Гарч повёл плечами, вздохнул, пытаясь взять себя в руки.

— Ги, успокойся, не сходи с ума…

— Мы же договаривались с тобой! — яростно процедил ВерТиссайя, резко сблизился, толкнул агробарца в грудь. Тот отшатнулся, но рук для защиты не поднял, всё-таки надеясь всё решить миром, ибо только стоит обнажиться стали, и результаты их противостояния станут совершенно непредсказуемы. В таком-то состоянии! — Мы с тобой были друзьями! — толчок. — А ты повёл себя, как… — лицо ВерТиссайя перекосилось от злости, — как последний дракон! — толчок.

— Да послушай ты! — яростно воскликнул Гарч, потеряв терпение. — Я здесь не при чём… — но тут жёсткий удар в скулу прервал его, он взмахнул руками, несколько мгновений балансировал, пытаясь удержать равновесие и… полетел вниз. Террасу ограждали чисто символические двухлоктевые деревянные перила, которые не смогли удержать юношу. А внизу, локтях в десяти, находились огромные валуны, лежавшие там ещё со времён постройки замка. Только когда раздался глухой хлопок падения (Гарч не издал ни звука), Ги понял, что натворил, и, уже сходя с ума от переживаний о товарище, помчался по узкой боковой обледенелой лестнице. Оскальзываясь, изодрав в кровь руки, приложившись пару раз весьма внушительно головой и боком, он оказался у подножия буквально за минуту.

Гарч лежал, разбросав руки и неловко подвернув ноги. Он дышал. И Ги с облегчением подумал: слава Единому, что сейчас зима, и наметённые сугробы, словно перина, приняли тело его друга.

— Гарч, как ты?! Ответь! — в возбуждении склонился над лежащим, схватил его за грудки и ощутимо тряханул, совсем не думая о том, что тот наверняка что-то себе повредил, и шевелить его нельзя.

Что-то кольнуло в подбородок. Недоумённо чуть отстранившись, он, скосил глаза, увидел узкое жало стилета, и, уже понимая, что произошло, поднял взгляд и наткнулся на ледяную, абсолютно неприступную стену.

— Уходи, Гийом ВерТиссайя, во имя нашей старой дружбы. Уходи и не возвращайся…

Уже утихли тяжёлые шаги, сопровождаемые скрипом снега, а Гарч всё лежал, бездумно глядя в тёмное небо. Снежные хлопья, кружась, падали на лицо, тут же таяли и юркими змейками скользили по щекам. Где-то на краю сознания были слышны далёкие возбуждённые голоса. А внутри всё замерзало, покрывалось корочкой льда. И, казалось, что никакая весна или пламя не растопят его…

… Они смотрели друг на друга спустя почти двадцать лет, находили что-то знакомое. Гарч был уже совсем седой, а ВерТиссайя стал, казалось, ещё больше, немного обрюзг и выглядел сейчас не очень хорошо из-за ранения и пережитого — глаза ввалились, борода торчит колтуном. Тем не менее, это были они, соседи, представители разных королевств и бывшие друзья.

— Как ты? — хрипло спросил ВерТиссайя. — Лет десять назад был дома… принимал баронство после гибели отца и братьев… справлялся о тебе. Говорили, ты… сильно сломал ногу. И ушёл на королевскую службу. — Гарч, не мигая глядя на вербарца, только едва заметно кивнул. — Но про… семью полуэльфов мне так ничего и не сказали… — в воздухе повис вопрос.

Что-то во взгляде Гарча мелькнуло такое… безрадостное, что ВерТиссайя запоздало подумал: а не поторопился ли он с вопросом? Агробарец отвернулся. Огонёк свечи качнулся и едва не потух.

— Они ушли сразу… тогда, — глухо проронил Гарч, — после несчастного случая, — казалось, он через силу выдавливает из себя слова.

— Случай? Несчастный? — вскинулся Гийом, предчувствуя нечто ужасное.

В очаге громко треснуло полено, сыпануло искрами, развалилось на множество оранжево-красных, мерно дышащих каплей.

— Елена возвращалась от нас к себе в охотничий домик, был сильный снегопад… Если ты помнишь, была жуткая зима: и снежная, и морозная, — барон автоматически кивнул. — И… провалилась в ловчую яму на медведя — людоеда… прямо на колья… Не смогла выбраться… — ВерТиссайя покрепче ухватился за спинку кровати, он почувствовал, как глаза жжёт огнём и нестерпимо хочется заткнуть уши, но… не осталось сил, чтобы это сделать, поэтому ровный, безэмоциональный голос продолжал вползать в голову, подобно яду, разрушая яркие картины прошлого, тщательно лелеемые все эти годы. — Только через три дня после её ухода к нам в замок заявился её отец и поинтересовался, где Елена. Тогда-то и спохватились. Давай шерстить все тропки. А всё это время продолжало мести… В общем, нашли.

— Она от тебя шла, а ты… — бессильно прорычал ВерТиссайя.

Гарч несколько мгновений печально рассматривал почерневшего от горя бывшего друга, вздохнул.

— На самом деле она приходила в замок РоПеруци к моей матери. Ты ведь помнишь, она была знатная травница?

— Да, — по инерции ответил барон, не в силах обуздать чёрный вихрь мыслей.

— А я, прикованный к постели, в одно из её посещений, буквально через пару дней после нашей… ссоры попытался объясниться с ней… Но она отвергла мои ухаживания. Рассмеялась. Так, не обидно. Сказала, что мы — не пара… Что я, агробарский дворянин, не очень гожусь ей в женихи. Её семейство оказалось не совсем… простым… Через неделю началась жуткая метель, а Елена, ты помнишь, не боялась никого и ничего, вышла от нас в свой последний путь…

В сумерках помещения плавала лёгкая дымка. Сизый тон сливался с темнотой, совершенно затирая очертания предметов и все светлые пятна, проникая везде. В глаза, нос, горло, оставляя после себя горечь… Словно испил пепел из пустого колодца.

Среднего роста, склонный к полноте мужчина, свободно развалился на жёстком стуле — словно оно было мягким и удобным креслом. Выражение на его лице было спокойно-равнодушное, льдистые глаза под кустистыми бровями легко и ненавязчиво скользили по окружающей обстановке как бы даже невнимательно, но отчего-то казалось, что ничто не проходит мимо его внимания. Впрочем, ничего действительно интересного и важного в замкнутом пространстве небольшой и тёмной, к тому же скудно обставленной комнате, не было. Короткие рыжеватые волосы открывали обширные залысины на массивной голове, а изредка мелькающая под крупным картофелеобразным носом усмешка, придавала ему несколько добродушный вид — этакий мельник с хитрецой, потчующий многочисленных чад очередной байкой. Но добротный и дорогой, с намёком на щегольство, наряд, совсем не вписывался в этот образ. Как и изобилие драгоценных перстней на пальцах. К какому сословию его отнести? Для благородных чересчур простоватый вид — дворянам присуще въевшееся в кожу высокомерие (даже когда ты наедине!), а вот к уважаемому и солидному полку купцов и торгашей, пожалуй, что и подойдёт. Тут в тему и демонстративная простоватость и обязательная при случае, очень даже легко расцветающая, практически искренняя, улыбка.

Чуткий слух уловил шаги нескольких человек, и сидящий подтянулся. Когда дверь открылась, и в комнату вошёл мужчина, худощавый и поджарый, в одежде словно бы неброской, но явно очень дорогой, в лицедейской маске, вяло махнул рукой — мол, сиди, «купец» всё равно встал и так стоял, пока вновь вошедший не прошёл к креслу на противоположной стороне стола. Только тогда позволил себе присесть, и несколько мгновений молча наблюдал, как человек в маске потянулся к вазе с фруктами, покрутил в руке яблоко, недовольно вернул его на место — что-то там ему не понравилось («рожа червяка», — с ехидцей подумал ожидавший), взял взамен апельсин, который тут же стал очищать небольшим ножиком, ловко и сноровисто работающим в холёных, ухоженных руках.

«Купец» в силу своей специфической деятельности, конечно же, знал, кто перед ним, и к так называемой маскировке относился философски: правила есть правила. И потом, заказчик — хозяин — господин всегда прав. Даже если б произошло нечто неординарное, к примеру, вошедший был голышом, забросил ноги на стол и стал бы болтать драконом прямо перед самым носом, он не изменил бы своему вежливому вниманию с толикой обязательного подобострастия — великие мира сего любят это. Но вот герцогский перстень на руке можно было бы спрятать. Или не показывать столь демонстративно.