И мины убивали.
А люди все равно шли и шли на Михайловские поляны.
Еле переставляя опухшие ноги, несколько раз приходил туда сильно ослабевший от горя и голода Григорий Филиппович.
Мартовский снег опадал. Из него каждый день вытаивали новые тела с застывшей на лицах мукой. Часами простаивал старик около мертвых, слушая плач женщин, детей и отыскивая слезящимися глазами сына.
Растаял снег, и уже захоронили на местном кладбище убитых, и снова пришло жаркое лето, а поиски старика были безуспешны. И тогда Григорий Филиппович решил, что сын погиб.
12
Но Вася Безвершук был жив.
В жандармерии высокий и худой офицер с длинным лицом курил сигарету и играл плетью.
- Партизан? Комсомоль?
- Нет.
На конце плети болталась изобретенная гитлеровскими палачами свинцовая пластинка в форме ласточкиного хвоста.
- Провод зачем резаль?
- Какой провод? - спрашивал Вася.
- Ти есть партизан! - кричал офицер. - Ти есть диверсант!
В кабинете, где шел допрос, горел электрический свет. На гладко причесанных волосах офицера играли блики. Он сердился, и "ласточка" глубоко рассекала тело мальчишки...
Однако русские пушки били уже совсем близко. С улиц можно было увидеть огненные трассы "катюш". К рассвету маленький эпизод с попорченным проводом потерял значение.
Побросав в машину чемоданы с награбленным добром, Васин палач помчался на запад. Васю солдаты втолкнули в последнюю колонну пленных и погнали следом.
Шел дождь. Одежда, обувь промокли. Но пленных гнали без остановки до самой Винницы. Там дали часа четыре отдохнуть и снова вывели на дорогу.
К ночи колонна прибыла в деревушку, севернее Жмеринки. В большой конюшне пленным приказали сесть на землю и запретили вставать, переходить с места на место.
Конвоиры еще в пути прихватили в какой-то деревне свинью. Теперь они зарезали ее и стали жарить против открытых дверей конюшни. Они пили из таза теплую жирную кровь, ели истекающее соком мясо. Потом сыто курили, спорили, играли на губных гармониках чувствительные песни. И никому из них не было дела до томившихся в сарае нескольких сот уставших, продрогших и голодных пленных.
Рано утром колонну снова подняли. Конвоиры больно толкались автоматами:
- Also, los, los! Schneller!{4}
Изголодавшийся пленный, шагавший в колонне уже не один день, наелся сырых кишок - ночью, издеваясь, их бросили ему конвоиры. В пути пленному стало плохо. Некоторое время товарищи вели его под руки. Потом он упал. Помогая ему подняться, группа пленных задержалась. Строй сбился.
Немцы орали:
- Was ist denn los? Forwarts!{5}
На задержавшихся обрушились приклады. Протрещало несколько автоматных очередей. Люди побежали. Больной остался на шоссе один. Замыкающий конвоир навел на него автомат. Дал очередь...
А колонну гнали дальше. По лужам звенел холодный дождь. Дорога раскисла. Только и слышно было тяжелое чавканье по грязи сотен ног да без конца, как на стадо, многоголосо кричали конвоиры:
- Also los, los geschwind ferflucht!{6}
На ночлеге в Баре пленным выдали по несколько картофелин. Всю ночь близко били орудия.
Утром пронесся слух, что Бар окружен советскими войсками.
Среди немцев началась паника. Пленные теперь мешали. Их подняли, погнали к ямам на бугре. Там уже стояли пулеметы, приготовленные для расстрела. Не дошла колонна до пулеметов сотню метров - прискакал на коне офицер полевой жандармерии, стал орать на конвоиров. Конвоиры повернули колонну обратно, бегом погнали через деревню.
Свистели пули. Пикировали самолеты. На улицах лежали трупы людей, убитые лошади. Конвоиры с криком и проклятиями подгоняли автоматами отстававших:
- Los, los! Aber schnell{7}!
За деревней опять вывели колонну на размокшую дорогу, и снова зашагала она навстречу недоброй своей судьбе...
В эти дни была освобождена от немцев Винница. Жители собрались на митинг. Партизаны устроили в родном городе большой парад.
А колонна все шагала и шагала на запад.
Приближалась польская граница.
Навстречу пленным двигались к фронту туполобые грузовики с солдатами пополнения. Тяжело гудели дизелями автомобили с боеприпасами. Вихрями пролетали мотоциклисты.
Немецкие танкисты, увидев пленных, набирали скорость и, не сворачивая, мчались навстречу. На Васиных глазах один пленный не успел отойти в сторону. Танк подмял его гусеницами. А конвойные равнодушно подталкивали крайних автоматами.
За Чортковом, когда только-только отошли от села, в котором ночевали, немцы вдруг остановили колонну. Пересчитали ряды.
Старший конвоир махнул рукой вправо, потом влево. Мол, разделитесь на две группы.
Колонна разделилась.
Старший взял за воротник одного пленного из левой группы, одного из правой и передал двум автоматчикам. Те отвели их в сторону. Старший стал кричать:
- Ви есть русише швайне! Ви не... э... не уважайт немецки порядок.
Пленные не понимали.
- Ви устроиль айн плени побек! - наливаясь кровью и свирепея, кричал старший.
- Его убил танк, - возразил кто-то.
- Танк убиль друкой плени. Он спаль на коду как русише фогель ворона. Бежаль нох айн плени...
Старший заложил руки за спину и зло прошелся между группами.
- Немецкое командование... э-э... делает русише пленн... э-э... строгое претупрежтение. Будет побек айн пленн - будет эршиссен... э-э... расстрель цвай менш.
Он показал два пальца. - Будет побек цвай плени - будет... э-э... растрель фир менш. - Он показал четыре пальца. - Русише пленн... э-э... сам будет следить за побек.
Пленные зашевелились. Они поняли, что в колонне на самом деле нашелся отчаянный человек, который смог бежать из кольца автоматов. Ах, молодец...
- Имеется вопросов? - качнулся старший с каблуков на носки.
Пленные молчали.
- Не имеется вопросов? Очень карашо.
Старший отошел в сторону и махнул солдатам, которые стояли с двумя заложниками в стороне. Они вскинули автоматы и полоснули свинцом по ничего не подозревавшим людям...
Конвоиры заорали:
- Forwarts! Marsch, marsch{8}!
И пленные опять зашагали на запад...
13
Среди документов второй мировой войны есть карта, на которой места расположения немецких концентрационных лагерей обозначены кружочками. Европа на ней похожа на мишень, в которую били из автоматов. Бухенвальд, Майданек, Освенцим, Тремблинка, Дахау, Рава Русская, Биркенау, Роменвиль, Грюненсберг, Зальцгиттер, Бельзенберг, Зоэст, женский лагерь Равенсбрюк... Сотни трагических мест...
Миллионы и миллионы людей были расстреляны, удушены, замучены в немецких концентрационных лагерях.
...На какой-то станции пленных погрузили в товарные вагоны и повезли. Когда поезд остановился, Вася прочел на фронтоне вокзала: "Перемышль". Пленных построили в длинную колонну и под крик конвоиров и лай собак снова долго гнали по незнакомым дорогам.
Ботинки Васи, по раз чиненные еще Григорием Филипповичем, так износились, что их пришлось бросить. Босой и продрогший, он безучастно брел в середине колонны, качаясь от голода.
Наконец пленных пригнали в большой концентрационный лагерь. Узкие бараки - блоки - ровными рядами уходили до самого горизонта. Через каждые пятьдесят метров вдоль ограды из колючей проволоки стояли сторожевые вышки с пулеметами. У пулеметов маячили серые фигуры часовых. Внизу вдоль ограды бегали на цепях овчарки.
Судя по тому, что территория лагеря была поделена колючей проволокой на квадраты - для русских, поляков, евреев, французов, англичан и американцев, - можно предположить, что это была Рава Русская. В маленьких лагерях немцы держали всех заключенных вместе. Пленных построили в одну шеренгу. Стали считать.
Опять шел дождь. Дул холодный ветер. Немцы сбивались со счета, кричали, зло толкали пленных автоматами в грудь. У оград лаяли и бесновались сторожевые собаки.
Наконец счет кончили. Выдали номера, которые отныне заменили имена и фамилии, и развели пленных по блокам.
