– Значит, остается один вывод, – сказал К., – все очень неясно и неразрешимо, кроме того, что меня выкидывают.

– Да кто осмелится вас выкинуть, господин землемер? – сказал староста. – Именно неясность всего предыдущего обеспечивает вам самое вежливое обращение; по-видимому, вы слишком обидчивы. Никто вас тут не удерживает, но ведь это еще не значит, что вас выгоняют.

– Знаете, господин староста, – сказал К., – теперь вам все кажется слишком ясным. А я вам сейчас перечислю, что меня тут удерживает: те жертвы, которые я принес, чтобы уехать из дому, долгий трудный путь, вполне обоснованные надежды, которые я питал в отношении того, как меня тут примут, мое полное безденежье, невозможность снова найти работу у себя дома и, наконец, не меньше, чем все остальное, моя невеста, живущая здесь.

– Ах, Фрида, – сказал староста без всякого удивления. – Знаю, знаю. Но Фрида пойдет за вами куда угодно. Что же касается всего остального, то тут, несомненно, надо будет кое-что взвесить, я сообщу об этом в Замок. Если придет решение или если придется перед этим еще раз вас выслушать, я за вами пошлю. Вы согласны?

– Нет, ничуть, – сказал К., – не нужны мне подачки из Замка, я хочу получить все по праву.

– Мицци, – сказал староста жене, которая все еще сидела, прижавшись к нему, и рассеянно играла с письмом Кламма, из которого она сложила кораблик; К. в перепуге отнял у нее письмо, – Мицци, у меня опять заболела нога, придется сменить компресс.

К. встал.

– Тогда разрешите откланяться? – сказал он.

– Конечно! – сказала Мицци, готовя мазь. – Да и сквозняк слишком сильный.

К. обернулся: его помощники с неуместным, как всегда, служебным рвением сразу после слов К. распахнули настежь обе половинки дверей. К. успел только кивнуть старосте – он хотел поскорее избавить больного от ворвавшегося в комнату холода. И, увлекая за собой помощников, он выбежал из дома, торопливо захлопнув двери.

У постоялого двора его ждал хозяин. Он сам не решался заговорить первым, поэтому К. спросил, что ему нужно.

– Ты нашел новую квартиру? – спросил хозяин, уставившись в землю.

– Это тебе жена велела узнать? – сказал К. – Наверно, ты очень от нее зависишь?

– Нет, – сказал хозяин, – спрашиваю я от себя. Но она очень волнуется и расстраивается из-за тебя, не может работать, все лежит в постели, вздыхает и без конца жалуется.

– Пойти мне к ней, что ли? – спросил К.

– Очень тебя прошу, – сказал хозяин, – я уже хотел было зайти за тобой к старосте, постоял у него под дверью, послушал, но вы все разговаривали, а она меня к себе не пустила, вот и пришлось тебя тут дожидаться.

– Тогда пойдем к ней скорее, – сказал К., – я ее быстро успокою.

– Хорошо, если бы удалось, – сказал хозяин.

Они прошли через светлую кухню, где три или четыре служанки в отдалении друг от друга, занятые каждая своей работой, буквально оцепенели при виде К. Уже из кухни слышались вздохи хозяйки. Она лежала в тесном закутке без окна, отделенном от кухни тонкой фанерной перегородкой. Там помещались только большая двуспальная кровать и шкаф. Кровать стояла так, что с нее можно было наблюдать за всей кухней и за теми, кто там работал. Зато из кухни почти ничего нельзя было разглядеть в закутке. Там было совсем темно, только белые с красным одеяла чуть выделялись во мраке. Лишь войдя туда и дав глазам немного привыкнуть, можно было разглядеть подробности.

– Наконец-то вы пришли, – слабым голосом сказала хозяйка. Она лежала на спине, вытянувшись, дышать ей, как видно, удавалось с трудом, и она откинула перину. В постели она выглядела гораздо моложе, чем в платье, но ее осунувшееся лицо вызывало жалость, особенно из-за ночного чепчика с тонким кружевцем, который она надела, хотя он был ей мал и плохо держался на прическе.

– Как же я мог прийти, – сказал К. мягко, – вы ведь не велели меня звать.

– Вы не должны были заставлять меня ждать так долго, – сказала хозяйка с упрямством, свойственным всем больным. – Садитесь, – и она указала ему на край постели, – а вы все уходите! – Кроме помощников, в закуток проникли и служанки.

– Я тоже уйду, Гардена, – сказал хозяин, и К. впервые услыхал имя хозяйки.

– Ну конечно, – медленно проговорила она и, словно думая о чем-то другом, рассеянно добавила: – Зачем тебе оставаться?

Но когда все вышли на кухню – даже помощники сразу послушались, впрочем, они приставали к одной из служанок, – Гардена все же вовремя сообразила, что из кухни слышно все, о чем говорится за перегородкой – дверей тут не было, – и потому она всем велела выйти из кухни. Что и произошло тотчас же.

– Прошу вас, господин землемер, – сказала Гардена, – там, в шкафу, поблизости висит платок, подайте его мне, пожалуйста, я укроюсь, перину я не выношу, под ней дышать тяжело. – А когда К. подал ей платок, она сказала: – Взгляните, правда красивый платок?

Похоже, что это был обыкновенный шерстяной платок, К. только из вежливости потрогал его еще раз, но ничего не сказал.

– Да, платок очень красивый, – сказала Гардена, кутаясь в него. Теперь она лежала спокойно, казалось, все боли прошли, более того, она даже заметила, что у нее растрепались волосы от лежания, и, сев на минуту в постели, поправила прическу под чепчиком. Волосы у нее были пышные.

К. вышел из терпения:

– Вы, хозяйка, велели узнать, нашел ли я себе новую квартиру?

– Я велела? Нет-нет, это ошибка.

– Но ваш муж только что меня об этом спросил.

– Верю, верю, – сказала хозяйка, – у нас вечно стычки. Когда я не хотела вас принять, он вас удерживал, а когда я счастлива, что вы тут живете, он вас гонит. Он всегда так делает. Вечно он выкидывает такие штуки.

– Значит, – сказал К., – вы настолько изменили свое мнение обо мне? И всего за час-другой?

– Мнение свое я не изменила, – сказала хозяйка ослабевшим голосом, – дайте мне руку. Так. А теперь обещайте, что будете говорить со мной совершенно откровенно, тогда и я с вами буду откровенна.

– Хорошо, – сказал К., – кто же начнет?

– Я! – сказала хозяйка. Видно было, что она не просто хочет пойти К. навстречу, но что ей не терпится заговорить первой.

Она вынула из-под одеяла фотографию и протянула ее К.

– Взгляните на эту карточку, – попросила она.

Чтобы лучше увидеть, К. шагнул на кухню, но и там было нелегко разглядеть что-нибудь на фотографии – от времени она выцвела, пошла трещинами и пятнами и вся измялась.

– Не очень-то она сохранилась, – сказал К.

– Да, жаль, – сказала хозяйка, – носишь при себе годами, вот и портится. Но если вы хорошенько вглядитесь, вы все разберете. А я могу вам помочь: скажите, что вы разглядели, мне так приятно поговорить про эту карточку. Ну что же увидели?

– Молодого человека, – сказал К.

– Правильно, – сказала хозяйка. – А что он делает?

– По-моему, он лежит на какой-то доске, потягивается и зевает.

Хозяйка рассмеялась.

– Ничего похожего! – сказала она.

– Но ведь вот она доска, а вот он лежит, – настаивал на своем К.

– А вы посмотрите повнимательней, – с раздражением сказала хозяйка. – Разве он лежит?

– Нет, – согласился К., – он не лежит, а, скорее, парит в воздухе, да, теперь я вижу – это вовсе не доска, скорее, какой-то канат, и молодой человек прыгает через него.

– Ну вот, – обрадованно сказала хозяйка, – он прыгает, это так тренируются курьеры из канцелярии. Я же знала, что вы все разглядите. А его лицо вам видно?

– Лица почти совсем не видать, – сказал К., – видно только, что он очень напрягается, рот открыл, глаза зажмурил, волосы у него растрепались.

– Очень хорошо, – с благодарностью сказала хозяйка, – тому, кто его лично не знал, трудно разглядеть еще что-нибудь. Но мальчик был очень красивый, я видела его только мельком и то не могу забыть.

– А кто же он был? – спросил К.

– Это был, – сказала хозяйка, – это был курьер, через которого Кламм в первый раз вызвал меня к себе.