— Эй, там, умники, мы к предателю Шакли не имеем никакого отношения, — хор возмущённых голосов он хладнокровно проигнорировал. — Вот это, — он указал на зелёный платок на своём левом плече, — всего лишь небольшой шанс не привлекать дурного внимания.

Посыпавшиеся комментарии вдруг как ножом отрезало — прозвучавший голос с характерным выделением «а» разительно отличался от всего звучавшего прежде: спокойный, уверенный, властный.

— Хотите доказать свои добрые намерения — пожалуйста. Меч остаётся в ножнах. Вы поднимаетесь сюда сами — вам подсветят. А ваши люди ждут внизу.

— А… — попытался что-то выторговать РоГичи, но был тут же остановлен.

— Время пошло. Либо вы поднимаетесь, либо разворачиваетесь и уходите. Либо — смерть. Выбор за вами, — прозвучало категорично и холодно.

Как бы дополнительно стимулируя капитана, над баррикадой поднялось пятеро лучников.

— Прейр, не надо, — донёсся отчаянный возглас Вельи, но РоГичи лишь отрицательно кивнул головой.

Чувствуя какое-то опустошение и фатализм — в который раз за последнее время его несёт по бурному течению, и он не может контролировать ситуацию, капитан двигался за юрким парнишкой, указывающим путь и предупреждающим, куда лучше не ступать. Снова и снова костеря себя за слабоволие, за то, что повёлся на эмоции и взял с собой жену и дочь. Будь он сам (имеется ввиду, не отягощенный родными), было бы больше возможностей варьировать. Ведь мертвецу гораздо проще ещё раз умереть.

Они перебрались на другую сторону, минуя мрачных, молчаливых стражей, и в круг света капитан вступил уже сам. Навстречу ему вышли трое: высокий седовласый, но не старый ещё мужчина с немного необычной дворянской цепью, аккуратной бородкой, прямым, слегка с горбинкой носом и холодными пронзительными глазами, двое же по бокам — воины, телохранители, сопровождающие — не важно, но, судя по внимательным, цепким лицам, в их квалификации Прейру сомневаться не приходилось. И доспехи у всех троих отменные, разве что у благородного побогаче. И цвета сюрко ало-зелёные с белыми вкраплениями. Глаза гвардейца от понимания, кто перед ним, резко расширились.

— Ваше имя? — ровный голос прервал мимические подвижки на лице капитана.

Понимая, что лучше не врать и не молчать, РоГичи, словно бросаясь в омут, но стараясь сохранить при этом лицо — судьба не любит сомневающихся, и даже смерть благосклонна к храбрецам, неторопливо, пытаясь контролировать голос, произнёс:

— Прейр РоГичи, капитан третьей роты королевских гвардейцев.

Дородный мужчина с широкой русой, но отдающей рыжинкой, бородой и шляпе, съехавшей на затылок, открывающей залысины, как-то неожиданно выбивался из ряда беженцев, пересёкших мост, желавших обрести хоть какое-то ощущение защищённости в не подвергшемуся пока разграблению и иным ужасам беспорядков Ремесленном квартале. Он, в отличие от испуганных, сжавшихся от страха семейств или небольших компаний, явно собиравшихся в спешке и добиравшихся сюда, как правило, на своих двоих, буквально падающих от усталости, с серыми, невыразительными от горя, лишений и безысходности лицами, этот купец был абсолютно спокоен, мало того, его уверенности в своей неуязвимости мог бы позавидовать сам дракон. При этом он, вальяжно развалившись широким задом на весьма удобном сидении, ещё и добродушно подначивал хмурых ремесленников, копающихся в его телеге в поисках чего-то этакого… неприятного сюрприза. Но там оказались одни продукты: в самом низу россыпью находилась картошка, потом несколько мешков со свеклой, морковью и репой, бочонок солений (уже ополовиненный), несколько корзин с хлебом, ну, ещё и по мелочи: кувшин мёда, треть круга сыра, мешочек соли. Видя это богатство, взгляды проверяющих светлели, и они уже бросали на новоприбывшего более благосклонные взгляды.

— И как же ты, мил человек, с таким-то добром к нам пробрался? — прогудел вопросительно кряжистый кузнец, топор на плече которого внушал самое искреннее уважение (как и само плечо, впрочем).

— Да, — махнул тот как-то легкомысленно рукой, тоже, кстати, совсем не детской, — доброго купца везде пропустят. Ибо, если он не хозяин своему языку, то грош ему цена. Он должен смочь заглянуть в душу человека… или иной твари.

Кузнец недоверчиво хмыкнул: очень уж покоробила сама мысль о наличии у «тварей» души. Но он предпочёл не обратить на это внимания. Тем не менее, как бы любопытствуя, задал мучивший его вопрос:

— А как же вооружённые патрули и… иные голодные, которых, как оказалось, очень много в благословенном Агробаре?

— Ах это, — купец хитро прищурился, смешливо хрюкнул, словно оценил шутку проверяющего. — Вот, — продемонстрировал тощий мешочек, в котором характерно звякнули монеты. — С вменяемыми вполне можно договориться, а для остальных… — он наклонился и неуловимо быстро извлёк из-под сидения большую дубину, обшитую железом с торчащими шипами, при этом лицо его как-то вдруг преобразилось: добродушная улыбка превратилась в оскал, а взгляд прищуренных глаз стал весьма неприятным.

Посуровевший кузнец бросил равнодушный взгляд на застывшее под носом оголовье дубины, зато присоединившийся к нему более щуплый товарищ нервно сглотнул — характерные бурые пятна на оружии явно намекали на то, что не всегда купец ограничивался простой демонстрацией этого проездного документа.

— Проезжай, — буркнул наконец кузнец и махнул товарищам, чтобы отогнали телегу, перегораживающую мост, и пропустили купца с его скарбом.

Тот согласно кивнул сам себе, дубину вернул на место, неторопливо заправил под плащ на ремень кошель — окружающим ясно было, что это не последние средства ушлого торговца, да и сюрпризов явно предостаточно для разных настырных и не вежливых субъектов.

Возница чмокнул губами, трогая с места меланхоличного тяжеловоза, махнул на прощание суетящимся у баррикады ремесленникам, мазнул взглядом по сторонам… Взгляд зацепился за скромно сидящих в сторонке «тёмных»: огромного рыжего тролля и едва заметного на его фоне гоблина. Вот так парочка! Лопоухий низкорослик лениво повернул в его сторону голову, и купец почувствовал, как от этих выпученных равнодушных глаз по спине пополз холодок, но губы уже, пусть и ставшие вдруг какими-то непослушными, сами раздвинулись в бесшабашной ухмылке…

Невысокий «тёмный» продолжал сверлить спину купца, пока телега того не скрылась за поворотом.

— Чё-то не верю я в подобную благотворительность, — буркнул он негромко и искоса посмотрел на тролля, словно ожидая, что тот будет ему противоречить, но тот лишь шевельнул крупным ноздреватым носом. — И правда, — понял его по-своему гоблин, хлопая по широкому, словно бревно, бедру, — сдаётся мне, что пришло время перекусить…

— Да, жрать охота! — оживился огромный «тёмный».

Нос щекотал запах дурмана так сильно, что Урс, стоящий на коленях, с трудом боролся с желанием пошевелить ноздрями. Или чихнуть. К тому же сама поза: наклоненное вперёд тело, опущенная долу голова и руки, стоящие на локтях — безоговорочного подчинения старшему, была не только унизительна, но и болезненна. Да, червячок — такой, с небольшого дракона — всё-таки шептал на ухо обидно о том, что он, взрослый истинный, не заслужил такого положения. Но разум отвечал чётко: это говорит в нём гордыня. При этом, ведь это не была инициатива Совета истинных или самого Верховного шамана (хотя великому Т» ыхТою было бы за счастье любому «тёмному» пасть к ногам, будь ты хоть трёхлетний сопляк, хоть уважаемый воин) — именно сам Урс вот таким способом избрал себе наказание, когда его, едва пришедшего в себя, пригласили в Походную юрту, где собрались все шаманы и акнаки родов и кланов.

Тишина, наступившая в юрте после рассказа Урса, длилась немыслимо долго, минуты ползли свинцовыми насекомыми, обгладывающими душу методично и целеустремлённо — может час, может два, но никто из присутствующих не смел проявить нетерпение и даже просто шелохнуться, пока Верховный шаман изволит «думать».