Фашисты вывезли из страны весь золотой запас, объявили собственностью немецких монополий тысячи предприятий. Непрерывным потоком шли в Германию чешский хлеб, масло, мясо и другие продукты. Как и из России, вывозились рабы.
Бела понравилась пленным по-городскому мощенными улицами, аккуратными мостиками, правильной планировкой. Вася и его товарищи с интересом смотрели на чистые и белые крестьянские дома с высокими черепичными крышами, утопавшие в зелени садов. Любили трудиться те, кто создал все это!
Но теперь деревня выглядела уныло. В ней стоял большой немецкий гарнизон. Фашисты сосредоточили между Прагой и Дрезденом миллионную армию генерал-фельдмаршала Шернера, которая должна была прикрывать Германию с юга. Немецкие солдаты хозяйничали в деревне, как в Турбове. Огней по вечерам в ней тоже не зажигали. Дома печально смотрели на пленных темными, безжизненными окнами. Да и днем в селе не слышно было ни смеха, ни песен. Крестьяне - преимущественно дети и старики - молча работали на полях неподалеку от села. Изредка женщины приходили с ведрами к речушке, у которой стояла казарма пленных, брали воду.
Был в деревне и староста, назначенный немецкими властями. Пленные часто видели его идущим по селу с особой колотушкой-трещоткой, олицетворявшей в его руках власть и официальность. Как турбовский Забузний, как все предатели мира, он тоже старался угодить врагу. Постучав колотушкой, объявлял крестьянам то новое требование оккупантов увеличить сдачу продуктов, то приказ отправить в Германию еще одну группу молодежи, то сообщение властей о том, какое количество сребреников может получить иуда, если выдаст разыскиваемых "врагов рейха".
Порой какой-нибудь крестьянин не мог выполнить приказ старосты о поставке продуктов. Тогда пленные, проходя по деревне, видели, как немецкие солдаты или их прислужники под плач хозяйки уводили со двора последнюю кормилицу-корову. Усач вздыхал:
- Вот ведь как бывает. В сентябре тридцать восьмого года гитлеровская Германия могла выставить лишь около тридцати дивизий. И Чехословакия имела столько. Причем оружие чехов было не хуже. Кроме того, были гарантии Советского Союза. Но чешские буржуазные политики отвергли нашу помощь, сами распустили свою армию, сами отдали немцам ее вооружение. А народу осталось что? Шесть лет уже грабят страну фашисты.
Но как ни строг был режим, встречая колонну русских пленных на улице, крестьяне останавливались, здоровались, снимая шляпы, долго смотрели пленным вслед.
Казарма пленных стояла у развилин дорог к небольшим чешским городам Луже, Храст, Скутеч. Проходя или проезжая мимо, крестьяне подбрасывали в траву у казармы то каравай хлеба, то кружок колбасы, то кусок сала.
Особенно любили чеха русские песни. Вернутся пленные вечером с работы, присядут на нары ждать ужина.
Костя Курский затянет вполголоса:
Из-за острова на стрежень, На простор речной волны...
Пленные подхватят негромко. И так это здорово получится, что немцы тоже приоткроют дверь на своей половине и слушают. А один из них все на губной гармонике подыгрывал - мотив хотел запомнить.
Лето. Окна открыты. На дороге тоже хорошо слышно. Идет или едет чех обязательно остановится. Стоят, слушают. И думают, наверно, одно с русскими.
Любили песни России и дети. Казалось, малыши еще. Иному десяти нет. Что для такого печаль и раздумья? Но запоют русские, и ребятишки тут как тут. Слушают.
18
Когда переезжали в Белу, Вася правил лошадьми и не удержал их. Лошади свернули с дороги. Верховой, конвоир ударил его за это плетью по лицу.
Философенко остановил кровь. На перевязки они с Васей израсходовали весь запас тряпок. Но рана болела. Лицо воспалилось. Правый глаз перестал видеть. Чтоб освободить парнишку от работы в лесу, пленные поручили ему дневалить в казарме. А Философенко приносил из леса лекарственные травы и лечил Васю.
Дел у дневального набиралось много. Пленных разместили в большом двухэтажном здании. Каждое утро нужно было выносить из немецкой половины ведра, в которые там оправлялись ночью. Потом Вася мыл полы в офицерских комнатах, в большом помещении солдат, чистил и мыл коридор, отделявший немецкую половину здания от помещения пленных.
Вася уставал. Голова болела. Он останавливался у окна и, тоскуя, подолгу смотрел на незнакомый пейзаж. Чешская деревушка раскинулась у подножия гор. Одна скала стеной поднималась у самой казармы. Горы звали уйти, скрыться в синих долинах...
Однажды, стоя у окна, Вася увидел, как у входа в казарму появился прилично одетый чех и настойчиво стал объяснять что-то немецкому офицеру. Офицер ковырял в зубах спичкой. Чех указывал рукой на казарму на соседний дом, видневшийся за деревьями, называл немца "уважаемым господином офицером" и быстро сыпал немецкими словами, которых Вася не понимал.
Наконец офицер зевнул и нехотя сказал что-то часовому. Часовой отступил от двери. Чех приподнял шляпу, одарил немца благодарным поклоном и проворно вошел в казарму.
Вася вытер с подоконников пыль. Под взглядом часового, стоявшего снаружи, сходил к ручью за водой.
Возвращаясь, он столкнулся с чехом в коридоре. Чех выносил из казармы сверток географических карт. Увидев Васю, он улыбнулся, отступил в сторону и, как перед офицером, приподнял шляпу. Вася не привык к таким приветствиям и прошел мимо.
Он продолжал носить воду из ручья, широко плескал ее в казарме на пол, работал шваброй. Однако чех был новым явлением в однообразной казарменной жизни, и, как ни мешали дела, Вася наблюдал за ним в окно.
Чех тем временем унес из казармы аквариум, в котором плавали вверх брюшками уснувшие рыбки. Унес скелет человека, чучело журавля, собранный на проволоках скелет неизвестного зверя. Покурив с часовым у двери, он исчез на некоторое время, и Васе показалось, что он ушел совсем.
Вдруг дверь в помещение пленных открылась и чех остановился на пороге:
- Будьте здрав, руски соудруг!
Хотя Вася не ходил на работу и поэтому почти не видел жизни деревни, он не раз слышал разговоры пленных о тяжелой судьбе чехов. Куски хлеба, подброшенные местными жителями в траву около казармы, часто попадали ему, как самому младшему. Он даже место нашел у одного окна, откуда с благодарностью наблюдал за теми, кто не боялся хоть чем-то помочь пленным.
Но к этому чеху в душе парнишки поднялось недоверие: он же разговаривал с немцами, улыбался им, угощал их папиросами.
Вася бросил на вошедшего угрюмый взгляд и опять заработал шваброй.
Улыбка сошла с лица гостя.
- Не разумите? - спросил он. - По-русски то есть зрасте. Я учител Франтишек Ироушек. Ржедител. По-русски то есть директор. - Он указал в окно на видневшееся среди зелени двухэтажное здание. - То есть мой дом.
Ткнул пальцем вверх, потом развел руками в стороны.
- Зде есть школа. Школа. Разумите?
- Разумею. Здравствуйте, - недоверчиво ответил Вася.
- А что е тву око? - Чех потрогал свой глаз, чтоб Вася лучше понял.
- Немец, - сказал Вася, твердо глядя ему в глаза. - Плетью.
- О-о! Не есть хорошо.
Постоял. Снова тронул Васю за плечо:
- Як тву имено? Имено?
Большим пальцем ноги Вася провел от лужи на полу длинную черту, по которой вода потекла в другую лужу. Неохотно ответил.
- Вaсиль? - переспросил чех. - Вaсиль?
Вздохнул, потрепал Васю за плечо.
- Тржеба... Як то по-русски? Тржеба чекати. О! Ждать. Ждать.
Вася не ответил.
Чех тоже помолчал, раздумывая. За дверью тяжело топал по коридору часовой.
Потом чех на том же ломаном русском языке спросил Васю, не ученик ли он, сколько человек в колонне пленных, все ли они русские, откуда?
Вася опять нахмурился, провел ногой по полу черту. Неопределенно сказал:
- Всякие есть...
Чех попросил достать что-то со шкафа, заставленного школьным инвентарем.
Вася придвинул к шкафу табуретку, встал на нее и тронул стеклянный ящичек с видневшимся внутри скелетом лягушки.
