Но они же, богатыри, разве будут сдаваться? Прямо там, на топком месте, стали рубиться с врагами. Много полегло тут татар, Но вражья сила стала одолевать. А богатыри не сошли с того места – не хотели оставлять в такой беде младшего брата.
И в битве погибли все трое. А из того места пробил ключик – очень холодный и светлый.
С Кибелека мы вышли на разговор о Китеже. И когда Авдеев стал про него рассказывать, я ощутил то, что сентиментальные романисты XVIII века описывали как трепет. Мне показалось, что этот человек там иногда бывает.
– Китеж – красивый город. Он – под землей. Со всеми домами, церквами, с монастырями его земляные колпаки накрыли, когда хан Батый к нему подошел, взять его хотел, разграбить и сжечь. Старые люди все по приметам запомнили, где что было. И нам сказали, чтобы мы знали. Как со Владимирского к озеру идешь, тут будет низкая горка справа – это Успенский монастырь. Где часовня была на горе – так там Крестовоздвиженский монастырь. Где барский дом строить хотели, фундамент еще видать – это Рождественский монастырь внизу. А подале овраг будет – это царские ворота.
Старик Авдеев смотрел вдаль тусклыми светлыми глазами и словно видел тех всадников Батыя, те сияющие церковные купола, о которых рассказывал.
Я решил нарушить запрет: меня предупреждал отец – у старообрядцев не надо просить пить. Обидятся, откажут. А уважат – тут же на твоих глазах выбросят кружку, из которой пил чужак.
– Да что мы тут сидим на солнце, – сказал Авдеев. – В избе-то прохладней будет.
Мы вошли в горницу, и прежде, чем осмотрелись, Авдеев предложил сесть на стулья и аккуратно их развернул, чтобы мы расположились лицом к нему. Потом черпнул ковшичком из ведра где-то в сенях у нас за спиной… Нет, ковш он явно не собирался выбрасывать.
– Я вот еще вам какую историю расскажу. Вот плыл святой Макарий по Волге на камушке. Мимо Нижнего Новгорода плыл. А тут женщины стирают белье. И они стали на него пальцами показывать. Вот, мол, колдун – на камне плывет!.. Он очень на них обиделся. Какой он колдун – он святой!.. Он подплыл к берегу – вот знаете, там такая река Почайна была, сейчас уж ее нет?.. Вынул из-под себя камень, взял в руки и вдоль этой реки понес. Ну, народ ничего не понимает, что случилось. А он дошел до самого истока этой Почайны, положил там камень и говорит: «Вот вам мой камень. Он тут будет лежит. Вы о нем забудете, потеряете его. А наступит время – он зашевелится, из-под него выйдет вода и затопит город…» Слышали про такое дело? Это вот старики тут говорили.
Нет, я еще не слышал тогда эту легенду. Это потом я найду ее в старых, редких книгах. А в ту пору ее как-то и не вспоминали, и не печатали. Вот про Коромыслову башню, про куму-чародейку, про Ошару – это было на слуху.
На самый заветный вопрос: видел ли Авдеев «Летописец» – старик не насторожился, не замолчал.
– Видел, конечно. У нас дома он имелся, у дяди моего Максима. Тетрадка такая на толстой бумаге. Вот я еще маленький был – приходил к нам какой-то ученый человек, и для него дядя Максим все переписывал. Тот ему еще пятьдесят копеек заплатил. А потом пришел какой-то монашек, ночевал у нас. Взял «Летописец» переписывать – и все, больше не появлялся. Вот куда же он делся с этим «Летописцем»?..
Старик Авдеев разводит руками. А я ему не верю. Где-то он тут, «Летописец», в этой комнате, только мы его все равно не увидим.
– Нет, не найдете вы его нигде – давно уж их нет, – словно отвечает на мои мысли Авдеев и продолжает: – Времена другие, у народа интерес не к этому…
Мы встаем и собираемся уходить. Я оборачиваюсь, отставляя стул, и замираю: оказывается, все это время за моей спиной вокруг двери был целый иконостас – от пола до потолка. И Авдеев посадил нас так, чтобы мы не разглядывали образа. Да мы их и не увидели в первый момент, войдя в полумрак избы после ослепительно-яркого дня.
Останавливаться и рассматривать темные иконы нельзя. Мы учтиво киваем, благодарим его и покидаем горницу.
Есть за что благодарить. Мы же чужаки – но он оценил, зауважал наш интерес к старине и оказал, возможно, высшее гостеприимство – даже переходящее черту дозволенного.
Он был хозяином положения и мог просто не разговаривать с нами. Но он стал говорить.
Кони – богатыри – Китеж – Макарий с камушком… Странная канва разговора.
Рассказанное Авдеевым я старательно записывал в тетрадь, а вечером в школьном интернате, где теперь музей, сидел и переписывал набело. Собственно тексты эти мои давно уже напечатаны в книгах, и не раз.
Но о канве разговора я думал потом много лет.
Почему он дальше сам стал рассказывать эту историю о Макарии? Почему он вспомнил именно о нем вслед за Китежем? Может быть, что-то, связанное с Китежем, отозвалось в судьбе Макария?
Жизнь Макария еще удивит меня спустя годы. Когда я осознаю, что она была невероятно длинной для человека Средневековья. Как можно было прожить 95 лет в ту эпоху без антибиотиков, профилактических прививок?
А он прожил именно столько, родился в 1349-м и умер в 1444 году. Дом его небедных и благочестивых родителей стоял в Нижнем Новгороде через овраг от кремля где-то рядом с церковью Жен Мироносиц в Петушкове. Сегодня это улица Добролюбова. Название «Петушково» и, разумеется, причина его появления давно забыты. И может, теперь именно там, где был этот дом, проносятся трамваи.
Почаинский овраг – он совсем рядом. Представляю его шесть веков назад: наверное, там был лес – березы, толстые старые липы. На дне журчала речка. К ней спускалась дорога – в Нижний, к кремлю жители Петушкова часто ходили и ездили. Это была речка детства Макария.
Печерский монастырь в полугоре над Волгой – там, в четырех верстах от родного города, юноша, навсегда уйдя из дома, постигал веру, слышал мудрые слова наставников. Дальше были подвижническая жизнь, лишения. Уже очень немолодым человеком Макарий основал обитель на краю глухого леса в устье Керженца – при границе с землями, на которых безраздельно хозяйничали в ту пору татарские ханы. И все было сожжено, уничтожено Улу-Мухаммедом. Хан во время набега убил одних монахов и угнал других вместе с пленниками в свою столицу.
Набег, грозный татарский правитель, исчезновение монастыря – нет ли здесь какого-то отзвука китежской истории?
Но пройдет полтора столетия – и монастырь возродится. Да и судьба самого святого старца не оборвется трагически в казанском плену. Степенный, мудрый, благородный Макарий потрясет Улу-Мухаммеда. И потому будет отпущен, а с ним получат волю и другие монахи. Но с условием – никогда больше не селиться в устье Керженца.
Легенды рассказывают, как много дней они возвращались в родные края по ветлужской тайге. Говорят, им встретился олень. Голодные люди приняли его как подарок. Но Макарий сказал им: это испытание – сейчас пост, и его надо соблюдать, а не искать оправданий. Жители Поветлужья верят: Макарий встретился в те дни с Варнавой, который считается небесным покровителем их края.
О чем говорили два старца?
Судьба отпустила Макарию еще несколько земных лет, и он сумел положить начало новой обители в глухих лесах по Унже.
Сюда и тянулись к нему люди за помощью – и при его жизни, и потом.
Белый старинный храм, куда сегодня идут к его мощам, аскетичен, как и сама жизнь Макария. Он стоит посреди монастыря в Костромской области, в городе, который носит его имя, – Макарьев, на высоком берегу над Унжей. Те, кто шепчет молитву, верят в доброту этого человека с суровым темным лицом на иконе.
О чем же говорит легенда – та, которую в тот день рассказал нам старик Авдеев. Что за смысл в этой истории?
Нет, не мог Макарий обидеться на неразумных женщин, не мог покарать за них весь город. А уж если вспомнить, что это родной его город, родная его речка, которую он помнил с первых лет жизни…
«Вот вам мой камень»…
Может быть, ему открылась какая-то страшная страница грядущей судьбы Нижнего Новгорода? Не хотел ли он предупредить нас о ней, может быть, приготовить к какому-то повороту в развитии событий? Не в назидание ли нам положил свой камень, предупредив, чтобы помнили об этом. Ведь передает же легенда его слова: «Вы о нем забудете».
