет, почему я не могу заниматься с тобой любовью, и они обязаны были обо всём сказать тебе с самого начала.

Я тоже подтягиваю одно колено к себе, обхватывая ногу рукой; с хрустом разминаю шею, пока говорю, пытаясь расслабить своё тело.

— Даже не знаю, как так получилось, что мне об этом известно. Думаю, моя мать сказала мне или хрен его знает, а потом они просветили меня о том раннем романе. У меня даже не было выбора — сказать тебе правду или солгать — вроде как они руководили мной.

Я поднимаю взгляд и вижу, как Белен съеживается, сжимается. Она мотает головой, и слёзы стекают по её лицу, бледному как простыня.

— Ленни, остановись! Что случилось? Что я не так сказал?

— Лусиан, ты мой брат? Пожалуйста, только не говори мне, что ты мой брат! — кричит она, закрывая лицо. Всё её тело сотрясается от рыданий, и я тяну её в свои объятия. Она так идеально подходит моему телу, словно она создана, чтобы быть в моих руках.

— Ш–ш–ш–ш! Девочка моя, всё нормально, — говорю я, укачивая её и поглаживая по голове, — Черт, всё не настолько и плохо. Но речь идёт об инцесте в нашей семье.

И я рассказываю ей о том летнем пекле в Бронксе, когда я родился. Как квартирка моей матери сгорела, и она вынуждена была приехать из больницы с младенцем в дом своего дяди, мужчины, которого она едва знала, но который был рад приютить её у себя. Как Бетти уже жила с ним. Он водил тёмно-каштанового цвета такси, хорошо одевался и каждые выходные приглашал Бетти на танцы. Бетти и Авильда были молоды, невежественны и сильно зависели от единственного родственника их покойной матери. Бетти влюбилась, тупо втюрилась в него. Ей было всего девятнадцать, когда она приехала в Нью–Йорк, а он уже был здесь состоявшимся человеком. Он клялся и божился, что позаботится о ней и о ребёнке. Но что они не учли, так это сплетней соседей. Когда Бетти приехала, Льюис представил её как свою племянницу, а теперь она была беременна и Авильда тоже заимела ребёнка, но никто не видел их бойфрендов — так что все соседи сразу же разнесли слухи. Говорили, что Льюис попользовался ими — бедными, неграмотными девушками с острова. Кто-то позвонил властям, вызвал полицию, и Льюис был арестован до того, как успел бы развратить других дочерей. Ты знаешь, о чём они говорили, Бей. Для всех них всё превратилось в ад. Когда мужик моей матери бросил её и вернулся в Пуэрто-Рико, Льюис платил за все мои пелёнки и Симилак⁵⁴, даже за приёмы у доктора. А Бетти, ну, она была влюблена. Льюис не изменял ей, держался подальше от азартных игр и выпивки Brugal⁵⁵, чтобы накопить на детскую коляску. Они оба были в восторге от ребёнка. Они знали, что это будет девочка, и Бетти уже тогда твердила, что по её предчувствию этот ребёнок будет очень смышлёным.

Но соседи болтали ересь и загнали Бетти с Авильдой в угол в коридоре. Рассказывали, что ребёнок будет уродом и родится отсталым. Они довели Льюиса до того, что он стал прикладываться к бутылке. Затем он врезался в шикарный Кадиллак и потерял лицензию на вождение такси. Получил повестку в суд и письмо на депортацию в придачу. Он вытащил всю наличку из своего ящика с носками и пачку денег из бумажника. Поцеловал своих племянниц на прощание и следующим рейсом вылетел обратно в Сан-Доминго.

Бетти так разволновалась, что у неё начались ранние роды. Родилась красивая девочка, которую назвали Белен, и её отвезли домой из больницы с абсолютно здоровыми лёгкими. Её положили в детскую кроватку рядом со мной, и наши матери стали размышлять, как же платить ренту и где им можно работать, чтобы поддержать своих малышей. Они поклялись помогать друг другу во всём и преодолевать все препятствия вместе. Они также решили скрыть правду о Белен. У Бетти было разбито сердце, ибо Льюис был её первой любовью. Но они не хотели, чтобы неудачи их преследовали, поэтому они выдумали мужчину, который приехал из Пуэрто-Рико, задурил Бетти голову, обрюхатил её и сбежал. Они так убедительно говорили о нём, что и сами стали верить в эту историю.

— Так что мы с тобой, Белен, связаны даже больше, чем ты могла подумать.

Белен смотрит на меня, её лицо осунувшееся, глаза тёмные и далёкие. Она трёт кончик носа и кивает, но смотрит в пространство. Я протягиваю к ней руку.

Она поднимает взгляд, берёт мою руку, и я снова притягиваю её на свои колени.

— Ты в порядке? Та ещё история. Но я подумал, ты должна знать правду.

— Спасибо, что рассказал мне, Лаки. Не могу поверить, она ведь никогда ничего не говорила мне, — произносит Белен, но кажется, что она сейчас где-то далеко, а не здесь в комнате со мной.

— Она пыталась защищать тебя, Белен. Она же так сильно любит тебя.

— Она должна была сказать мне! Это неправильно лгать своему ребёнку о том, кем был его отец. Возможно, она стыдилась меня. Может она хотела лгать самой себе, так как стыдилась меня.

Я не рассказал ей обо всём, чтобы ранить ещё больше. Я сделал это, чтобы объяснить, почему стараюсь сохранить дистанцию.

— Я люблю тебя, Ленни. Всегда любил. Никто не стыдится тебя, ты лучшая наша часть. Ты сокровище, Бей. Мы все просто кучка любителей, старающихся идти с тобой в ногу.

— Так в этом причина, почему ты не переспишь со мной, Лаки? Из-за того, что если бы мы совершили ошибку, то мы могли бы породить что-то ужасное?

— Это нечто большее, Белен. Если бы я взял тебя однажды, то не смог бы отпустить. Я бы разбил Джереми голову, если бы он только глянул на тебя, и я бы абсолютно точно прибил Джейли за то, что он прикасался к тебе.

Я притягиваю её ближе, слегка поглаживая её висок. Она холодна и отстранённая, кажется, будто все надежды покинули её.

— Ты заслуживаешь той жизни, где мужчина будет хвастать тобой и открыто о тебе заботиться. Ты заслуживаешь иметь детей и гордиться своей семьей. Наша любовь будет отвергнута всеми, ну знаешь, — нашей семьёй, друзьями, всеми грёбаными соседями. Что бы мы тогда делали? Скрылись бы ото всех и ни с кем бы никогда не виделись?